Караван к Наташке
Шрифт:
Кузнечное дело оказалось жутко интересным. Осваивая разные методы обработки горячего металла и вдоволь намахавшись кувалдой, подполковник наконец-то избавился от дурного настроения.
За ужином даже похвастался, что скоро сможет даже в рамках таких примитивных технологий получить булатную сталь. В конце концов, на Земле археология зафиксировала отдельные образцы изделий из рафинированной стали аж за тысячу триста лет до нашей эры. У Сюзанны настроение тоже было приподнятым — в экспериментах с растениями на поверхности Наташки наметился явный путь к успеху. Только вот уже поздним вечером…
— Пашенька, я
— Чего, моя хорошая? — спросил Затонов, освобождаясь от приятной полудрёмы.
— Неужели ты не понимаешь? Или я для тебя только станок для траханья? — со злостью вдруг выкрикнула она.
Сонное настроение вылетело из подполковника мгновенно: грубо ругающаяся ни с того, ни с сего Сюзанна — это серьёзно. Он повернулся всем телом к девушке, вгляделся в пылающие гневом глаза — обычно серые, сейчас, под слабым светом ночной Наташки с огромного монитора, они потемнели почти до непроницаемой черноты — успокаивающе погладил по плечу и, стараясь придать голосу максимально ласковые интонации, попытался успокоить:
— Милая, увы, но я действительно не понимаю тебя. Ты же знаешь, что сделаю все возможное для твоего счастья. Объясни, пожалуйста, чего же ты хочешь, и я постараюсь…
— Ребёночка, — опять возвращаясь к шёпоту, протянула она.
Затонов услышал и откинулся на спину, не в силах смотреть в её тёмные сейчас глаза. Как будто он сам не желал того же?! Как приходили мысли о своих детях, так он немедленно гнал их, специально изыскивая ещё какую-нибудь срочную работу. Спасение от неосуществимых желаний — только напряжённая пахота. Эту формулу он вывел для себя давным давно. А Сюзанна… Мачеха–природа заложила в женщин зов к продолжению рода в значительно большей степени.
— Ну и какое будущее нашего ребёнка может ожидать здесь — под лунной поверхностью? В недосягаемости до себе подобных? — жёстко, может быть слишком жёстко спросил подполковник, не поворачивая головы.
Так и лежал, уставившись невидящим взглядом в потолок, пока не услышал тихие всхлипывания. Повернулся и стал осторожно поглаживать. Она немедленно придвинулась, положила голову ему на грудь, обильно увлажняя текущими без остановки слезами, и жалобно проскулила:
— Так хочется маленького…
Он гладил плачущую женщину по дрожащей спине, чувствуя, как у самого разрывается сердце.
Сюзанна неожиданно подняла голову, вскинулась, вырываясь из его рук. Её взгляд… Слезы высохли, как по мановению волшебной палочки, глаза пылали яростью. Прыжком, откинув простынь, взлетела с постели, ринулась к письменному столу, выдернула ящик, схватила ленту ментоинтерфейса, натянула её на голову и, совершенно не обращая внимания на громко стукнувшийся об пол ящик и раскатывающуюся из него разную мелочёвку, села на постель напротив окна–монитора.
— Сюзи! — воскликнул Затонов.
— Не мешай! — приказала она, выставив в запрещающем жесте руку.
Изображение Наташки на огромном экране немедленно сменилось на длинные ряды строчек. Формулы генной инженерии менялись с невообразимой быстротой.
Павел тоже поднялся — сейчас он почему-то очень хотел увидеть её не со спины.
Почти неподвижная как статуя, нагая Сюзанна сидела на самом краю постели, упёршись руками в разведённые колени. Только устремлённые к монитору груди
Затонов вдруг поразился, какая она сейчас целеустремлённая, вдохновлённая непонятно чем. Напоминает саму себя — ту, что была возбуждённой до предела во время боя с генаями.
Краем глаза заметив какое-то изменение на экране, Павел посмотрел туда. Строчки побежали заметно медленнее, нарисовалась и исчезла пара непонятных таблиц, затем вспыхнули цветные объёмные графики — тянущиеся куда-то переплетающиеся линии казались живыми. Потом растаяли и графики — на мониторе опять все быстрее и быстрее побежали формулы, наполняясь числами. В какой-то момент показалось, что разогнавшись ещё быстрее, они вылетят за пределы экрана, но неожиданно строчки остановились, как будто ударившись о неодолимую преграду. Последняя формула вдруг разрослась, вытесняя все остальные, обзавелась широкой рамкой и, окрашиваясь в переливающиеся цвета радуги, обзавелась снизу тремя жирными подчёркивающими линиями.
Ожившая Сюзанна — напряжённая поза куда-то стекла — отпрянула от монитора, стянула с головы ленту интерфейса, гася экран, все ещё невидящими глазами посмотрела на Затонова, опять заревела, при этом расцветая улыбкой, и счастливо заявила:
— Пашка, я дура! Я — непроходимая дура!
Ничего не понимающий подполковник подскочил к ней, прижал к груди, начал гладить по плечам, по спине, одновременно прикидывая, где взять и как незаметно вогнать дозу транквилизатора — может быть, ещё удастся вернуть обратно поехавшую крышу любимой?
Сюзанна оттолкнула его и, размазывая слезы по лицу, начала что-то быстро–быстро тараторить. Подполковник придвинулся и, тряся за плечи одновременно ревущую и радостно улыбающуюся женщину, попросил:
— Сюзи, родная, ну пожалуйста, приди в себя.
Она перестала говорить, в глазах появилась осмысленность. Девушка прижалась к его груди и наконец-то вполне разборчиво прошептала:
— Пашенька, не ругайся. Просто я теперь знаю, как сделать, чтобы у нашего ребёнка было будущее.
А он… Он почему-то сразу ей поверил. Может быть потому, что в глубине души очень уж хотелось верить в несбыточное?
***
На место стоянки перед броском в Баритию, намеченное ещё в Санкт–Михаэле, Сангарская армия прибыла на двое суток раньше. График движения, составленный бароном Стоджером ещё на первой стоянке, совершенно не учитывал насаждаемую Кириллом жёсткую дисциплину и резкое снижение потерь времени на приготовление пищи. Несмотря даже на намеренное уменьшение суточных переходов, средний темп движения оказался все-таки довольно высоким. Встреча с отрядом, который должен был сформировать барон Быстров в Конолтауне из сангарских дворян, азорских воинов и добровольцев, была назначена на вполне определённую дату. Оставалось ещё пять суток. А вот долго стоять всего в сотне километров от границы Баритии даже в дружественной империи Антонио–третьего было никак нельзя. Давать возможность лазутчикам Лоусвилла заранее предупредить короля о приближении Сангарской армии не стоило.