Карл Ругер. Боец
Шрифт:
Следовало, однако, признать, что положение дел оказалось гораздо лучше того, на что мог рассчитывать Карл, направляясь в Священную рощу. Восемь великих бояр все-таки были на его стороне. Или, возможно, на стороне Виктора Абака? Однако, вероятнее всего, это всего лишь личная партия его друга, герцога Корсаги, что, впрочем, совершенно неважно. Важно было только то, что все эти люди – по той или иной причине – готовы поддерживать внезапно возникшего из небытия, «родившегося» к жизни великого воеводу герцога Герра, и что одним из этих людей оказался собственный зять Карла – бан Конрад Трир.
На противоположной стороне поляны, скрытый от глаз разросшимися кустами ежевики и толстыми стволами вековых сосен, стоял
– Мою трубку, – сказал он, ни к кому конкретно не обращаясь. – И кубок вина.
Следующие полчаса, пока слуги омывали его ноги и переодевали в парадное платье, Карл, воспользовавшись паузой в церемониале, курил трубку, набитую душистым мерванским табаком, пил прохладное – со льда – крепкое и отдающее горечью полыни войянское вино и, полуприкрыв веки, рассматривал внутренним взором уже, казалось, окончательно сложившийся у него в сердце рисунок, отражавший его собственное видение настоящего и будущего.
Похоже, воображение не подвело его и на этот раз. Рисунок был хорош, хотя и сложен. Композиция не оставляла места для двойного толкования, и основные сочетания цветов недвусмысленно выражали его собственные чувства и переживания. Однако что-то в этой картине, чего Карл никак не мог для себя определить, его не устраивало. Что-то в его собственном рисунке мешало ему, вызывая внутреннее несогласие, и, следовательно, работа души продолжалась.
Новая одежда была Карлу неприятна, но, поскольку она тоже являлась частью ритуала, точно так же как и многое другое, с чем ему приходилось мириться в этот день, Карл принимал ее как неизбежное зло. Теперь, раз уж он согласился принять титул Стефании, выбирал уже не он. Вернее, свой выбор он уже сделал, а все остальное являлось лишь следствием этого выбора. Поправив пышные серебряные кружева на запястьях, Карл повернулся к терпеливо дожидавшемуся его все это время Марту и с низким поклоном принял из его рук Убивца и Синистру. Кинжал сдержанно приветствовал своего человека, а меч, привычный к превратностям их общей судьбы, вернулся на пояс Карла молча, как делал это всегда.
– Спасибо, мастер Март, – сказал Карл, чуть улыбнувшись.
– Всегда к вашим услугам, господин мой Карл, – с серьезным видом поклонился в ответ Март и, отведя рукой полог шатра, открыл перед Карлом выход на «тропу героев», как с истинно флорианской двусмысленностью именовался последний отрезок пути к герцогским регалиям.
Карл мысленно усмехнулся и, выйдя из шатра, пошел по узкой тропке, петлявшей среди высоких деревьев. Уже через минуту он оказался на тропе совершенно один. Ничто не указывало на присутствие в Священной роще других людей. Во всяком случае, именно так он должен был себя сейчас ощущать, но правда заключалась в том, что Карл прекрасно слышал множество людей, оставшихся позади него и ожидавших его впереди. Более того, сосредоточившись, он смог различить и немало чужих запахов, несвойственных дикой природе. Табак и ароматические масла, запах стали и аромат жарящегося в отдалении мяса, и тонкий запах духов Деборы, протянувшийся к нему сквозь рощу, как ее улыбка, и заставивший Карла вспомнить вкус ее губ.
Деревья внезапно расступились, и перед Карлом открылась северная опушка Священной рощи. Однако все, что он
Впрочем, ожидание его продлилось не долго. По-видимому, кто-то заранее был поставлен наблюдать за происходящим на тропе, потому что не прошло и пяти минут, как где-то в отдалении послышался низкий голос флорианского длинного рога, и сразу же затем стражники убрали с пути Карла свое слишком изысканное, чтобы быть боевым, оружие, приглашая его войти. Карл положил левую руку на эфес меча и сделал шаг вперед, и тут же широко распахнулись украшенные золотыми гербами Флоры створки ворот, и перед ним наконец открылся вид на опушку, превращенную специально для этого случая в тронный и пиршественный залы под открытым небом.
Обширное, поросшее коротко скошенной изумрудно-зеленой травой пространство ограничивалось все той же стеной из полотна, украшенной, впрочем, изнутри цветными узорчатыми шелками, венками из можжевельника и остролиста и гирляндами, сплетенными из живых цветов. Прямо напротив ворот, через которые входил теперь Карл, у противоположной стены, на золоченом деревянном подиуме, покрытом драгоценным мерванским ковром, под пышным балдахином из пурпурного, шитого золотом бархата были установлены два трона из слоновой кости. К их подножию вела широкая тропа, выложенная белыми мраморными плитами, первая из которых легла под ноги Карла сразу же, как только он пересек линию ворот. На ней Карл и остановился, повинуясь знаку капитана гвардии, ожидавшего его появления в нескольких шагах впереди. Кроме них двоих, сейчас здесь никого больше не было, хотя присутствие множества людей за тонкими ткаными стенами этого залитого ликующим солнечным светом «зала» было очевидно.
Карл сдержанно, насколько позволяли этикет и его собственная честь, огляделся. По обеим сторонам дорожки, в паре метров от нее, с большими промежутками между ними поставлены были резные позолоченные кресла, а справа, метрах в сорока от «тронного зала», – роскошно убранные и украшенные живыми цветами пиршественные столы, устроенные в виде буквы П и накрытые многоцветными скатертями.
Снова пропел рог, и из раскрывшихся на противоположной стороне «зала» ворот появились две дюжины вооруженных протазанами и алебардами гвардейцев, которые быстрым шагом проследовали к тронному возвышению и замерли там в ожидании своего повелителя. А в ворота уже входили слуги в ливреях, предводительствуемые двумя пышно одетыми гранд-мастерами двора и осанистым высоким мужчиной в золотой ливрее, являвшимся, если верить золотому гарджету на его груди, главным мажордомом принцепса. Последними появились и встали по обеим сторонам прохода два глашатая, каждый в сопровождении трубача с массивной серебряной трубой в руках.
Мажордом осмотрел поляну, по-видимому, в последний раз проверяя, все ли в порядке, и, подняв руку с белым платком, резко взмахнул ею, подавая сигнал к началу. Секунда, и над опушкой и рощей взметнулись пронзительные звуки церемониальных труб.
– Его Светлость, герцог Александр Корсага, – объявил правый глашатай в то мгновение, когда оборвалось торжественное пение труб.
– Ее Светлое Высочество, принцесса Алина Чара, – выкрикнул второй.
Вновь запели трубы, причем не только видимые Карлу, но и другие, скрытые за полотняными стенами, и в воротах показались одетый во все черное Людо и его жена, не молодая, но все еще красивая женщина в платье из золотой парчи, нестерпимо сверкавшем в ярких лучах солнца множеством украшавших его мелких бриллиантов и рубинов.