Капитан Ульдемир. Властелин
Шрифт:
Нахал ты, Уве, подумал я. Просто нахал. Да ладно, сейчас не в этом главное…
– Не в названии суть. Зачем они это делают? Пока могу предположить лишь одно: мы, сами не зная, сели на что-то куда более существенное, чем железный лом, – пусть даже в нем хранилась дюжина автоматов, о которых они, кстати, не знали, – иначе не оставили бы.
– Значит, – задумчиво проговорил Рыцарь, – мы что-то держим в руках, что-то важное – жаль только, не знаем, что же это такое. Может быть, объявим конкурс на лучшую догадку?
Мы
– Лучшая догадка сейчас заключается вот в чем: время догадок истекло. Надо начинать что-то делать.
– Знаешь что? – сказал Уве-Йорген с усмешкой. – Прикажи мне вступить с ними в контакт. Я это сделаю, слово рыцаря.
– Интересно… Какой твой расчет?
– Я не дипломат, рассуждаю просто. Я доберусь до этих Хранителей, хотят они того или нет, и заставлю их выслушать Шувалова. Потом они издадут закон, по которому все должны будут встать и полезть в трюмы или куда прикажут. А мы уж постараемся, чтобы закон дошел до каждого.
– А если они не издадут такого закона? – усомнился я.
– Ты нам говорил: они такие же люди, как мы…
– А ты издал бы – на их месте?
– А что бы мне оставалось? – Рыцарь снова ухмыльнулся и прищурил глаз.
– Ну а я вот еще подумал бы. Видишь ли, у нас несколько разное воспитание.
– Для них будет намного лучше, если они окажутся похожими на меня, – очень серьезно сказал Уве-Йорген.
– Откуда же им набраться опыта? Не забудь: они – не только суверенное государство, но и вообще единственное здесь. Их до сих пор никто еще не завоевывал. Они просто еще не умеют капитулировать.
– Вспомни Кортеса. С горсткой воинов он покорил империю именно потому, что до этого ее никто не завоевывал! А в нашей многострадальной Европе он не заполучил бы и ничтожного графства: у нас издавна привыкли отбиваться когтями и зубами.
Так мы переговаривались, а остальные члены экипажа молчаливо и внимательно слушали, и лица их оставались спокойными.
– А если они все-таки откажутся, Рыцарь?
– А что делали в старые добрые времена, если правительство не соглашалось? Создавали новое правительство. Любым методом.
– За любые методы – благодарю покорно, – сказал я. – Да и потом, мне кажется, ты в корне ошибаешься. Не те это люди, чтобы повиноваться любому приказу. Если ты даже вот этих твоих воинов не можешь заставить стрелять в людей… Здесь никто не станет делать ничего такого, чего не понимает, во что не верит.
Иеромонах негромко прогудел:
– Вера могла бы спасти. Но чтобы уверовать, человеку должно проникнуться…
– Новыми идеями люди легче всего проникаются, когда они голодны и неустроенны, – задумчиво проговорил Уве-Йорген. – Это я очень хорошо помню.
– Они, насколько мы можем судить, не голодны. Изобилия нет, но на жизнь хватает.
Рыцарь выпятил губу.
–
Иеромонах вытянул вперед свои тяжелые руки.
– А вот я тебя, – сказал он. – Этими самыми руками… И простится мне.
Он не шутил, все поняли это сразу. Ах, подумал я, наш пластичный, наш гибкий, наш дружный экипаж!
– Ладно, Никодим, – успокоительно сказал я. – Он же шутит.
– На больших дорогах этак-то шучивали, – гневно сказал инок.
Георгий молвил:
– Не знаю, зачем так много разговоров и размышлений. Все очень просто. Тех, кто захочет, – увезти. Кто не захочет – оставить. Пусть спасаются, как знают.
Он сказал это совершенно спокойно.
– Просто так – взять и оставить на гибель?
Он кивнул.
– И ты сможешь потом спокойно спать?
Он сказал:
– Если только не съем перед сном слишком много мяса.
Заря человечества, подумал я. Милая Эллада, компанейские боги. И вообще – золотой век!
– Хайль Ликург! – сказал Уве-Йорген и, сощурясь, покосился на меня.
Но сейчас мне было не до Рыцаря.
– Ты не переедай, – посоветовал я спартиоту вроде бы в шутку, хотя мне стало очень не по себе. Но обижаться на него не было смысла, а негодовать – тем более; он принес бы в жертву всех – такова была этика его времени, и хотя с тех пор его научили читать галактические карты и точно приводить машину туда, куда требовалось, иным он не стал: знание даже вершин современной науки не делает человека гуманным, и это было известно задолго до меня.
– Ладно, капитан, – сказал Уве-Йорген. – Не грусти: лучшие решения всегда приходят экспромтом. Если, конечно, сначала над ними как следует подумать.
– Погоди, – сказал я. – Я ведь не зря пропадал в лесу. Может быть, нам пригодится то, что я там видел: следы иной цивилизации. Тоже нашей, земной: потомков той же экспедиции.
– Не выжили?
– Похоже, их разгромили.
– Была война? – насторожился Георгий.
– Мы внимательно слушаем, – произнес Рыцарь.
Я рассказал им, что знал.
Выслушав, Уве-Йорген вскочил.
– Ты жаловался, что у тебя нечем поднять людей! – сказал он. – Они тут такие порядочные… Но оказывается – еще не так давно они прекрасно умели убивать! Чем это не повод, чтобы сковырнуть правительство?
– Да понимаешь ли, – сказал я и хотел объяснить, что сама мысль о свержении законного правительства мне претит, но тут же подавился всеми своими словами.
Потому что из леса показались грибники, и Анна была среди них. Я увидел ее, и у меня перехватило дыхание, так что я сразу понял, что все мои рассуждения относительно нее – от глупости и что даже самой строгой логикой нельзя убить любовь, так же как самой строгой логикой нельзя ее вызвать.