Карфаген атакует
Шрифт:
— Хороший корпус, — похвалили Леха работу Гилисподиса. — Еще разок?
— Хватит, я доволен, — проговорил Иллур и обернулся к маячившему за спиной Калпакидису. — Теперь покажите мне, что могут ваши машины.
Второй грек, до сих пор слонявшийся по кораблю без дела, тотчас отдал приказ, и прислуга завозилась у машин, поворачивая блоки и закручивая торсионы до предела.
— Отойдем за мачту, — предложил Леха Иллуру, глядя, как неуклюже скифы-метатели подтаскивают и закладывают в паз каменные ядра.
— От греха подальше, — добавил он, когда один из солдат едва не задел
Иллур тоже это заметил и хотел было наказать его, но сдержался, вспомнив наставления Федора. Да он и сам понимал, что превратиться за несколько недель из лихого наездника в умелого моряка или метателя ядер практически невозможно. Нужно время.
— Мы готовы, — сообщил, наконец, Калпакидис.
— Уничтожьте остатки биремы, — указал Иллур на видневшийся над водой остов полузатопленного корабля.
Калпакидис кивнул и скомандовал стрелкам правого борта, баллиста которых смотрела точно на цель.
Бородатый скиф, командир расчета, прицелился, как его учили, и нажал на спуск. Ядро со свистом пролетело над кораблем и упало в воду в нескольких десятках метров от него. Скиф покосился на стоявшего в двух шагах Иллура.
— А из лука ты так же стреляешь? — поинтересовался тот.
— Нет, мой вождь, — попытался оправдаться скиф. — Из лука я стреляю отлично. Позволь показать.
— Покажи, — разрешил Иллур.
Скиф взял у одного из пехотинцев лук и колчан, натянул тетиву и мгновенно, одну за другой, выпустил в видневшийся над волнами борт полузатопленного корабля три стрелы. Все попали в цель, пролетев положенное расстояние и вонзившись в дерево.
— Молодец, — похвалил Иллур, — но лучников у меня достаточно. А таких солдат, как ты, единицы. И твое место отныне здесь. Ты должен научиться стрелять из этой машины так же, как из своего лука. Только так ты сможешь теперь послужить великой Скифии.
Бывшему коннику перспектива отныне плавать на корабле и возиться с этой громоздкой машиной, изобретением хитроумных греков, не очень понравилась. Но его гордость была задета. Он велел своим помощникам притащить новое каменное ядро и стал выцеливать медленно уходящее под воду судно.
Второй выстрел угодил под самый борт.
— Недолет, — прокомментировал Леха старания метателей.
Наконец, с третьей попытки скиф угодил в борт. Ядро с треском пробило обшивку под восторженные крики пехотинцев. Воодушевленный стрелок снова зарядил баллисту и снова попал в борт. На сей раз ядро вышибло несколько досок у верхней кромки борта, проделав в нем широкую брешь. Иллур не останавливал разошедшихся экс-всадников. Более того, он отдал приказ открыть стрельбу из всех баллист с остальных кораблей, находившихся на расстоянии выстрела до еще незатонувшего корпуса многострадальной биремы. И скоро к первой баллисте присоединилось множество других.
В бирему со всех сторон полетели десятки круглых булыжников, поначалу перелетавших или недолетавших. Но постепенно скифы пристрелялись, и снаряды стали накрывать сектор поражения более часто. А потом и вовсе забарабанили по обшивке и палубе, пробивая в ней все новые дыры и менее чем за час разворотив корабль так, что он почти скрылся под водой.
Следивший от мачты за этим разгулом степных метателей ядер Леха перевел взгляд на своего кровного брата. По лицу Иллура гуляла самодовольная ухмылка. Он явно гордился тем, что создал в тайне от своих врагов.
Еще несколько часов после того, как бирема развалилась на части, триеры пристреливали свои баллисты по выставленным в качестве мишеней лодкам. А в последний момент Леха заметил два неизвестных корабля, проплывавших невдалеке от маневров скифской эскадры. Гилисподис их тоже заметил и заволновался. Судя по парусам и оснастке, это были греческие корабли, направлявшиеся в Ольвию. Один из них походил на торговый корабль, а второй — и это не подлежало сомнению — на сопровождавшую его триеру.
— Они нас заметили, — проговорил Леха. — Теперь донесут своим правителям, что видели у наших берегов неизвестный флот, а те могут и в Херсонес сообщить. И скоро все греки на здешнем побережье будут знать об этом.
— О нас никто не должен знать до назначенного часа, — сказал Иллур, напряженно вглядываясь в маячившие почти на горизонте корабли. — Их надо догнать и уничтожить.
— Вот этого я и боялся, — процедил сквозь зубы Леха, отвернувшись в сторону.
И началась погоня, в которую Иллур бросил десять триер, а оставшимся и всем биремам, участвовавшим в учениях, приказал возвращаться в гавань.
Греки, а в этом уже никто не сомневался, увидели погоню и тоже налегли на весла. Гребцы на их триере были отменные, но они не могли бросить торговца, а тот при таком слабом ветре явно проигрывал в скорости хода гребным судам. Расстояние между греками и догонявшими их скифами сокращалось очень медленно. При таком раскладе скифы могли уйти слишком далеко от своих берегов в чужие воды, где легко могли натолкнуться на флотилию греческих судов. А этого Иллур пока не хотел. Завязывать открытый бой с необученными экипажами равносильно самоубийству.
— Шевелитесь быстрее! — ревел Иллур капитану. — Если мы не догоним их прямо сейчас, то я велю казнить и тебя, и твоих гребцов. Мне не нужны сонные мухи на веслах.
Капитан побледнел и стал орать на своего помощника, а тот, в свою очередь, на гортатора — так в новом флоте скифов стало принято называть управлявшего гребцами начальника в соответствии с греческим образцом, введенным Гилисподисом. Иллур ничего не имел против греческих названий в своей эскадре. Главное, чтобы она в нужное время помогла разбить этих самых греков. А потому и капитан на триере у него тоже назывался триерархом.
Несколько часов гребцы, выбиваясь из сил, налегали на весла и скоро почти догнали беглецов.
— Надо бы разделиться, — предложил Леха, глядя, как скифы идут одной колонной. — Пусть несколько кораблей зайдут с правого фланга и постараются отсечь их от берега. А то смотри, они уже начали поворачивать. Отчаялись уйти от погони.
Иллур счел этот совет разумным и, даже не взглянув на Гилисподиса, приказал так и сделать. Четыре триеры отделились и стали заходить с фланга. Оба греческих корабля, действительно, повернули к берегу, из последних сил старясь оторваться.