Капитан Ришар
Шрифт:
— Отец! — воскликнула Лизхен, обеими руками обняв старика за шею, словно он только что был ранен.
— И последнее, что я увидел, падая, была твоя сестра: она выбежала из своего укрытия и в отчаянии бросилась к моим ногам… О! Что я выстрадал за эту минуту, отделившую жизнь от забвения, день от ночи! Мне показалось, что в это мгновение сама смерть коснулась меня… Протянув руки к дочери, которую я едва видел сквозь кровавую пелену, я попытался прошептать ее имя, дотронуться до нее, благословить, но силы оставили меня, все исчезло, и я потерял сознание.
— О бедный
— Не знаю, сколько времени я оставался в забытьи, но знаю, бедное мое дитя, только то, что, открыв глаза и поглядев на чистый свет неба, я был более достоин жалости, чем тогда, когда думал, что закрыл их навеки. О да! Это была война со всеми ее ужасами, война, сопровождаемая множеством злодеяний! Меня нашли с ружьем в руках посреди мертвецов и не тронули лишь потому, что сочли мертвым. Белый домик превратился в груду пепла и дымящихся обломков; селение лежало в сплошных руинах. Кровь была повсюду: она стояла в канавах на поле, она текла ручьями по улице — до самого храма Божьего! Именно там я нашел твою сестру, бледную, растерянную, умирающую от ужаса, бедное мое дитя, и еще более несчастную, чем если бы она уже умерла!
— Отец! Отец! — воскликнула Лизхен, разражаясь рыданиями.
— И после этого, — продолжал пастор голосом, в котором звучали горечь и грусть, — и после всего этого говорят, что это была прекрасная битва, прославившая и атаковавших город, и тех, кто защищал его… Я предоставил своей ране зарубцеваться самой; но не так было с твоей сестрой: заботы, нежность, преданность — ничто ей не помогло; я напрасно покинул Баварию и уехал в Вестфалию, затем переехал из Вестфалии в Великое герцогство Баденское, сменил имя Штиллера на Вальдек — ничто не могло вернуть ее к жизни. Ты тоже, как и я, видела, как она бледнела, с каждым днем теряла жизненные силы, больше не улыбалась, и шестнадцатого октября тысяча восемьсот двенадцатого года, простив всех, отдала Богу душу!
— Бедная сестра! — прошептала Лизхен.
— Ты понимаешь теперь, не так ли, почему Гретхен, помолвленная со Штапсом, не захотела выйти замуж ни за студента из Гейдельберга, ни за сына банкира из Франкфурта, ни за графа фон Оффенбурга? Потому что она была обесчещена капитаном Ришаром!
— Ах! — вырвался крик боли у Лизхен.
— Что такое? — спросил старик.
— Капитаном Ришаром? — повторила девушка.
— Да, капитаном Ришаром! Это имя того мерзавца, кто облачил нас в траур, дочь моя — тебя на один год, а меня на всю жизнь!
— Ах! Боже мой! — прошептала Лизхен, убитая только что услышанным именем.
— А потому я, — продолжал пастор, — склоняя колено перед Всевышним, я, кому дано прощать и благословлять, прошу у Бога лишь об одном: чтобы на моем пути никогда не встретился этот человек, так как я мог бы ошибиться и поверить, что мой гнев будет справедлив!
— Отец, помилосердствуйте!
И она опустила руки старика, воздетые к небу с просьбой об отмщении.
— Да, ты права, дитя мое, — сказал пастор, — не будем больше думать об этом или хотя бы не будем думать с полным ненависти сердцем и с отравленной жаждой мести душой… Готов ужин? Тогда
И старик сел за стол, но, вместо того чтобы приступить к еде, опустил голову на руки.
Откинувшись на спинку стула, Лизхен, севшая напротив своего отца, с глубокой грустью смотрела на него. Вдруг неподалеку прогремел выстрел и почти в то же время послышались поспешные шаги, затем звук отворившейся и тут же захлопнувшейся двери.
Лизхен вскрикнула.
Пастор обернулся и очутился лицом к лицу с тем молодым человеком, кого мы уже видели некоторое время тому назад, когда он прощался с молодой девушкой.
— Это он, отец, — прошептала Лизхен.
— Войдите, сударь, — сказал старик.
— За мной гонятся, сударь. Не спасете ли вы меня еще раз? — спросил беглец.
— Входите быстро, садитесь за стол возле меня… Лизхен, еще один прибор!.. Вы говорите по-немецки, сударь?
— Да, — ответил молодой человек.
— Хорошо, тогда вы мой гость. Спокойно, немного хладнокровия! Может быть, еще есть способ спасти вас.
И молодой человек сел за стол возле пастора, заняв пустующее место Маргариты, о которой несколько минут назад говорил ее отец.
Лизхен быстро поставила перед ним прибор и села, прошептав:
— О Боже! Что же привело его на это место, твой гнев или твое сострадание?
В ту же минуту в открытом окне появился облокотившийся на подоконник человек в форме жандармского капрала; половина его туловища оставалась снаружи, а ухмыляющаяся физиономия оказалась в комнате и стала осматривать всех сидящих за столом.
— О! — прошептала Лизхен. — Капрал Шлик! Мы пропали!
Но вопреки тому ужасу, который этот жандарм внушил бедной Лизхен, капрал, по всей видимости, не питал никаких враждебных намерений; он вежливо снял шляпу и обратился к пастору.
— Приятного аппетита вам, господин Вальдек, и всей уважаемой компании! — сказал он.
Ришар бросил быстрый взгляд на жандарма, и ему показалось, что он уже где-то видел это лицо.
В это время пастор обернулся: лицо его выражало спокойствие, хотя им далеко не полнилось его сердце.
— Кто это там? — спросил он.
— Не беспокойтесь, господин пастор. Это я, капрал Шлик, к вашим услугам.
Имя жандарма, так же как и его лицо, вовсе не были незнакомы капитану; однако он не мог вспомнить, ни где он его видел, ни где слышал этот голос. Капрал Шлик в свою очередь пристально смотрел на капитана, и это доказывало, что его память была не хуже, чем у французского офицера, а может быть, и лучше.
Через несколько секунд внимательного осмотра жандарм кивнул, доказав этим, что все его сомнения, если они и были, рассеялись.
— Бургомистр просил меня, — сказал он, — быть с вами почтительным, господин пастор, вы видите, я почтителен… Можно войти?
Пастор посмотрел на капитана с таким видом, будто говорил: «Побольше уверенности — или вы пропали!»
Затем он обратился к капралу:
— Конечно, вы можете войти — никаких препятствий к этому нет.
И добавил: