Карл Густав Маннергейм. Мемуары
Шрифт:
Вскоре после получения ноты английского правительства ко мне через посла США в Хельсинки Шонефельда поступила личная телеграмма премьер-министра Уинстона Черчилля. Великий государственный деятель, который в этот критический момент по-дружески вспомнил обо мне, обратившись с личным посланием, подготовил меня к тому, что Англия через несколько дней, видимо, посчитает себя обязанной объявить Финляндии войну. В телеграмме говорилось:
«Премьер-министр Черчилль — Фельдмаршалу Маннергейму. Лично, секретно, в частном порядке.
Я очень огорчён тем, что, по моему мнению, ожидает нас в будущем, а именно то, что мы по причине лояльности вынуждены через несколько дней объявить войну Финляндии. Если мы это сделаем, то станем вести войну, как того требует ситуация. Уверен, что Ваши войска продвинулись настолько далеко, что безопасность страны во время войны гарантирована, и войска могли бы сейчас остановиться и
29 ноября 1941 года».
Ответ на это письмо я дал 2 декабря через посла США в Хельсинки. Он звучал так:
«Фельдмаршал Маннергейм — Премьер-министру Черчиллю. Лично, секретно, в частном порядке.
Вчера я имел честь получить переданное мне через посла США в Хельсинки Ваше послание от 29 ноября 1941 года. Благодарю Вас за то, что Вы дружески послали мне эту частную весточку. Уверен, Ваше превосходительство понимает, что я не в состоянии прекратить осуществляющиеся сейчас военные операции, прежде чем наши войска не достигнут рубежей, которые, по моему мнению, обеспечат нам необходимую безопасность. Было бы жаль, если эти военные действия во имя защиты Финляндии приведут к конфликту с Англией, и я был бы очень огорчён, если бы Англия посчитала необходимым объявить войну Финляндии. Посылая мне эту личную телеграмму, Вы проявили весьма дружеские чувства в эти тяжёлые дни, что я очень высоко ценю.
2 декабря 1941 года».
Если бы я мог считать обращение премьер-министра Черчилля инициативой исключительно английской, то, доверяя его пониманию и умению хранить тайны, мог бы ответить в более откровенной и точной форме. К сожалению, в сложившихся тогда условиях это было невозможно, поскольку приходилось предполагать, что инициатива британцев является результатом нажима, оказанного русскими (что позднее и подтвердил Черчилль в своих воспоминаниях), и что лица, пославшие это обращение, обязаны известить Москву о содержании ответов и моего правительства. Таким образом, я не мог поставить Черчилля в известность о своём решении, принятом 6 декабря и сообщённом войскам в виде приказа, согласно которому продвижение нужно прекратить сразу же, как только части овладеют Медвежьегорском, на ближайшие подступы к которому они уже вышли. Такая информация дала бы возможность противнику снять войска с одного или нескольких участков фронта и перейти в наступление в других местах.
Первой предпосылкой, на основе которой можно было бы подумать об отказе от войны де-факто, было бы, конечно, обязательство русских отказаться от наступательных военных действий против Финляндии, но если бы и появилось такое обязательство, мы едва ли смогли бы поверить в то, что противник не воспользуется полученными сведениями о наших планах, чтобы обмануть нас, создать для нас трудности и посеять зерна раскола между нами и немцами. Кроме того, существовали причины предполагать, что немцы могли перехватить телеграммы или иным способом узнать о происходящем. Обязательство, сделанное финской стороной, которое удовлетворяло бы русских, заставило бы немецкую сторону вмешаться в это дело и предпринять контршаги, а мы полностью зависели от них в экономическом отношении. Из этого следовало, что пока у нас не было достаточной свободы действий для того, чтобы последовать рекомендации премьер-министра Черчилля и выйти из войны.
В ответе правительства Финляндии, который передали послу США 4 декабря, было повторено, что Финляндия ведёт оборонительную войну в целях обеспечения своей безопасности. Одновременно сообщили, что «финские военные силы в настоящее время уже почти добились своей стратегической цели».
6 декабря Англия объявила войну Финляндии.
Позднее и нота правительства, и моя телеграмма подверглись суровой критике, прежде всего на судебном процессе над военными преступниками. С другой стороны, компетентные лица задавали вопрос: мог ли ответ, выраженный в иной форме, предотвратить объявление Англией войны, если этого требовали русские?
В день независимости Финляндии, 6 декабря 1941 года, общество узнало сразу о трёх значительных событиях. В этот день парламент торжественно известил о том, что освобождённые территории воссоединились с республикой,
На мой взгляд, было весьма опасно, что государственная власть в одностороннем порядке аннулировала территориальные статьи мирного договора от 1940 года, ещё до заключения мира и не имея представления о его будущих условиях, и объявила Выборгскую ляни снова вошедшей в состав Финляндии. Хотя эта акция, возможно, и подняла эмоциональный настрой в тот момент, всё же следовало ожидать, что она вызовет критику за рубежом, и нам придётся терпеть унижения в процессе заключения мира.
Горько осознавать, что наши отношения с Англией, которая во время Зимней войны так сильно поддерживала нас, сейчас, после многолетнего гармоничного сотрудничества, как в экономике, так и в политике, были окончательно разорваны. Это случилось без малого спустя два года после того январского дня, когда Уинстон Черчилль в одном из радиовыступлений прославил борьбу финского народа с превосходящим противником, угрожавшим уничтожить нас:
«Одинокая Финляндия, эта достойная восхищения, гордо сражающаяся страна, стоящая на пороге смертельной опасности, показывает, на что способны свободные люди. То, что Финляндия сделала для человечества, неоценимо. Мы не знаем, какая судьба выпадет на долю Финляндии, но, будучи свидетелями скорбной драмы, остальная часть цивилизованного мира не может равнодушно относиться к тому, что этот мужественный народ Севера будет разбит превосходящими силами и ввергнут в рабство, что хуже смерти. Если тот свет свободы, который так ясно пока ещё сверкает на Севере, погаснет, это будет возвращением к временам, во мрак которых канут результаты двухтысячелетнего развития человечества, не оставив ни малейшего следа».
Такое проявление безусловного сочувствия в устах человека, занимавшего столь высокое положение, в те времена обнадёживало и придавало мужества народу Финляндии в его неравной борьбе. Когда сейчас Англия официально объявила войну, это не могло не породить горького разочарования и послужило одновременно свидетельством того, что морали нет места в большой политике. И всё же трудно понять, какую пользу для себя извлекла Англия, объявив нам войну.
Характеризуя операции, проведённые в первый год войны, следует в заключение рассказать о событиях на фронте мыса Ханко. Там война с самого начала приобрела характер позиционной борьбы, с которой были связаны зачастую весьма оживлённые артиллерийские перестрелки. Для наступления сил в достатке у нас не было, поскольку 17-ю дивизию в августе необходимо было перебросить в Восточную Карелию. Здесь остались лишь подразделения береговой обороны и шведский добровольческий батальон, командовал которым подполковник X.Берггрен. Тактически на этом фронте стремились подавить гарнизон противника с помощью местных атак по суше и по морю в надежде, что с приходом зимы он окажется в изоляции.
Учтя эту возможность, русские посчитали лучшим уйти с Ханко по собственной инициативе. Это решение было выполнено в ночь на 3 декабря. На сухопутном фронте войска противника связать не удалось, но транспортные суда, вышедшие в море, потерпели серьёзный урон на минных заграждениях и от огня артиллерии.
Наши войска вошли маршем на Ханко 4 декабря. Таким образом, была устранена угроза жизненно важным частям страны и появилась возможность приступить к мероприятиям по принятию судов в этом важнейшем нашем зимнем порту. Кроме того, снова стало возможным каботажное плавание вдоль побережья Финского залива. Войскам, сражавшимся на фронте Ханко, была в приказе объявлена благодарность, особое признание было высказано в адрес шведских добровольцев.
В середине декабря я побывал на Ханко, где под вой зимней вьюги принял парад войск. Будучи многие годы летним гостем этого идиллического городка, я почувствовал боль, увидев, насколько он изменился за короткое время нахождения под чужой властью и в лапах войны, хотя дома и были готовы принять своих прежних хозяев.
Немецкие армии продолжали наступление на Москву и в начале декабря взяли её в угрожающее полукольцо с севера, запада, юга и юго-востока. Советское правительство готовилось эвакуироваться на 800 километров восточнее в город Куйбышев (Самару), расположенный в среднем течении Волги. Хотя фронт и проходил на расстоянии 25 километров от Москвы, армии Гитлера так никогда и не довелось войти маршем в старую столицу России. Именно в тот момент, когда победа казалось одержанной, в бой вмешалась русская зима, остановив волну наступления. Русские успешно контратаковали на многих участках фронта. Моторизованные немецкие части завязли в глине, а служба снабжения испытывала огромные трудности, оказавшиеся не под силу организаторским способностям немцев. Армия Германии оказалась неподготовленной к ведению войны в зимних условиях, о чём мне позднее лично сказал сам Гитлер.