Капитан первого ранга
Шрифт:
— Вобан, — проговорил Стивен, — напоминает анисовое зернышко в кексе. Он хорош, когда его немного; но как скоро устаешь от его похожих на перечницы башенок, которыми он утыкал все от Эльзаса до Руссильона. — Доктор снова повернулся к карте. Он убедился, что внутренний рейд, начинающийся от внешней части гавани и идущий на норд-ост мимо расположенного на мысу форта Конвенсьон, защищен двумя протяженными песчаными банками, находящимися в полумиле от берега и обозначенными как Западная Наковальня и Восточная Наковальня. Внешний рейд, расположенный с морской стороны Наковален, защищен с востока островом, а с севера банкой Холм Старика Пола. Две эти удобные якорные стоянки спускались наискосок страницы, начиная с левого нижнего и кончая правым верхним углом, и разделялись
— Удивительно, что эти банки имеют английские названия, — заметил доктор. — Скажите, пожалуйста, это обычная практика?.
— Совершенно верно. Все, что имеет отношение к морю, мы считаем своим. Так, Сетубал мы называем Сент-Юб, Ла-Корунью — Тройном и так далее. А эту местность мы прозвали Пушкой, потому что формой она напоминает орудие. И Наковальни окрестили наковальнями, потому что когда дует норд-вест и начинается прилив, то волны образуют толчею и поднимается такой шум, словно ты находишься в кузнице. Однажды я приплыл сюда проливом Гулэ, — он показал на узкий проход между островом и материком, — на тендере — это было не то в восемьдесят восьмом, не то в восемьдесят девятом году — и оказался на внутреннем рейде. С банки норд-вестом срывало такие тучи водяной пыли, что было почти невозможно дышать.
— В расположении этих банок и мысов есть странная симметрия. Возможно, между ними существует какая-то связь. Какой лабиринт проток и проливов! Как же сюда проникнуть? Думаю, не проливом Гулэ, поскольку он находится так близко от форта на острове. Я бы назвал его именно островом, а не мысом: это остров, судя по изображению на гравюре, хотя, если смотреть на него спереди, он кажется мысом.
— Разумеется, все зависит от направления ветра. Если он задует с нордовых направлений, то, надеюсь, каналом между Пушкой и Холмом Моргана можно будет проникнуть на внешний рейд, пройти мимо Сен-Жака, а затем или проследовать между Наковальнями, или обойти вокруг хвостовой части Восточной Наковальни, с тем чтобы оказаться в устье гавани. Затем, с божьей помощью, выйти с отливом возле Ра-дю-Пуэн — вот здесь, по ту сторону Восточной Наковальни, — и таким образом попасть в открытое море, прежде чем орудия форта Конвенсьон собьют наши мачты. Там установлены сорокадвухфунтовые, весьма мощные пушки. Видите ли, мы должны начать операцию в первой половине прилива и, если проникнем в гавань, отойти, выполнив задачу, следует тоже по высокой воде. Отходить надо с отливом, чтобы не быть захваченными течением, после того как нас малость потреплют и корабль будет хуже управляться. А трепать нас будут обязательно, причем из тяжелых орудий, если только нам не удастся застать их врасплох. Меткость же французских канониров известна, что и говорить. Как я рад, что оставил у миссис Г. начисто переписанный и готовый к печати экземпляр «Скромного предложения».
— Выходит, самую главную роль сыграет прилив, — помолчав, заметил Стивен.
— Да. Течение и ветер. И еще — внезапность, если получится. С течениями мы сумеем разобраться. Я рассчитываю привести корабль на место при пеленге на остров чистый зюйд и на Квадратную Башню — зюйд-ост и полрумба к осту, воспользовавшись приливом, но не завтра вечером, а послезавтра, в воскресенье, как и положено. И мы должны молиться, чтобы Провидение даровало нам слабый вестовый или норд-вестовый ветер, для того чтобы мы могли войти в эту чертову гавань, а если повезет, то еще и выйти из нее.
Глава одиннадцатая
Стивен сидел в лазарете над койкой тяжелобольного. Корабль слегка покачивало. Наверняка худшее было позади — нитевидный пульс за последний час стал более стабильным, температура спала, дыхание сделалось ровнее и глубже. Но этот успех почти не радовал его. Доктор был близок к панике. Не желая подслушивать, он поневоле краем уха услышал о себе слишком много лестного: «Доктор за нас… Доктор не допустит, чтобы над нами издевались… Доктор за свободу — он ученый, французский знает, к тому же он ирландец». Приглушенное толковище в дальнем конце лазарета стихло, превратившись в выжидательное молчание. Матросы вопрошающе смотрели на него, подталкивая друг друга. Наконец поднялся высокий ирландец, пришедший навестить больного товарища. Не успел он повернуться к нему лицом, как Стивен выскользнул из лазарета. На шканцах он увидел Паркера и лейтенанта морской пехоты. Они разглядывали линейный трехпалубник — корабль шел на зюйд-вест, выставив с обоих бортов лисели. Его форштевень легко разрезал воду, подымая хорошо заметные издали белые буруны. Два свободных от вахты мичмана сидели на трапе, что-то мастеря из расплетенного конца троса.
— Мистер Парслоу, — обратился доктор к младшему из них, — будьте добры, позовите капитана, если он свободен.
— Схожу, когда закончу, — холодно ответил Парслоу, не потрудившись даже встать при этом.
Бросив свайку, Бабингтон пнул юнца, так что тот свалился с трапа, и сказал:
— Я схожу, сэр. — Через считанные секунды он вернулся. — Сейчас капитан разговаривает с плотником, но через пять минут будет к вашим услугам.
Обычная фраза: «к вашим услугам». Но, очевидно, беседа капитана Обри с плотником была не совсем обычной: на столе лежал кусок гнилого дерева с вытащенным из него болтом, подавленное выражение лица Джека бросалось в глаза. Со смущенным, растерянным видом капитан поднялся, пригнув голову, чтобы не удариться о бимс.
— Прошу прощения за беспокойство, сэр, — произнес Мэтьюрин. — Вполне вероятно, что завтра вечером, когда корабль окажется вблизи французского побережья, на борту начнется мятеж. Бунтовщики намерены отвести «Поликрест» в Сен-Валери.
Джек Обри кивнул головой. Подтвердились его худшие опасения: недаром его тревожили потупленные, несчастные взгляды бывших матросов «Софи», странное поведение моряков, вынутые во время ночной вахты из стеллажей двадцатичетырехдюймовые ядра, катавшиеся по палубе. Корабль разваливался у него на глазах, а экипаж отлынивал от обязанностей и забывал о присяге.
— А вы не можете сообщить мне имена зачинщиков?
— Нет. Не могу, сэр. Вы можете назвать меня кем угодно, но только не доносчиком. Я и так просветил вас достаточно. Более чем достаточно.
Конечно. Большей частью судовые врачи сочувствовали мятежникам. Так было и с тем человеком в Норе, и с несчастным Дэвидсоном, которого повесили за это в Бомбее. И даже Киллик, его собственный слуга, даже Бонден — а ведь они должны знать о том, что затевается, — не захотели доносить на своих товарищей, хотя были преданы ему.
— Благодарю за то, что зашли ко мне, — сухо произнес капитан.
Когда за Стивеном закрылась дверь, Джек Обри обхватил голову руками и едва не предался отчаянию: все и так висит на волоске, а тут еще этот холодный, злой взгляд бывшего друга. Он страшно бранил себя за то, что не воспользовался возможностью извиниться перед Стивеном. «Если бы я только смог на это решиться! Но он был так немногословен и так холоден. Хотя он имеет на это полное право. Ведь я и в самом деле его оскорбил. Господи, и какая муха меня укусила? Взял и облаял порядочного человека последними словами — будто с цепи сорвался. Во всяком случае, он проделает во мне дырку, когда ему будет угодно. Не поджимать же мне хвост, узнав, что он отменный стрелок?» Думая об этом, он одновременно пытался решить куда более насущную задачу. У него невольно вырвалось восклицание:
— Господи, если бы со мной был Макдональд! — Джек не нуждался ни в советах, ни в сочувствии, он помнил, что шотландец относился к нему с холодком, но Макдональд был настоящий офицер — не чета этому щенку Смитерсу. Может, все-таки и от Смитерса будет какой-то прок?
Позвонив в колокольчик, Джек Обри произнес:
— Вызовите мистера Смитерса…
— Садитесь, мистер Смитерс. Назовите, пожалуйста, имена ваших морских пехотинцев. Прекрасно, надо еще добавить сюда вашего сержанта. А теперь слушайте меня очень внимательно. Подумайте о каждом из ваших солдат отдельно, не торопясь, и скажите, на кого из них можно положиться.