Карибские сокровища
Шрифт:
Те, кто видел этих больших, неуклюжих и холеных зверей в зоопарках, где они печально поглядывают на мир маленькими, круглыми карими глазками, даже вообразить себе не могут, какая сила таится в похожих на обрубки лапах, какие коварные замыслы возникают в похожей на сосульку головке! Никто и не подозревает о жутких свойствах нелепо загнутых передних когтей, способных, как кинжалы, вспороть любую ткань, или о той непредсказуемой скорости, с которой зверь делает пируэты, мчится сквозь густую траву или, поднявшись на дыбы, разит передними лапами. Со всем этим мы познакомились на практике, когда выпустили из рук веревку и попытались изловить муравьеда. Нам еще повезло — мы обошлись без распоротых рук или ног. Когда веревка запуталась вокруг нескольких банановых деревьев, мы решили,
Однако человек — существо бесконечно изобретательное, и нам, в конце концов, удалось перехитрить первобытное создание. Мы заманили и загнали зверя, куда было нужно, а потом соорудили вокруг него большой вольер из проволочной сетки на столбах. За считанные дни наш счет за молоко так подскочил, что мне было передано предупреждение комиссариата, запрещающее получать с кухни какие бы то ни было продукты не для нашего личного употребления.
Много хлопот доставил нам и красавец оцелот (Leopardus pardalis), которого принесли в совершенно неподходящем ящике, предназначенном для перевозки абажуров, судя по трафаретным набивкам на таре. Это был кот в полном расцвете сил, покрытый черными пятнами и крапом по оливково-охряному фону, поменьше леопарда, но все же в несколько раз крупнее домашней кошки — достаточно, чтобы заслуживать серьезного отношения.
Нужно было переселить зверя в более прочную клетку, кроме того, хотелось его сфотографировать. Для этого потребовалось бы несколько раз пересаживать животное из клетки в клетку, если бы женщина снова не подсказала нам, что можно временно поселить его в специальной клетке для фотографирования, а тем временем соорудить и постоянную клетку. Мы незамедлительно приступили к делу, хотя нам не мешало бы задуматься над тем, почему люди, продавшие зверя, исчезли до того, как мы попытались открыть ящик для абажуров. Чертов ящик рассыпался в ту минуту, когда голова оцелота оказалась в фотоклетке. Ящик разом сложился, как карточный домик. Оцелот продолжал двигаться в прежнем направлении и вошел в клетку, после чего мы поспешно заперли ее дверцу.
Сначала кот сидел тихо, но постепенно стук молотков и скрежет пил стали действовать ему на нервы, и он зарычал; тогда мы вынесли клетку в сад, покрыли куском мешковины, а сами продолжали строить оцелоту постоянное жилье.
Справившись с этим делом, мы поставили две клетки вплотную, собираясь еще раз перегнать зверя. Тут я вспомнил, что мы позабыли его сфотографировать. С похвальной кротостью я уговорил Альму сбегать за камерой и исполнить свой долг, то есть проделать все таинственные и сложные операции, которыми забавляются люди с фотоаппаратами. Это была уступка с ее стороны, потому что она инстинктивно опасалась зверей кошачьей породы, и по этой причине фотоклетка была снабжена специальной подъемной дверцей, через которую можно было просунуть фотокамеру. Когда все было готово, я сдернул мешковину.
Не берусь описывать свои чувства в тот момент. Пол клетки находился на уровне моего пояса, а все, стенки должны были быть забраны сеткой. Теперь; я глядел в упор в слегка удивленные, хотя довольно спокойные, глаза оцелота. А вот сетки между нами и в помине не было.
Зверь как-то ухитрился содрать сетку, которую мы весьма старательно приколотили, и втащить ее в клетку. Покончив с этим, он, судя по всему, спокойно уселся, выжидая, пока не стемнеет и солнце не перестанет резать глаза — тогда можно будет выйти без помех. Конечно, мы перетрусили от неожиданности, и как всегда, под рукой не нашлось ничего подходящего — чем можно было бы заткнуть дыру, поэтому у зверя оказалось предостаточно времени, чтобы он мог не торопясь выйти и даже выпрыгнуть. Вместо этого оцелот сидел, моргая и тихонько мурлыкая, пока мы, к всеобщему облегчению, не вставили в стенку толстую доску. Довершать фотографические работы пришлось мужской части нашей компании.
Этот эпизод создал несколько напряженную обстановку в нашем коллективе, а события следующего утра разрядки не принесли. Мы сидели за завтраком в просторной, залитой солнцем комнате на первом этаже. В доме непрерывно толклись разные люди — бесконечная вереница посетителей с кучей живности в разнообразной таре и обычные гости — почтальоны, мастера по ремонту газа, электричества и радио, торговцы хлебом и контролеры непостижимых законов паркования и освещения. В то утро, как мне показалось, народу и суеты было больше, чем обычно. Однако я все же предпочел не вникать ни во что до завтрака. За завтраком Альма, как всегда, села на свое место во главе стола. Спустя некоторое время она заговорила со мной довольно сердито и почему-то шепотом.
— Что ты сказала, дорогая? — небрежно переспросил я.
— Я сказала, что сейчас мимо окна проскочила обезьяна, очень похожая на Джейкоба.
— Да тут их полным-полно, — пробормотал я, готовясь отправить в рот очередной кусок яичницы.
— Хорошо, дорогой мой, — услышал я в ответ, — обезьянка, может, и не наша, а вот воротничковый пекари, который забрался в гостиную, — тот самый, которого ты купил на прошлой неделе.
Да, в гостиной оказался наш воротничковый пекари и пара древесных дикобразов с детенышем енота в придачу. Обезьянка, конечно, оказалась нашим Джейкобом, и, когда я выскочил в сад, он уже проникал в третий от нас дом к западу, а наши владения напоминали Ноев ковчег. Справа от меня ленивец держал путь к курятнику; прямо передо мной тройка капуцинов деловито прихорашивалась, сидя на баках с водой, а соседи надрывались от крика, умоляя нас поскорее прийти и спасти их от второго ленивца.
Как оказалось, кормить животных поручили новенькому, неопытному служителю, и он изобрел совершенно оригинальный метод кормления: для начала отпер все клетки, а потом отправился за едой. Вернулся он как раз вовремя, чтобы окончательно распугать всех выбравшихся из клеток зверей.
В таких испытаниях род человеческий показывает себя в самом выгодном свете. Равнодушие как рукой снимает. Религиозные и профессиональные различия, классовые противоречия — все бывает забыто, даже ненасытное чудовище — корысть — отброшено прочь, и все, как один, ревностно помогают вам по мере сил. На этот раз человечество себя не посрамило: нам на помощь бросились важные персоны, полисмены, индийцы, шествовавшие на базар с рисом, шоферы-малайцы, даже славные темнокожие старые дамы необъятных размеров и, конечно, юное поколение в полном составе.
Сначала мы переловили и сунули в клетки самых неповоротливых зверей, вроде ленивцев; затем загнали в угол животных, которые могли бегать, но только по горизонтали — свиней, оленей и прочих; наконец, и существа, представлявшие собой некоторую опасность, как, например, дикобразы, были накрыты мешковиной и водворены на прежние места. Только после этого мы смогли заняться обезьянами.
Обезьян у нас было несколько видов. Во-первых, грустный маленький Джейкоб, черная паукообразная обезьянка — очень добрый и ласковый зверек; капуцины — они непрерывно чесались и жались друг к другу, притом не выносили табачного дыма; были у нас еще мармозетки, которые, к счастью, не успели выбраться из клетки, и, наконец, тамарины.
Джейкоб, собственно говоря, просто решил навестить соседей, и ничего не стоило уговорить его вернуться. Он вышел из третьего от нас дома, взял Анд за руку и пошел с ним домой. С капуцинами тоже было хлопот: мы манили их к себе бананами, а с тылу подкуривали особенно зловонной сигарой; они сами вошли в клетку.
Но тамарины! Эти странные лемуроподобные зданьица явно недолюбливают род человеческий. Они очень ловкие и хитрые, но до изобретательности настоящих обезьян им далеко. У нас были представители одного вида (Mystax midas), более крупные и черные как смоль, с оранжевыми перчатками на задних и передних руках. На их низколобых мордочках застыло; подозрительное выражение, как у деревенской старухи, а все пальцы вооружены острыми, изогнутыми когтями. Передвигаются они с одинаковой ловкостью и по земле, и по ветвям деревьев.