Капитуляция
Шрифт:
— Меня предупредили, что следует сменить объект своей преданности, — сказал Джек, вспомнив об угрозах в адрес Эвелин. Все внутри застыло от страха за неё. И он мог сколько угодно отрицать это, но его чувства к Эвелин не изменились. Сказать по правде, теперь они казались даже сильнее, чем когда бы то ни было.
Леклер хотел знать, когда состоится вторжение на полуостров Киберон. И как теперь Джек мог утаить эту информацию? Но, с другой стороны, он не мог поставить операцию под угрозу.
— В этом-то и проблема, разве нет? — заметил
Трев взял бутылку бренди.
— Не возражаешь?
Джек кивнул, и Трев отхлебнул из бутылки. Уорлок всегда ставил интересы Великобритании превыше всего. Раньше Джек думал, что он ведет себя точно так же, но в этот самый момент он вдруг осознал, что для него самую большую ценность представляет жизнь Эвелин.
Он вздрогнул, боясь признаться себе, что значит подобный вывод.
— Прежде чем мы продолжим обсуждать это, я должен убедиться: всё, о чём мы здесь говорим, будет держаться в строжайшем секрете.
Трев сделал ещё один глоток бренди и опустил бутылку.
— И кому, по-твоему, я всё это разболтаю? Кого ты опасаешься? Я ведь не разыгрываю из себя французского шпиона, как ты, — бросил Трев, прекрасно зная, что его друг ни за что не выдал бы конфиденциальную информацию врагу.
Джек не хотел, чтобы Уорлок знал о том, что Эвелин д’Орсе оказалась опаснейшим образом втянута в эту военную игру.
Главе шпионской сети не стоило сообщать и о том, что Джек собирается защитить её.
— Ты не должен говорить об этом никому, — твердо произнес он. — Даже Лукасу.
Ничего удивительного, что глаза Трева медленно, с пониманием округлились.
— Так ты не желаешь, чтобы я рассказал твои тайны Уорлоку!
— Я ничего подобного не говорил, — с легкостью солгал Джек, не меняя выражения лица, — но его тоже не стоит информировать.
Трев смерил его долгим, пристальным взглядом. Не вызывало сомнений, что Тревельян пытается понять, почему Джек хочет держать в неведении куратора шпионской сети.
— Продолжай. Даю тебе слово.
— Моя операция в самом разгаре, — медленно произнес Джек. — Я должен убеждать своих французских руководителей в своей искренности, по крайней мере, до конца лета.
— Избавь меня от подробностей, я не хочу знать, чем ты там занимаешься. И как же ты сможешь убедить их в своей преданности? А даже если и сможешь, что будет, когда операция закончится? Что будет, если всё пройдет успешно? Французы узнают, что ты — враг?
У Джека ещё сильнее заболела голова, ведь он сам задавался точно такими же вопросами.
— До сих пор я никогда не подвергал сомнению свою способность лавировать в этой игре. Однако, вполне возможно, что осенью правда выплывет наружу, и за мою голову будут назначены уже
— Прекрасная перспектива, — невозмутимо заметил Трев, но его голубые глаза вспыхнули гневом. — Лоо-Айленд не будет вечно оставаться безопасной гаванью, Джек.
— Ты волнуешься обо мне? — с притворным весельем спросил Грейстоун.
— Мы ведь друзья.
Посерьезнев, Джек честно признался:
— Я никогда не думал о том, чем рано или поздно может закончиться эта двойная игра. Я был слишком занят, сначала разыгрывая роль французского шпиона, потом — британского агента, одновременно пытаясь избегать и нашего военного флота, и нескольких таможенников, которые время от времени осмеливаются появляться в Корнуолле.
И это было чистой правдой. Поначалу Джек просто помогал Лукасу вывезти одного-двух эмигрантов. Потом Уорлок предложил ему доставить кое-какие сведения из Франции. Выполнять подобные задачи было достаточно легко — до тех пор, пока Джек не решил добывать информацию лично и стать настоящим шпионом. Никогда ещё он не жалел о том, что с головой увяз в этой деятельности. Просто всё его внимание поглощало бегство от того или иного флота, а заодно и от британских властей на британской земле и от французских властей — на территории Франции.
Теперь Джек думал о двух своих зятьях. Оба, Педжет и Гренвилл, шпионили во Франции, и оба сумели закончить эту свою деятельность, оставшись при этом в живых.
И сейчас оба были мужьями и отцами…
— Тебе стоит подумать об этом прямо сейчас, — сказал Трев. — Я хочу помочь. И вот мое предложение. Можно как-то увильнуть от выполнения нынешнего задания, а заодно и от любых дел с республиканцами. В сущности, тогда ты вернешься к своей жизни обычного контрабандиста. Заявишь, что покончил с войной, подобно многим фритредерам.
Джек колебался. В устах Тревельяна всё звучало так просто… Уорлок не позволил бы ему выйти из игры, да и мятежники в Вандее отчаянно нуждались сейчас в британской помощи. Джек много раз встречался с Кадудалем и чувствовал, что просто не может отвернуться от него и его благого дела. И даже после вторжения в бухту Киберон — будет ли он действительно готов капитулировать, отойти от этих военных игр? Ему ведь всего двадцать шесть! Как он будет обходиться без погони, преследования, опасности?
И тут перед мысленным взором вспыхнул образ Эвелин — она одиноко жила в Розелинде с дочерью, нуждаясь в защите, нуждаясь в муже и семье…
— Я не могу выйти из игры сейчас, — тихо сказал Джек. Странно, но он почему-то почувствовал себя неловко.
— Я так не думаю, — отозвался Трев. — А не попробовать ли тебе отойти от дел после этой операции, осенью?
Джек осознавал, что подвергает Эвелин серьезной опасности. Ей требовался кто-то цельный, основательный, кто-то очень похожий на Тревельяна, который шпионил лишь изредка и не был двойным агентом, которого не избивали до полусмерти и любимым людям которого не угрожали.