Картины былого Тихого Дона. Книга первая
Шрифт:
Вот, для примера, что имел простой казак в 1630 году. Список вещей взят у казака Павла Рябинина, бывшего в зимовой станице в Москве. В сундуке у него при обыске нашли: пищаль - то есть ружье - с ремнем, голубой плащ (епанча), серый зипун, белый зипун, полосатый пояс, бурку (епанча полстяная), попону черкесскую, войлок из коровьей шерсти, подушку, шляпу, 2 рубахи, 9 портов, сермяжные перчатки, старые красные штаны, кожаные сапоги и пучок ремней. У атамана зимовой станицы имущества было гораздо больше. У него нашли серебряные: чашу, чарку, ковшик, винную чарку, медный позолоченный ящичек и в нем жемчужное ожерелье, чолотые
Шапки носили из курпея с суконным шлыком. Обувь была разная - были лапти, поршни и сапоги.
Женщины одевались по-азиатски. Обычный женский сарафан, или кубелек, был суконный и не очень длинный. Красили сукно в пестрые цвета. Шубы носили длинные, азиатского покроя. Пояса из материй, а кто побогаче, то из серебра. На руках носили браслеты, называвшиеся белезеками, или обручиками. Девушки носили на голове перевязки с медными вызолоченными гвоздиками и золотой бахромой кругом; волосы заплетали в косы, и в косы вплетали яркие ленты и мохры. Замужние женщины носили кички с высокими рогами. Против лба надевался вышитый круг и от лба до ушей были подвески. Сзади был подзатыльник, весь убранный золотом, серебром и бисерными нитками. На висках были такие же нитки, называемые чикилеками. На шее носили ожерельники из монет и монисты. На ногах были красные сапожки с железными подковками в вершок, под каблуком.
Как управлялось войско во времена Азовских походов
Всеми делами в станице или городке ведал выборный на год станичный атаман. Важные же вопросы решались на кругу, в общем сборе, на площади, а зимою - в станичной избе. Казаки неохотно шли в атаманы. Обыкновенно, избранный долго отпрашивался и откланивался перед кругом, иногда даже в землю кланялся, чтобы его «ослобонили» от этой чести.
В каждой станице был свой день для выбора атамана. В Верхне-Курмоярской станице, например, выборы бывали в Богоявление, в Есауловском - в четверг на масленице и т. д. В день выборов, после утрени, вся станица скликалась в станичную избу. Атаман вставал, молился перед иконами, кланялся на все стороны и говорил:
– Простите, атаманы молодцы, в чем кому согрешил! Станица отвечала:
– Благодарим, Зиновий Михайлович, что потрудился. Атаман клал шапку на стол, поверх клал насеку. Насека в старые времена приготовлялась так: на терновом стволе, еще на корне делали ножом насечки. Насечки во время роста заплывали кожицей и образовывали наплывы, получалась пестрая палка. Палку украшали серебряной булавой. Название «насека» получала именно от этих насечек. Севши на место, атаман приказывал есаулу доложить:
– Кому, честная станица, прикажете насеку взять? В станичной избе поднимался шум. Каждый кричал своего выборного.
– Софрону Самойловичу! Софрону Самойловичу!
– наконец, согласятся все.
Тогда еще и еще раз - обыкновенно до трех раз, а если голоса разделятся, то и больше, докладывал есаул.
Наконец, согласятся на Софрона Самойловича.
Софрон Самойлович,
– Вот, честная станица Курмоярская! Старый атаман свои годы отходил, а вам без атамана быть нельзя, так на кого, честная станица, покажете?
Тут уже поднимался невообразимый шум. Каждый кричал своего выборного.
– Макия, Макия, Макия Яковлевича!
– кричат одни.
– Якова, Якова Матвеевича!
– вопят другие, третьи еще кого-нибудь. Нужно, было иметь есаулу очень хорошее ухо, чтобы уловить, за кого больше голосов подают. Есаул докладывает это имя старику, старик спрашивает еще раз:
– Так на Якова Матвеевича порешили?
Опять крики. Но уже ясно становится, что большинство за него. Старик спрашивает и в третий раз и потом вручает Якову Матвеевичу насеку. Яков Матвеевич, перекрестившись, принимает насеку. Старики, в знак поздравления, накрывают его шапками и он садится к старому атаману на главное место. К атаману в подписные старики, то есть в судьи, выбирали еще десять лучших людей из станицы.
На их обязанности было, в случае опасности от неприятеля, бежать по полям со знаменами, скликать народ в станицу в осаду, мирить ссорящихся, по общим делам брать штрафы на выпивку, знать очередь в нарядах на службу, объявлять кругу о преступлениях и ждать от него приговора.
Суд творился на кругу или на сборе. Сбор происходил по закличке в станичной избе. Закличка делалась так: по улицам ходил есаул и резким протяжным, станичным, есаульским голосом кричал: «Атаманы-молодцы, вся честная станица Курмоярская! Сходитесь на беседу ради станичного дела! А кто не придет, на том станичный приговор - осьмуха!»
Когда казаки соберутся, к ним выходил атаман с есаулом и атаман приказывал жалобщику доложить свое дело.
Проситель выходил на середину, кланялся на все стороны и рассказывал, о чем он просит. Старики-судьи слушали внимательно. Но на сборе казаки обыкновенно разговаривали о своих делах, так что часто и не слышали о чем идет речь. Атаман, выслушавши жалобщика, говорил есаулу:
– Есаул, доложи!
Есаул кричал станичным голосом:
– Атаманы-молодцы, вся честная станица Курмоярская! Помолчите!
Но казаки не сразу умолкали. Есаул бил тростью о пол и опять кричал:
– Помолчите-ста, атаманы-молодцы, помолчите-ста! Говор и крик переходит в шепот. Тогда вставал уже сам атаман и говорил:
– Помолчите, атаманы-молодцы!
Наконец, наступала тишина полная, и атаман говорил:
– Вот, Аксен Пахомович просит о том-то. Что скажете? Дать или не дать?
И казаки отвечали или: «Не дать? За что?», или: «В добрый час!».
Потом вызывали обвиняемого в каком-либо проступке. Он тоже кланялся казакам, и есаул докладывал его дело.
– Вот, честная станица!
– говорил атаман, - старики присудили наказать его плетьми за то-то! Как прикажете? Простить ли его или выстегать?
И тоща, как часто и теперь, казаки невнимательно слушали на сборе, о чем идет речь.
Так, иной раз сын, не расслышав о ком и о чем дело, на вопрос атамана: «Простить его или выстегать?» крикнул: «В добрый час?». Когда же растолковали ему, что хотят бить его отца, он тут уже закричал иным голосом: «За что батюшку сечь! Не надо!».