Карта костей
Шрифт:
На следующий день около полудня Салли окликнула Дудочника. Она и Ксандер ехали позади нас на одном коне, рядом с обеих сторон скакали охранники. Мы тут же развернули лошадей и ринулись к ней, но не заметили ни признаков засады, ни стихийного бедствия. Ксандер по обыкновению витал где-то далеко, а Салли со спины сжимала его плечи.
— Повтори, — попросила она Ксандера.
Тот открыл было рот, но слов не последовало. Лошадь принялась переступать с ноги на ногу, словно почувствовав его беспокойство.
— Повтори, — прошептала Салли снова. — Скажи Дудочнику то, что сказал мне.
Когда Ксандер снова
— Какие корабли отослали искать Далекий край?
— «Эвелин» и «Розалинду», — хором ответили Зои и Дудочник.
Салли улыбнулась — ее морщины разошлись и сложились в новый замысловатый узор.
— Он сказал: «Розалинда». — Она снова сжала плечи Ксандера. — Скажи Дудочнику. Скажи снова.
Ксандер глянул раздраженно, но все же произнес:
— Я уже сказал. «Розалинда» возвращается.
Его слов оказалось достаточно, чтобы мы устремились вперед и ехали весь день. Саймон уклончиво пробормотал, что подумает, посылать ли войска на запад в поисках кораблей, если мы освободим Нью-Хобарт. Я понимала его скепсис. Несколько слов Ксандера — не слишком весомый аргумент, если брать во внимание, сколько времени о кораблях не было ни слуху ни духу, особенно учитывая зимние шторма, которые должны охватить океан.
Тем не менее все последующие сутки я хранила слова Ксандера, оберегала их в своем сознании, как птичье яйцо. «”Розалинда” возвращается».
Когда мы добрались до болот, холод усилился. Путешествуй мы в спокойном темпе, могли бы позволить себе роскошь обойти самые топи, но мы не располагали временем. Поэтому по полдня наши кони брели по колено в воде. Салли не жаловалась, но по ночам, когда мы собирались у костра из сырого камыша, я видела, как дрожат ее руки, удерживающие еду, как от холода скрючиваются узловатые пальцы. Как Дудочник стискивает зубы и напрягается, чтобы не дрожать, а Зои натягивает рукава пониже, чтобы спрятать посиневшие кисти.
Саймон приказал разбить лагерь в глубине болот, когда до Нью-Хобарта оставалось около десяти километров на восток. Топи здесь были неподатливы, озерца чередовались с кочками, а небольшие возвышенности соединялись узкими тропками. Вода уже подергивалась тонким льдом у берегов, было слишком глубоко, чтобы пробираться, а засохшие камыши торчали выше роста Дудочника. Редкие деревца под порывами ветра гнулись своими сучковатыми, словно скрученными артритом ветвями, цеплялись за почву на краю затопей; кое-где корни бултыхались прямо в воде. Весь день ушел на поиск лучшего места для лагеря — примерно гектара кочковатой суши посреди вонючей болотной жижи. Единственная извилистая тропка вела по бесконечным болотам к этому месту. Лошадей по ней приходилось вести медленно, при каждом шаге проверяя, куда им поставить копыта, и когда мы наконец добрались до цели, кони сбились вместе у камышей, подозрительно всхрапывая. Но мы не боялись, что кто-то их услышит — кроме нас там никого не было. А случайные путники скорее утонули бы в мутной ледяной воде, чем наткнулись на нашу стоянку в камышах. Вестовых и разведчиков разослали собрать собрать уцелевших членов Сопротивления, но чтобы присоединиться к нам, им потребуется несколько дней, если не недель.
В палатке Саймона мы сгрудились вокруг карты местности. Обведенный карандашом, символизирующим выстроенную Синедрионом стену, город был изображен на возвышенности посреди равнины. Километрах в полутора на юг от него лежал лес, который мы с Кипом подожгли. На севере и западе равнины перемежались только случайными оврагами и подлесками. А на востоке тянулись болота, где сейчас располагался наш лагерь — островок из тины и грязи посреди полузамерзшей воды и высокого камыша.
— Не расслабляйтесь, — сказал Дудочнику Саймон, обнаружив нас троих за исследованием местности. Зои фыркнула, глядя на островок, покрытый камышом и чахлыми ивами. — Я направляю вас с Зои наблюдать за городом с юга. Виолетта и двое разведчиков уже отправились осмотреть северный периметр. Узнайте численность войск и любую информацию об обороне Синедриона. Периодичность патрулирования, численность разъездов, маршруты — все, что сможете разведать.
— Касс пойдет с нами, — заявил Дудочник.
— Это не прогулка. Вы с Зои лучше других справитесь с заданием. Касс безопаснее остаться в лагере.
— Она пойдет со мной, — сказал Дудочник.
Зои закатила глаза.
— Мне знаком Нью-Хобарт, — встряла я. — Я знаю окрестные равнины и лес лучше всех.
— Лес? — отозвалась Зои. — Ты про то, что осталось после устроенного вами с Кипом пожара? Вы ведь все дотла спалили.
Я пропустила колкость и продолжила, обращаясь к Саймону:
— Ты же знаешь, я очень хорошо чувствую местность. Я пойду с ними.
Саймон перевел взгляд от меня к Дудочнику и обратно.
— Ладно. Но присматривай за ней.
Он отвернулся. Говорил ли он о том, чтобы меня охраняли или о том, чтобы за мной шпионили?
В любом случае я была рада, что мы уходим. Враждебное отношение войск несколько притупилось, не столько вследствие доверия, сколько от более плотного знакомства и неизбежного ежедневного общения, когда мы останавливались на привалы или делали переходы. Люди разговаривали со мной достаточно вежливо, когда просили передать флягу с водой или выбрать более безопасный путь через топи. Но большую часть времени меня предпочитали избегать, провожая настороженными взглядами. Наверняка Саймон это заметил и решил поднять наш моральный дух, отослав подальше от лагеря.
Салли с Ксандером остались с войсками на болоте. Ни за что бы в этом не призналась, но вдали от него и враждебно настроенных солдат мне было легче. После сообщения о «Розалинде» он почти не говорил. Но всякий раз, когда его руки дергались, а с языка сыпались обрывки слов, мои руки тоже беспокойно двигались и ко мне приходили более яркие видения пламени, беспорядочно сменяясь в моем перегруженном разуме.
Переход по болотам до Нью-Хобарта занял несколько часов. Когда трясина отступила, мы вошли в лес — вернее, в то, что от него осталось. Мы с Кипом устроили тут пожар в конце лета. Теперь перед нами простиралась пустошь с обугленными пнями, вырезанными пламенем. Подлесок вообще исчез, остались только стволы больших деревьев. Я тронула один, и моя рука окрасилась черным.
До пожара нам с Кипом требовался светильник, чтобы двигаться в темноте, но сейчас лунный свет легко просачивался между обугленными остовами с заостренными концами, осуждающе вонзающимися в небо.
Может, именно так выглядел весь мир после взрыва? Но, скорее всего, тогда не осталось даже обугленных стволов. Уцелел ли помилованный взрывом лес хоть где-нибудь? Мир, да и вся жизнь, наверняка были сметены пламенем. Вспомнились мрачные мертвые земли, где ничего не росло даже спустя столетия. Отличались ли эти картины от местности Далекого края?