Карлики
Шрифт:
– Не твое дело!
– Согласен, все, высылаю...
– ответил я и отправил ей видеозапись.
Не прошло и десяти минут, как Яна снова появилась на моем экране.
– Что, уже?
– не поверил я.
– Фед, ты давно у врача был?
– настороженно спросила Яна, в голосе ни тени иронии.
– Ты о чем?
– Я мысленно готовил себя к худшему, но Янин ответ стал для меня полнейшей неожиданностью:
– О чем я?! Ну ты даешь... ложился - себя уже не узнаешь!
– Бред! Не может быть!
–
– Где бред?
– Нигде!
– прорычал я.
– Это я не тебе, - сказал я изумленной Яне. Не может такого быть!
– Почему? Тебя кто-то снял...
– Яна быстро нашла наиболее очевидное объяснение.
– Так это же я сам снимал!
– Как это?
– не поверила Яна.
– Как-как, визор на затылке у меня был - вот как!
– психанул я.
– Погоди, успокойся. Всему. этому должно быть какое-то разумное объяснение.
– Судя по ее голосу, как раз разумного-то объяснения у нее и не было.
– Может, отражение?
– предположил я. Яна взглянула мимо меня - на другой экран.
– Нет, не отражение. Ты извини, конечно, я давно хотела тебе сказать, но как-то не решалась... У тебя на куртке сзади, с правой стороны, небольшое пятно - как и на изображении.
– Голограмма?
– выдвинул я чуть более фантастичную версию. Следующей своей версии я испугался еще больше - гномы умеют превращаться в кого угодно - в Номуру, Джонса, меня и, не дай бог, в Шефа!
– Голограммы следов на гравии не оставляют, - возразила Яна, внимательно взглянув на запись.
– Ладно, - сказал я, после минуты напряженных размышлений, - кажется, я понял, в чем дело.
– И в чем же.
– Как-нибудь потом. . Спасибо, увидимся.
– Я быстро распрощался с заинтригованной до крайности Ямой.
За ужином я рассказал Татьяне о намечающейся поездке на Оркус.
– Я поеду с тобой, - заявила мне она, еще как следует не дослушав, давно пора взять отпуск. Мне, в отличие от тебя, Оркус нравится - и по работе и вообще...
– Ты не понимаешь, я же не просто так туда еду, а по делу.
– Да ты все время - по делу, можем мы хоть раз в жизни куда-нибудь вместе съездить. И потом, какие там у тебя дела? Этого Абметова повидать? Ну повидаешь - я ж мешать не буду. И не волнуйся, мне тоже будет о чем с ним поговорить.
– Это о чем же?
– А ты о чем?
– Тебе это еще рано знать.
– Ах так! Ладненько - будь по-твоему. Кстати, Йохан меня звал на симпозиум по планетарной археологии, и не на какой-нибудь дурацкий Оркус, а на Землю. Еще не поздно согласиться. Я-то думала, ты после болезни возьмешь отпуск, слетаем куда-нибудь вместе...
И Татьяна приготовилась хныкать. Да и мне самому было совестно. Я решил взять тайм-аут.
– Ну хорошо, я подумаю, - пообещал я, - а что, Йохан без тебя никак не может?
– Может - он сегодня днем улетел. И сказал, чтобы я его догоняла.
– А когда симпозиум?
– Через две недели.
– Чего же он тогда тебя не дождался?
– Он и не должен был дожидаться. Йохан - в оргкомитете, и ему положено там быть раньше остальных. Знаешь, ты как хочешь, но я начинаю собирать вещи!
– заявила она.
Татьяна не на шутку обиделась. Она наморщила нос и приготовилась хныкать. Когда она хнычет, то становится похожей на маленького грустного ежика - и ей об этом хорошо известно.
– Ладно, ежик, не плачь.
– Я погладил ее по голове и поцеловал в покрасневший носик.
– Придумаем что-нибудь, я обещаю.
Нужно было ее как-то отвлечь.
– Ты вчера мне про японских бабочек начала рассказывать, да уснула. Расскажи мне о них, ну пожалуйста, - попросил я ее.
– Что-то я не помню такого... ты меня ни с кем не путаешь? Когда это я тебе про бабочек рассказывала?
– Ты уже засыпала; и когда я спросил, у кого бывают бабочки, ты пробормотала что-то там про японцев.
– А, ну да... На самом деле бабочки у кого угодно бывают.
– Давай для начала остановимся на японцах.
– Ну хорошо, японцы так японцы. Ничего особенного я тебе рассказать не могу, помню только, что бабочка у них - это символ легкомыслия, брака и семейного счастья...
– Отличный набор, - восхитился я, - и главное - очень последовательный.
– Нет, стоп, я, кажется, перепутала - это у китайцев - легкомыслие, а у японцев - любовь и брак. Или нет...
– она задумалась, - наверное, так: одна бабочка - это ветреность и легкомыслие, а пара - это брак, семья и все такое. Давай сейчас глянем...
И она полезла в библиотеку.
– Ты что ищешь?
– спросил я.
– Японские трехстишия, хокку, там про бабочек непременно должно быть... Во, смотри, Кобаяси Исса написал...
Я посмотрел:
Порхают бабочки.
Я же по миру влачусь,
Словно пыль по дороге.
– Ясно?
– спросила Татьяна.
– А что тут непонятного? Стой, вот на этот дай взглянуть.
– Я не дал ей закрыть страницу.
Трепещет бабочка,
Ей больше не взлететь.
Оторвано крыло.
Подписано: Тамака Тоники.
– Хм, любопытная идея, - похвалил я, имея в виду связь со злополучным трехкрылым треугольником. Бескрылое легкомыслие - звучит не слишком осмысленно и не похоже, чтобы знак на груди у Номуры означал именно это.
– Бабочки и пыль - возрождение и смерть, вечные темы, - последовало объяснение для тупых. Я продолжал рассматривать текст, как вдруг вместо него появилась довольная Марго - компьютер решил, что Марго для нас важнее.
– Вы чего так уставились?
– удивилась она.