Карл Ругер. Боец
Шрифт:
Карл подошел, сдержанно поклонился и несколько секунд просто смотрел в эти прозрачные и опасные, как ледяная вода горных озер, глаза.
– Спасибо, Игнатий, – сказал он, не отводя глаз. – Вы были очень убедительны.
– Я рад, что вы все поняли правильно, – спокойно ответил Великий Мастер.
«Так, может быть?..» – спросил Карл глазами.
«Еще не время, – ответили глаза старика. – Извините».
– Вот, возьмите. – Игнатий протянул Карлу кусок пергамента, сложенный в несколько раз. – Думаю, вам это пригодится, Карл.
Теперь он обращался к Карлу на «вы».
– Только
– Можно взглянуть? – спросил Карл, принимая пергамент.
– Разумеется, – кивнул Игнатий. – Если у вас, конечно, есть время.
Его глаза все время настойчиво вопрошали, но Карл не отвечал. Он знал, еще нет.
– Думаю, что есть. – Он начал разворачивать пергамент.
– Вы знаете кто? – все-таки спросил Игнатий.
– Да.
– Но мне не скажете?
– А зачем вам, Игнатий? К сожалению, это моя Судьба.
– Судьба, – как эхо отозвался старик и кивнул, соглашаясь. Карл развернул лист. На нем красными чернилами, неровным, местами почти неразборчивым почерком были воспроизведены два отрывка. Первый начинался словами: «Зряще в луностой сие чудо, темно и страшно…» Карл узнал слог и стиль того, чьи слова кропотливо переписал для него, Карла, Великий Мастер клана Кузнецов, узнал и удивился, потому что этого текста никогда не читал, а ведь он полагал, что читал все.
«Или не все?» – спросил он себя, перечитывая рассказ. Выходит, сохранилось и еще кое-что.
Второй текст представлял собой отрывок из делового письма. Кто и кому писал, указано не было, но очень может быть, что это было донесение посла или шпиона. Оно было написано совсем другим слогом и, по всей видимости, совсем недавно.
«А еще, – писал неизвестный неизвестному, – доносят очевидцы, что слухи о беде, случившейся в Новом Городе, правдивы, ибо…»
– Спасибо, – сказал Карл, убирая пергамент в карман. Узор сложился, и головоломка, одна из многих, но, может быть, самая важная для него лично, получила решение. Подарок Игнатия дополнил до целого и то, что нашел Карл во Тьме, и то, что подсказало ему его художественное чувство, и то, наконец, до чего он смог додуматься сам.
Он снова посмотрел в глаза Игнатия, и вдруг еще не знание, потому что пока Карл даже не догадывался, о чем говорит, но тень чего-то, что было погребено глубоко в его все еще не свободной памяти, всплыла в душе Карла, и он спросил, с удивлением вслушиваясь в свои собственные слова:
– А какое оно, высокое небо?
В глазах старика возникло неподдельное удивление, быстро сменившееся искренним уважением.
– Не знаю, – с сожалением в голосе ответил Игнатий. – Не привелось.
Он помолчал, продолжая смотреть прямо в глаза Карла, а потом добавил:
– Но я еще надеюсь узнать.
И в этот момент Карл понял: пора!
– Прощайте, Игнатий, – сказал он, сдержанно поклонившись старику.
– Храни вас Судьба, Карл, – сухо, но искренне пожелал Игнатий.
Карл кивнул, соглашаясь с тем, что это самое подходящее в данный момент пожелание, и пошел прочь.
Оказалось, что
В коротком, тонувшем в полумгле переходе между двумя галереями Карл безошибочно определил ложную панель в глухой по виду стене и, слегка нажав на ее край, открыл дверь во внутренние покои дворца. Никто – даже его лейтенанты – не заметил, как Карл вошел в потайную дверь и тихо притворил ее за собой. Здесь, за стеной, было почти темно, но он хорошо видел винтовую лестницу, уходившую вверх в еще более плотную мглу. Было тихо, но слух Карла уловил далекие шаги женских ног над головой. Кто-то шел по верхнему коридору, но, увы, время было на исходе и ждать, пока непрошеный свидетель пройдет мимо, Карл не мог.
Бесшумно, как он умел это делать даже будучи обут в подкованные сапоги, и стремительно Карл поднялся по лестнице и оказался в крохотной комнатке, за закрытой дверью которой и проходил, судя по всему, тот коридор, куда ему следовало проникнуть. Дождавшись, пока женщина пройдет мимо, Карл рывком распахнул дверь и, оказавшись в коридоре, едва освещенном несколькими далеко отстоящими одна от другой лампами, шагнул ей вслед и, не дав обернуться, ударил кулаком по голове. Поймав разом обмякшее тело служанки, он втащил ее в только что покинутую каморку и аккуратно уложил у стены. Она была жива, разумеется. Карл лишь оглушил женщину, и это должно было вывести ее из игры на час-полтора, а тогда уже будет неважно, что она скажет или сделает.
Стражнику, стоявшему у дверей в княжеские покои, повезло меньше. Карл, как призрак, неожиданно появившийся прямо перед ним, ударил солдата в открытое горло, и крик, который оно могло издать, умер вместе с его хозяином. Упасть мертвецу Карл не позволил, лишь тихо звякнули какие-то железки в амуниции покойного дружинника, но они позвякивали и при его жизни, так что никого это не должно было насторожить. Прислушавшись, Карл не обнаружил вокруг никого чужого, лишь одна живая душа находилась сейчас за плотно закрытой дверью, и именно на встречу с ней спешил Карл.
Судя по всему, это был приватный будуар княгини. Клавдия сидела в изящном полукресле спиной к двери и вошедшего Карла не заметила. И дело было, по-видимому, не только в том, что дверь не скрипнула и Карл бесшумно, как охотящийся кот, ступил на толстый мерванский ковер, – просто княгиня была предельно сосредоточена на чем-то, что она держала в своей поднятой в воздух руке. Возможно, это было даже нечто большее, чем простая сосредоточенность. Где именно гуляла теперь отпущенная на свободу душа Клавдии, Карл не знал, но, войдя в комнату и охватив ее целиком одним взглядом, он увидел женщину, сидящую в кресле, круглый низкий стол резного черного дерева перед ней, семь черных свечей, горящих в серебряном шандале, и поднятую вверх руку, сжимающую… Что скрывалось в кулаке этой женщины, он знал и моментально понял, что успел – если успел – в самое последнее мгновение.