Карабарчик. Детство Викеши
Шрифт:
— Мой идёт впереди! — довольный Аргымай потёр руки и улыбнулся исправнику. — Две тысячи золотом платил. Лошадь чистокровной арабской породы. Купил в Москве у князя Шаховского. Табунный конь, шибко хорош!
Взглянув ещё раз на дорогу, Аргымай в изумлении округлил глаза и, заикаясь от волнения, не веря самому себе, спросил:
— Сапок, чья впереди?
Сапок не успел ответить.
— Дорогу! Дорогу! — прозвенел ликующий голос Кирика.
Толпа шарахнулась, и Буланый промчался по узкому людскому
Только у реки Кирику удалось сдержать Буланого. Усталый, мальчик свалился на руки Темира.
Кобылица Яжная пришла третьей, за ней — каурый конь, затем показался конь Стёпки.
— Тебя и мальчика зовут к старшине! — крикнул кто-то из толпы Темиру.
Передав лошадь сияющему Яньке, охотник направился вместе с Кириком к Сапоку. Толпа расступилась, давая им дорогу.
Лицо старшины было мрачно. Аргымай беспокойно ёрзал на стуле. Исправник, заложив ногу на ногу, курил папиросу.
— Что просишь, мальчик? — спросил Кирика Сапок.
Кирик посмотрел на исправника и сказал тихо:
— Разрешите мне жить в Тюдрале, вместе с Янькой.
Бросив окурок, исправник в недоумении посмотрел на Кирика:
— Не понимаю!
Сняв шапку, Темир пояснил:
— Мальчик — сирота. Жил на заимке Зотникова. Там ему было трудно, хозяева часто били, и он убежал. Я нашёл его в тайге полузамёрзшим. В Тюдрале есть русская семья бывшего зотниковского работника Прокопия Кобякова. Сам он сейчас на фронте. Прокопий усыновил мальчика. Вот он и просится обратно к Кобякову.
— Как ты думаешь, Сапок? — обратился исправник к теньгинскому старшине.
— По книгам он приписан к Зотникову. Да вот и сам Евстигней Тихонович, — Сапок поманил богатого заимщика. — Иди-ка сюда. Наездника узнаёшь? — показал он на прижавшегося к Темиру Кирика.
— Да ты как сюда, разбойник, попал? — Евстигней сделал попытку схватить Кирика за руку.
— Не тронь! — Темир заслонил собой мальчика. — Сапок, — повернулся он к старшине, — сирота ждёт обещанного. Ты при народе объявил, что победителю даёшь всё, что он попросит. Народ надеется на твоё слово.
Сапок молчал.
Зотников, подобострастно наклонившись к Кайдалову, что-то торопливо зашептал ему на ухо.
Кайдалов поднялся со стула, щёлкнул портсигаром и бросил небрежно:
— Я уважаю ваши обычаи, но… прежде всего закон. И я не позволю его нарушать. Мальчишка принадлежит Зотникову, да-с, Зотникову! — крикнул он уже визгливо.
— Из гнилого рта не жди добрых слов, — горько усмехнулся Темир. — Ваш закон защищает таких, как Зотников и Яжнай — воров и конокрадов…
— Молчать, разбойник! — Сапок замахнулся на Темира.
Кайдалов сделал знак приставу. Тот оглушительно засвистел.
— Темир, уходи! Полиция! — крикнул кто-то из толпы.
— Я тебя не оставлю,
Вскочив на коня, Темир помчался по дороге. Вслед ему прохлопало два-три выстрела.
— Фрол Кузьмич, — обратился Зотников к приставу, — надо парнишку посадить под замок, а то убежит. — Он показал на Кирика. — А заодно и этого мошенника припрятать не мешает, — кивнул он на вертевшегося тут же Яньку.
Ребят посадили в пустой аил, где зимой жили телята, и повесили на дверь замок.
Вечером в Теньге было шумно. Богатые гости пировали, а пастухи и охотники разъезжались по своим жилищам, ругая старшину за вероломство.
Аил, куда были заперты пленники, стоял недалеко от реки, на выезде от стойбища, но и сюда доносились крики пьяных гостей, песни.
Пировал, бросив охранять пленников, и казачий конвой Кайдалова.
Мальчики сидели, тесно прижавшись друг к другу.
— Надо убежать этой ночью. Если увезут тебя на заимку, оттуда не вырваться, — сказал Янька и, не торопясь, обошёл аил, ощупывая его стенки. Кора лиственницы, покрывавшая аил, была крепкой. Не поддавалась и дверь.
Мальчик посмотрел на дымоход. В отверстие видно, как блестели яркие звёзды. Пролезть через дымоход было невозможно: концы поставленных конусом жердей переплетались. Кроме того, мешали наружные жерди, которыми была придавлена кора лиственницы.
Янька пошарил в карманах и, нащупав перочинный ножик, стал ковырять им стенку аила. Кора подавалась туго, но, наконец, в стене образовалось отверстие, в него, правда, с трудом, но можно было просунуть руку. Однако радость ребят оказалась преждевременной: наружные жерди были расположены слишком близко друг от друга.
Мальчики пригорюнились. Ночь приближалась к концу. На востоке загорелась утренняя заря. Недалеко от аила в кустах прокричал коростель, и в густой осоке мягко прокрякал селезень. Потом, видимо, напуганная кем-то птица взмыла вверх; тихо скуля, пробежала собака, потом вернулась и, продолжая скулить, начала скрестись в дверь.
— Да ведь это Делбек! — глядя в отверстие в стене, Кирик тихонько позвал: — Делбек, Делбек!
Пёс сделал попытку прыгнуть к дыре, но скатился к основанию аила.
— Делбек нас выведет из аила! — Кирик радостно посмотрел на Яньку.
— Что у него, ключи висят сбоку, что ли? — усмехнулся Янька и глубже запахнулся в свою шубу.
Кирик не ответил. Опустившись на колени возле одной из стенок аила, он прошептал: «Делбек, Делбек, мышь!» — и легонько поскрёб ногтем о кору лиственницы. Было слышно, как за наружной стенкой быстро заработал лапами Делбек, выбрасывая землю и углубляясь всё дальше и дальше под основание аила. Янька понял затею друга и с восторгом посмотрел на него.