Картины из истории народа чешского. Том 1
Шрифт:
— Где же мой слуга, почему он не идет?
Тут подошел к князю человек горестного вида и с поклоном повел такую речь:
— Княже, есть люди, которым на пользу физические усилия и Приятен резкий ветер, которых радуют и мороз, и зной. Есть люди, княже, что скачут на диких жеребцах, и жеребцы эти покорны им и умеряют под ними свой шаг и ржут тихонько. Таков ты, княже. Одним движением руки бросаешь ты своего скакуна на любое препятствие, и никогда не коснется тебя даже тень страха, даже кончик этой тени не покроет тебя. Ты проходишь, раздавая удары и дары милосердия, ты — как меч в руке человека осторожного и бесстрашного. Таков твой обычай. Но слугу, о котором пожелал ты узнать, сгибает свежий ветер, и он засыпает, щелкая зубами. Страх сидит с ним в седле. Страх
Удивился Болеслав этим словам и, повернув коня, поехал в обратном направлении. Далеко позади, у какого-то брода, увидел он двух медленно едущих всадников, подпирающих третьего. Подъехав ближе, разглядел князь, что этот обессилевший третий и есть его слуга, что он ни жив ни мертв, что сознание его затемнено, и он бормочет что-то, словно женщина в бреду. Тогда приказал князь соединить двух лошадей и натянуть меж ними плащ, укрепив его ремнями. Когда это исполнили, велел князь положить умирающего на носилки, свите же замедлить шаг. Тут бедняга очнулся и попросил позвать священника. Когда тот склонился к его устам, умирающий проговорил:
— Вознеси благодарственную молитву и восславь Господа за то, что дано мне было исполнить все, о чем я мечтал; пускай слабый телом, со слабыми руками и робким сердцем, я все-таки довел до конца дело мыслей моих и желаний.
Все, кто слышал эту речь, переглянулись, недоумевая, что же сделал этот человек, в чем его достояние? И подумали они, что Нитранский отрок просто хвастает, ибо всем известно, что нет у него ни имущества, ни жены, ни детей, что питался он милостью князя и, будучи взрослым, жил как дитя.
Протекло время тишины, и снова заговорил умирающий:
— Благодарение Иисусу Христу, который дозволил мне обратить князя лицом к Востоку, желая, чтобы князь пекся о землях Восточных. Уже не объемлет ужас человека равнин, и жителя гор, и того, кто живет вдоль моравских рек. Не страшится более человек, не бежит куда глаза глядят, спасая своих младенцев, но сидит на своем месте. Он в безопасности. Охраняют его крепости и хорошие дороги, охраняет его князь, твердыня крепчайшая. Князь — как могучее войско, а я и все, кто на меня походит, — всего лишь как тень. Но сталося так, что князь ходит по этой тени.
Священник не мог понять, что хочет сказать умирающий, и заметил ему, что речи его бессмысленны. А тот, чувствуя, как надвигается тьма, нисходящая в смертный час захотел в последний раз увидеть своего господина. Приподнялся он и увидел князя: тот подбрасывал боевую секиру высоко в воздух и ловил ее с ловкостью. Еще увидел умирающий дикого жеребца, и гриву его, и волосы Болеслава, развевающиеся по ветру. Услышал ржание коня, увидел, как скачет он и вздымается на задние ноги. Увидел словно влитую в седло фигуру князя, которую, подобно нимбу, озаряет удача.
Упал навзничь Нитранский отрок и, выдохнув имя Болеслава, скончался. Погребли его на месте, где он умер.
А Болеслав переправился через реку и неподалеку от своих границ встретился с польским князем и с любимой дочерью и радовался с ними. За смехом и весельем забылась смерть его слуги.
ЕПИСКОПАТ
Долго созревают причины перемен, и переломный период, какие бы ни нес в себе знаки новизны, все же оставляет еще время и силу вещам отживающим, чтобы они перед своим концом проявились в наиболее полной мере. Так, когда к Чешской земле близилось христианство и уже давало себя знать познание единого Бога и Его Заповедей, в людях поднялась необузданная жажда жизни преходящей. Очень многие не в силах были вырваться из плена своих страстей. Люди стремились только к власти, только к мирским радостям. Кровью переполнялись их сердца. Члены их были словно ветви древесные. Их чувства — словно огонь. Близость Божьих Заповедей побуждала их наслаждаться своеволием свободы. Проповеди христианской любви и равенства перед Богом усиливали в них ощущение различий между людьми и чувство гордыни. Похоже, что в эти времена стали хуже обращаться с рабами, и люди вельможные и знатные более прежнего отдалялись от простого народа. В те поры обряд крещения еще не означал, что человек обратился к Богу; в те поры жили еще стародавние обычаи и сила была добродетелью, а богатство и наслаждения — единственной целью. Тогда не ужасался своих дел ни убийца, ни прелюбодей, и многие мужчины вступали в брак с кровными родственницами. Они имели столько жен, сколько в состоянии были прокормить, и даже священники не слушали ни запретов, ни упреков.
Церковь, не в состоянии овладеть душами, всеми силами старалась добиться власти, и прав, и могущества. Всего этого, естественно, не мог не понимать князь Болеслав. Он угадывал, какая сила таится в христианском устроении мира. Он видел священников и монахов, принесших обеты, но выше них видел епископа, а еще выше — императора. Видел, что все они связаны единой волей, что сила одних — опора для других; наблюдал, как в завоеванном Браниборже император утверждает свою власть через епископов. И сложилось у него представление, что христианский порядок — всего лишь орудие в руках властителя, и захотел он овладеть этим орудием. Повернуть его против своих врагов, как поворачивают меч. Захотел вырвать церковное дело в Чехии из-под чужого влияния; короче, Болеслав задумал учредить епископат в Праге.
Услыхав об этом замысле, епископ Регенсбургский Михаил созвал свой капитул. Священники собрались в воскресный день после богослужения. Их было девять человек, десятый епископ. Некоторые явились в роскошных ризах, но епископ, словно монах, был в одном лишь плаще с капюшоном. Был он малого роста, его глаза пылали под густыми бровями, лоб бороздили морщины. Вид его был угрюм.
Когда все собрались и стали по местам в определенном порядке, епископ заговорил:
— Друзья, прошу справедливости у Неба, а у вас доброго совета. Вы знаете, мне доверен пастырский посох, а с ним премногие заботы и хлопоты. Перехожу от трудов к трудам, и пока занимаюсь одним делом, другое грозит ускользнуть от меня. Вот сейчас веду спор с герцогом о дани и пребенде, которые он удерживает не по праву, и вдруг узнаю, что чешский князь хочет основать в Праге епископат и тем уменьшить наше достояние.
Епископ обвел взглядом собравшихся в ожидании, не подаст ли кто-нибудь ему совет.
Но все молчали. Один подпирал кулаком подбородок, другой покашливал, третий теребил пальцами бороду, и лишь последний из них сказал:
— Я знаю, Болеслав — могущественный противник. Он держит сильное войско в своих горах, и голос его громче голоса ленников. У этого князя мятежный дух, он не раз восставал на императора, не раз прибавлял ему забот во время войны. Сейчас опять настали неспокойные времена, и потому, думаю, император не откажет ему в том, чего он желает. И согласится император на это, ибо ни слава его, ни имущество от этого не пострадают.
— Сдается мце, — отозвался разгневанный епископ, — что ты самый умный из нас. Ступай же к князю Болеславу и сделай так, чтобы он остался верным нам. Затем иди к императору и настаивай, да убережет он нас от беды и не позволит уменьшить епископские доходы.
Священник-монах отправился в путь. Он шел в Прагу и, когда дошел и встал перед городскими воротами, обратился к стражу:
— Ступай доложи, что явился священник Вольфганг, ибо таково мое имя. Я пришел из Регенсбурга, и моими устами с князем будет говорить епископ.