Караул устал

Щепетнев Василий Павлович

— Немного больше, — поправил Миколчук. — Годовая зарплата хорошего токаря — за две недели.

— Может, тогда токаря туда и послать? Шучу, шучу. А бонус?

— Какой бонус?

— Чемпиону мира полагается бонус. Гонорар за участие, не зависящий от занятого места.

— Насчет бонуса мне ничего не известно.

— А вы поинтересуйтесь, поинтересуйтесь. Десять тысяч злотых — минимум. Вперед.

— Побойтесь бога, Михаил Владленович! Для Польши это огромные деньги! А для вас — пустяк.

— После секвестра на сбережения такие деньги

вовсе не пустяк. Это первое. И мне понадобятся деньги на текущие расходы в Польше, значит, они вернутся в польскую экономику, это второе. И, наконец, невыплата бонуса — это неуважение ко мне, как к чемпиону мира, и неуважение к Советскому Союзу, гражданином которого я являюсь. В общем, Адольф Андреевич, если мои условия по какой-то причине неприемлемы, я, конечно, поделать с этим ничего не смогу. Но поеду не в Варшаву, а в Кисловодск. Поправить здоровье. По рекомендации лучших врачей нашей страны.

— Мы посмотрим, что с этим можно сделать.

— Посмотрите, посмотрите, — и расстались мы не так сердечно, как встретились.

Расстались, и я позвонил в «Молодую Гвардию», девочкам. Потому что на дачу Стельбова на такси запросто не доедешь. А они пока жили там. Хотя в мае ремонт нашей квартиры должен завершиться.

Ну, а на даче было, как на даче. Не по-весеннему холодно, даже морозно снаружи, и тепло и радостно внутри. Я привез фильмоскоп и дюжину лент, и мы с мелкими смотрели сказку о Рыбаке и Рыбке. Большим экраном и в цвете.

Пусть привыкают. Это лучше телевизора: дает простор воображению. А воображение — именно то, что отличает человека от животного.

Ми и Фа остались довольны. И остальные, думаю, тоже.

Нужно чаще встречаться.

Глава 7

30 апреля 1979 года, понедельник

Перед праздником

День выдался напряженный. Сначала перелёт из Москвы, но это ладно. Утро, я бодр и свеж, взлетели из Шереметьево в девять пятьдесят, приземлились в Окенце в десять ровно, бонус часовых поясов. Нас, меня и товарища Иванова, встретил представитель организаторов турнира, пан Стрикульский. Получив багаж и пройдя таможню — довольно быстро, — мы уселись в «Полонез», и поехали в отель.

Ехать было недалеко, из окна автомобиля, родственника наших «Жигулей», видимость была посредственная. Серое небо, легкий дождик, машин, в сравнении с Москвой, немного, пешеходы… а кто их разберет, пешеходов, на скорости пятнадцать метров в секунду.

«Гранд-Отель» с виду походил на «Москву». Не один в один, скорее, отдаленно, но всё же, всё же.

Номер нам дали один на двоих. То есть он был рассчитан на одного, но поставили вторую кровать, мол, в тесноте, да не в обиде.

Но я обиделся.

— Пан Стрикульский, вы действительно считаете, что я буду жить в этом номере?

— Это очень хороший номер!

— Возможно. Но я однозначно обозначил условия моего участия в турнире. Если организаторы

не в состоянии их выполнить, то почему они не сообщили об этом заранее?

— Мне об условиях ничего не известно, — ответил пан Стрикульский.

— Очень жаль. Во всяком случае, прошу передать оргкомитету мое неудовольствие.

— Вы сами сможете передать оргкомитету ваше неудовольствие, открытие турнира состоится через… — пан Стрикульский посмотрел на часы, — через два с половиной часа.

— Сам я, пан Стрикульский, передать ничего не смогу, потому что покидаю Варшаву. Я не стану участвовать в вашем турнире, я лучше вернусь в Москву. Товарищ Иванов, доложите послу, что я сожалею, — я поднялся, подхватил чемодан и шагнул к выходу.

— Но… Но вы не можете…

— Ещё как могу, пан Стрикульский, ещё как могу. И не только могу, но и ухожу, — и я сделал пару шагов.

Пан Стрикульский стал в дверном проёме.

— На открытии будут присутствовать ответственные лица, вы сможете высказать свои просьбы им, — сказал он.

— Вы, кажется, не понимаете ситуации. Я ничего не прошу, и просить не собираюсь. Ни у вас, ни у ваших ответственных лиц, ни у кого. Я просто еду домой. Освободите проход, пожалуйста.

— Погодите… — впервые в голосе пана Стрикульского я услышал неуверенность. — Погодите, дайте мне позвонить в Оргкомитет.

— Позвонить, пожалуй, можно. Позвоните. Не забудьте про подъёмные, — и я вернулся в кресло.

— Подъёмные?

— Бонус. Деньги для чемпиона. Должны знать.

Пан Стрикульский вышел, хотя телефон был и здесь, прямо на столе.

— Послушайте, Михаил Владленович, может, не стоило? Номер неплохой, и вообще…

— Евгений Иванович, вам этот номер нравится?

— Да. Хороший номер.

— Тогда успокойтесь, вы его и получите.

Я заметил, что наши люди, оказавшись за границей, часто ведут себя скромно до униженности. И за границей к этому уже привыкли. Для них, особенно для службы сервиса, русские — мы для них все русские, будь ты хоть татарин, хоть грузин, — клиенты так себе. В вазах для цветов кашу готовят, кипятильниками замыкания устраивают, вместо чаевых дают брошюрки с трудами Ленина. И потому для русских всё в последнюю очередь, на русских можно и нужно экономить. Вот западные немцы — к тем полное почтение. Здесь, в Польше, к западным немцам полное почтение. Хотя они не так уж и давно разнесли Варшаву по камешку. Хотя… может, именно поэтому?

Насчет польских нравов мне и маменька рассказывала, дважды бывавшая здесь на гастролях, и коллеги-шахматисты, и студенты-бурденковцы, ездившие в Польшу туристами. И вот я сам вижу — в одноместный номер принесли кровать, и пожалуйста, живите, русские шахматисты!

Я не блефовал. Не выполнят требования — встану и уеду. У меня есть виза в Швецию, сел да и полетел. Я планировал побывать в Стокгольме после турнира, потолковать о новой опере, вдруг «АББА» тоже подключится, или хотя бы выпустим вместе сингл. Но могу и сейчас.