Карачун
Шрифт:
Ветер выл из лесу волком — нашел чем пугать! Волков тут сроду не водилось!
— Волков тут и вправду нет, зато можно встретить лисиц, больных бешенством, — сказал в пространство старик. Скучновато ему было брести сзади и молчать.
— А саблезубых зайцев нету, а? — Зимин оглянулся и подмигнул.
— Нет, саблезубые зайцы встречаются восточней, где людей поменьше. Здесь только кабаны, лоси и бешеные лисицы.
Кабаны почему-то напомнили о еде. Зимин закурил, чтобы голод немного притупился, — сигарет хватало, за пазухой лежала целая пачка. И как раз по пути подвернулся толстый высокий пень — очень захотелось покурить
— Сядь на пенек, съешь пирожок, — язвительно предложил старик.
— Думаешь, я на нем засну? — Пирожок — печеный, блестящий, с завитком по хребту — представился так ясно, что Зимин почувствовал его запах.
— Откуда мне знать? Может, и заснешь.
— Я лучше разведу костер и погреюсь немного.
— Тоже неплохо. У костра ты заснешь еще верней.
Призраки попрятались за деревья и, вторя ветру, волками подвывали из кустов, тявкали лисицами, ухали совами и вопили выпью. Невидимые ведьмы иногда проносились прямо перед лицом, обдавая холодом, иногда дышали в затылок, иногда нашептывали что-то в уши. Маленькие белые бесенята комариками порхали вокруг головы — метель шла по верхам, лес густел и успокаивался. Может, скоро утро? Может, непогоде конец? Зимин подумал, что перебьется без костра.
Пригорок, бегущий вдоль оврага, вдруг круто ушел вниз; в темноте Зимин не сразу это заметил. А может, кто-то из шутников-призраков подтолкнул его в спину? Носок из верблюжьей шерсти скользнул по обледеневшей тропинке, с которой ветер услужливо сдул снег, канистра помешала сохранить равновесие, и Зимин со всей дури хлопнулся затылком на мерзлую землю.
Нет, он никогда в жизни не терял сознания. И теперь тоже — просто на минуту ослеп от боли, а по телу вмиг разлилась ватная слабость, не давая шевельнуться. Шарф не смягчил удара — он был намотан на уши, а не на затылок. Наверное, так чувствует себя боксер в нокауте, когда рефери отсчитывает положенные секунды.
Невидимые ведьмы бросили аукаться и сгрудились вокруг Зимина: он ощущал на лице их холодное дыхание. Самая смелая из них даже провела невидимым пальцем по его щеке. А потом они вспорхнули вверх, словно испуганные стрекозы. Зимин поморщился и с трудом приоткрыл один глаз, со свистом втягивая в себя воздух, — над ним склонилось лицо старика. Так низко, что Зимин разглядел его пустые и черные зрачки: в них отражался вакуум безмолвной вселенной — бездумной силы, что раскручивает планеты вокруг звезд.
— Не дождешься, — процедил Зимин сквозь зубы и грубо толкнул старика ладонью в подбородок.
— Я терпеливый, — старик мотнул головой и начал подниматься. — И я никуда не тороплюсь.
Вставать не хотелось. Острая боль в затылке разлилась по всей голове и давила на глаза. Еще бы минутку подождать! Или две… Старик посмотрел на него сверху вниз и снова присел на корточки.
— Не дождешься, — повторил Зимин и попытался поднять голову, но шея налилась тяжестью — что там свинец, такой тяжелой может быть только внутренность черных дыр… Гравитация, черт бы ее побрал! Сила, укорачивающая день, притягивала голову к земле, как мощный электромагнит притягивает легкий обойный гвоздик. Зимин подложил руку под голову, нащупал наливавшуюся шишку и сел рывком — ну словно Мюнхгаузен, выдернувший себя из болота за косичку. Голова едва не лопнула, в глазах комариками заплясали белые бесенята с маленькими фонариками в руках. Фонарики
Зимин слепил из снега ледяной комок и приложил к шишке. Как же он, оказывается, устал! А не надо, не надо сидеть в снегу — старик так и не поднялся, так и пялится ему в лицо и глотает слюнки. Невидимые ведьмы притихли, а призраки посмеивались…
— Не смешно… — сказал им Зимин, встал на ноги, поднял лопату с канистрой и побрел дальше вдоль оврага. Только пригорка больше не было, и ноги проваливались в глубокий снег. И овраг становился все мельче — снег засыпал его полностью.
Узкие ботинки давили на ноги — Зимин заметил это, когда сделал первые несколько шагов. Сколько времени он идет? Часа три? Четыре? Неудивительно, что сил не осталось. Какая длинная ночь! И метель вовсе не кончается, просто лес становится гуще и гуще!
Старик подобрался сзади так близко, что Зимин ощущал шедший от него холод. Того и гляди вцепится в шею длинным и острым клыком… Зимин остановился и повернулся к нему лицом:
— Слушай, вот не надо этого, а? Что ты мне на пятки наступаешь? Боишься, убегу?
— От меня не убежишь…
— Вот и иди чуть-чуть подальше. Давишь только на психику.
Старик не ответил, но немного отстал.
Ведьмы резвились над лесом, на просторе, призраки выли в верхушках деревьев, а подлесок становился чаще — в нем прятались совсем другие сущности, не веселые и бесшабашные, а молчаливые, наблюдательные и опасные. Лешие, одно слово: кто же еще живет в лесу? Их взгляды, как прожектора ПВО, просекали лес, скрещивались, сплетались в сплошную паутину, и спрятаться от них было некуда.
Каждый шаг требовал усилия воли: Зимин не привык ходить пешком, да еще и по лесу. А тут приходилось перебираться через упавшие деревья и продираться сквозь кусты. Лешие выставляли сучки в самых неподходящих местах: то цепляли Зимина за мушкетерский плащ, то подкладывали их под ноги, то совали прямо в лицо. Голова побаливала, но больше кружилась от голода и усталости: Зимина шатало во все стороны, и иногда он едва не падал на ровном месте.
Он не сразу заметил, что чернота леса вокруг потихоньку сереет, наливается тусклой бледностью. А когда понял, что это рассвет, едва не подпрыгнул от радости и оглянулся на старика:
— Ну? Что, взял? Все! Третий петух! Тебе пора!
— Мне нет дела до петухов, — старика нисколько не огорчило наступление утра.
— Да ну? Все равно! Скоро овраг выйдет к реке, а там можно будет оглядеться. И пойти по льду.
— Какой овраг? — невозмутимо спросил старик.
Зимин осекся. Как какой? Он же шел вдоль оврага… Он все время шел вдоль оврага! Вот же… Вот кустики торчат… Снег гладкий… Он ступил ногой на то, что считал оврагом, — под снегом была твердая, нахоженная тропинка.
Старик посмотрел на Зимина снисходительно:
— Ты, наверное, забыл, и я напомню: вслед за самой длинной ночью начинается самый короткий в году день.
— Значит, мне надо поторопиться, — со злостью ответил Зимин и встал на тропинку.
Свет начинавшегося дня придал ему и сил, и оптимизма. Здесь нет бесконечных лесов! Километров десять в поперечнике, не больше! Если все время идти прямо… Десять километров в ту минуту представлялись Зимину двумя сантиметрами на пятиверстке. Ну или пятью минутами за рулем «девятки».