Кармелита. Наследники: игры на вылет

Чудинка

Всё, что спер с казны,

На чужбине хотел своё сердце

Глубоко зарыть.

Сады райские там,

Да только я в них

Всё равно сорняк…

Очень жаль, что человек начинает анализировать свои поступки уже после их совершения. Даже Бероев, хоть и был уверен, что всё в своей жизни делал правильно, сейчас засомневался. Хоть он всегда говорил, что закон не может, по определению, быть выше своего создателя – человека, но тот закон, что уравнивает всех и вся на этом свете ниспослан сверху. Он не от людей – он от Бога. Бероев не переживал по поводу заказного убийства Рюмина: оно

вообще стерлось из его подсознательных страхов в тот момент, когда он убедился в том, что Семена на земле больше нет, а вот прошлые грехи, о которых знал только он и кто-то, назвавший себя Высшим судьей, стали выползать в душу, будто гной из давнишней раны. Раны, которую нанесли Рамзану в его далеком и неспокойном детстве…

Он родился в горах, в маленькой деревушке, как истинный джигит, правда долго не знал того факта, что по крови кавказцем не является. Во времена локальных конфликтов на азиатских территориях сложно было найти чистокровных, кроме террористов, естественно. Те считали себя истинными, а остальных – в расход.

Отец Рамзана был меченным – его с младенчества готовили к боевым действиям. Но в любой армии есть дедовщина. В любой, даже в самой хорошей, армии есть те, которых нужно расстреливать на месте. Так случилось с шейхом, главенствующим в отряде, где служил Карим.

Его удивляло то, что никто не объяснял им, молодым горячим парням, за что они должны убивать других людей, хоть чем-то отличающихся от кавказского народа, но никто и никогда, кроме него, не спрашивал об этом. Не заикался. Никогда. Просто выполняли приказ. А всё потому, что никто и никогда не задумывался над тем, что будет, если ослушаться. Карим не должен был становится чудовищем. Никто этого не предполагал. Он родился в семье мирного православного священника, которого взяли в плен кавказские боевики. Ребенка решили оставить и вырастить традиционно в исламской идеологии, так как армии шейха не хватало солдат.

Младенец не видел смерти своего отца и матери, зато после он видел сотни смертей пленных русских. Он слышал только одни слова о том, что православные – неверные. Он сам вскоре научился их убивать. Он забыл, что его крестили в русской церкви и омывали в русской купели, что на его груди сразу после рождения висел крестик, на котором был изображен Иисус. Он забыл, где родился и кто его создал. Из него вылепили машину для удовлетворения чужих целей.

Через двадцать лет именно Карим Бероев возглавил группировку, которой не могли противостоять самые навороченные отряды военных. Но всё в один миг изменилось, когда он внезапно… влюбился. Да, просто взял и влюбился в девчонку, парня которой ранили и скинули с утеса, во время очередной стычки. Девчонка была странно-белой. Её кожа напоминала молоко. Она не походила ни на еврейку, ни на азиатку – она была русской. Так говорили многие, кто видел её после того, как Карима решили повесить за отречение от ислама. Бероеву удалось бежать, и он, уже с семьей и сыном на руках, вернулся к себе на родину, в глухую деревню под Калининградом, но счастливее не стал…

Хорошо там, где нас нет.

Там ведь, вечное лето,

А дома – ненастье.

Эх, печаль, что не в деньгах счастье.

А то бы я на раз-два,

Смог бы счастье украсть.

И перед образами,

Крещусь

тремя перстами.

Молюсь, но знаю я –

Душа болеть не перестанет.

Мы – лютый сплав,

На нас негде пробу ставить.

Навеки веки-ставни –

Мы с крестом, хоть

На нас креста нет.

Доля людская,

Мы на эту долю в доле,

В полном праве,

Родина не отпустит –

Породила сама,

Сама и удавит!

А вместо слезок у неё –

Сок березовый,

Всё легко мне без неё,

Но её мне нелегко забыть,

Ей решать, кого миловать,

А кого – казнить…

За неё её детки

Готовы лечь костьми:

На закате сел играть,

Встал за миг до зари

Совсем седым –

Проиграл ей всё,

Хоть были одни козыри…

Хорошо там, где нас нет,

Там ведь вечное лето,

А дома – ненастье,

Эх, печаль, что не в деньгах счастье,

А то я бы на раз-два смог бы

Счастье украсть и

Рвет на куски,

Словно сто сквозных,

И пустил на ветер я

Всё, что спер с казны,

На чужбине хотел своё сердце

Глубоко зарыть.

Сады райские там,

Да только я в них

Всё равно сорняк!

Что такое рок? Судьба. Это своего рода бумеранг, который всё равно настигнет, где бы ты ни был. Рамзан повторил судьбу своего отца – он тоже видел много смертей, но та, что ему никогда не забыть, стояла у парня перед глазами каждый чертов день. Смерть отца.

Эх, Родина – мамочка,

Боженька – папочка,

Наволочки – облачка,

Солнце – лампочка.

Дом Казённый –

Резная изба-избушка,

Расписные хоромы,

Калёная дверь,

А в двери – кормушка.

«Где родился,

Там и пригодился!», –

Так говорят, вроде,

Но тот край, где

Пригодился я

Не стал мне Родиной.

Хм… тут не будет так,

Как у них, здесь не тот кайф,

Не тот приход, не тот и выход.

Давно не виделись с родней,

А телефон для «по душам» не то,

Видимо, срок ещё не вышел,

Значит – на потом.

Тетушки да бабки

Повязали черные платки –

Отнеси, брат, за меня бате

Сто алых гвоздик…

У нас всегда так:

Приходим в этот мир

Не по своей воле –

Не по своей и уходим,

Чтобы грудь пробила дробь –

Черная смородина…

Эх, мама, мама – Родина!**

Рамзан был последним из рода Бероевых, которому удалось выжить. И он был православным. И мать его была русской. И всё это знали, но мальчишка не захотел признавать, что те, на чью сторону встали его предки, оказались тварями без сострадания и совести.

Рамзана Бероева хотели судить за причастность к террористической группировке, но благодаря связям покойного отца, будущему мэру удалось откупиться. Потом он познакомился с семьей Саппоро. Главное проблемой стала проблема мести. Рамзан не мог в то время отомстить за отца и узнал, что у Лексы та же история…

Пока Бероев предавался ностальгии, Гончаров что-то бубнил, подсовывая под нос мэру то одну, то другую бумажку.

– Что, хорошо лишь там, где нас нет? – вопрос следователя вывел мэра из оцепенения. – Если хотите знать, то…