Карнавал страха
Шрифт:
– А сколько убитых? – спросил какой-то карлик. – Я имею в виду наших естественно, – добавил он. Первые ряды видели, как молодая женщина собирается с силами для ответа.
– Пятьдесят три, – наконец ответила она. – Пятьдесят три и все лошади. По рядам прошла волна страха и скорби.
– Но у противника почти кончились стрелы, по крайней мере, зажженные. А у нас еще остались большие запасы. Теперь им придется отступать под градом наших стрел. Ночь была их, но наступающий день будет нашим.
Отклик был не слишком громким, но ее слова явно согрели сердца и вселили в
– Сколько до них от стен амфитеатра? – спросила какая-то женщина, стараясь перекричать шум голосов.
– Они начали штурм с двухсот ярдов, под прикрытием первых огненных залпов прошли половину пути, а теперь двигаются по дюйму в час, изредка пытаясь прикрыться повозками, которые пропускают вперед.
– Да мы им ноги отстрелим! – воинственно крикнул кто-то в толпе.
– Это верно, – рассмеялась Мария. Это был ее первый смех за долгий-долгий день и долгую-долгую ночь. – Они не дойдут до стены. Я уверена, что не дойдут.
– А какие у нас шансы? – спросил маленький мальчик с заячьей губой.
Мария повернулась к ребенку и улыбнулась ему.
– Уже лучше. У нас больше шансов, чем ночью, чем предыдущим вечером и даже, чем позавчера. Если храбрые ребята, вроде тебя, смогут утром выйти на сцену, чтобы собрать стрелы, которые еще сгодятся для боя, а взрослые соберутся с духом и вступят в бой, то нам будет на что надеяться.
И тут неожиданно раздался тихий хриплый голос Кукольника:
– Вы видели, как умирают лошади. Вы видели, как умирают ваши товарищи. То же самое случится с вами, с каждым из вас, если вы не передадите нам Марию. Как только она кажется в наших руках, мы оставим вас в покое.
Лицо Марии стало пунцовым.
– Ублюдок! – прошептала она, разворачиваясь и расталкивая артистов.
Слепая выбежала на посыпанный песком пол арены и несколько раз повернулась, сначала на север, потом – на восток, где расположилась армия Кукольника. Увидев, что в слепую никто не стреляет, толпа уродов опасливо показалась в дверях конюшни. Мария через всю сцену поднялась по лестнице к каменной стене. Ноги у нее страшно ныли, ведь всю ночь она буквально ни на минуту не присела. На стене она приблизилась к молодому стражнику, который терпеливо нес свою вахту, сорвала у него с пояса горн, взобралась на стену, подняла инструмент к губам, сыграла воинственную и торжественную мелодию, а потом прокричала:
– Ты подлый ублюдок! Только такой идиот, как ты, стал бы атаковать каменную арену огнем! Тем более арену, у которой давно сгорела крыша!
Толпа уродов внизу на сцене ответила на эту реплику громким, но испуганным смехом. Некоторые тоже решились прокричать свои угрозы врагу.
– Вы тут уже всю ночь и утро, а я до сих пор не слышала, чтобы вы постучали в нашу дверь!
Теперь ответом был грозный рык армии, собравшейся внизу у стен. Мария сделала жест мужчинам быстро подняться на стены и занять места лучников. Когда десятки шагов застучали по камню, Мария снова закричала:
– Вы всю ночь стреляли из луков, а убили только жалкую горстку наших бойцов. А теперь посмотрите, сколько ваших товарищей погибли на поле брани. – Она довольно заулыбалась,
В этот момент она сделала лучникам жест, чтобы они начали стрелять. Туча стрел сорвалась со стен осажденного амфитеатра, и тут же раздались вопли боли и ужаса.
– Вот ваш выбор! – закричала Мария, когда лучники перезаряжали свое оружие. – Возвращайтесь домой к своим сыроварням, иначе вы останетесь здесь – Карнавал станет вам общей могилой.
В подтверждение сказанному со стены снова сорвались меткие стрелы.
Трое мертвецов лежали под стеной на арене, когда вечером Мария обошла посыпанный песком и политый кровью круг.
Гро – об… Гро-об… Гро-об…
Барабанный бой эхом перекатывался внутри каменных стен. Уроды сбрасывали камни на голову атакующим, поливали их кипятком и потоками стрел. На место каждого из убитых артистов тут же заступал его товарищ.
Гро – об… Гро-об… Гро-об…
Звук был ритмичным, скучным и четким, как биение сердца. Но на каждый удар, каждое слово Кукольника уроды отвечали градом камней, которые они так предусмотрительно сложили на стенах.
Гро – об… Гро-об… Гро-об…
Кукольник был неутомим, как и артисты. Он все время призывал уродов выдать Марию горожанам. После того как предложение прозвучало в десятый раз, слепая покинула круг арены и ушла в конюшню. Там стоял густой запах пота, мочи, крови и страха. Уцелевшие овцы блеяли и метались в отведенном им загоне, а артисты сидели или стояли, прислонившись к каменным стенам. Мария пробилась к раненным и ослабевшим, которые стонали в углу помещения.
– Где оракул?
– спросила она поднявшегося ей навстречу урода. Забинтованный старик ответил:
– Он в самом конце конюшни. Теперь с ним осталась только одна жена.
Мария кивнула и, с благодарностью отказавшись опереться на руку старика, поковыляла в угол конюшни. Стоны раненых и жалобы стариков умолкали, когда Мария проходила мимо. Она уже привыкла к такому отношению со стороны товарищей, слепая жонглерша стала предводителем отверженных, она поддерживала их, когда тех оставляла надежда, и подбадривала, когда они одерживали победы.
Наконец слепая добралась до места, где сидел оракул. Ей не пришлось переспрашивать, где он, потому что его угол отделял бархатный занавес. Отведя покрывало, последнее свидетельство былого богатства и мощи, Мария услышала, как зазвенели маленькие колокольчики, возвещая о ее приходе.
– Назад! Прочь! – раздался резкий женский голос. – Уходи отсюда!
– Не могу, – сухо возразила Мария, входя в импровизированные покои. – Вашему слепому вожаку необходимо зрение твоего мужа.
– Ой, прости, благородный командир, – мелодично отозвалась женщина. Это была Сатина. Она подбежала к Марии и опустилась перед ней на колени. – Я думала, что за занавес пробралась коза.