Картины Парижа. Том I

Мерсье Луи-Себастьен

12. Преимущества

Именно в Париже можно выйти на дорогу, которую в течение многих лет вы тщетно стали бы искать в провинции. Справедливо говорят, что судьба слепа; ибо благодаря простой рекомендации нередко выдвигаются быстрее, чем самым усердным трудом. Иногда все зависит от первого дома, в который попадешь.

О юноша! Дари свои ласки Фортуне, пока лицо твое еще свежо! Она — женщина, ей мила ранняя пора человеческой жизни; если же будешь медлить, — она не осыплет тебя своими дарами.

Но в храме Фортуны всегда теснится толпа честолюбцев. Они толкаются и мешают друг другу. Нелегко пробить себе путь среди этих приливов и отливов. Едва справишься со множеством препятствий, едва склонишь колена перед алтарем богини, как замечаешь, что борода твоя поседела и настало

время отрешиться от всего. Я никогда не делал в этом направлении ни единого шага и потому все так же далек от кумира; а теперь стремиться к нему мне уже слишком поздно!

13. Утонченный ум

Возможно, что в столице действительно существует избыток того, что зовется умом. Здесь всему находят оправдание — даже пороку. Неужели наша хитрость, другими словами — утонченность страстей и искусство находить им оправдание, так же могущественны, как и способность мыслить? Учит ли нас наш усовершенствованный разум совершенствовать также и порок? Не пользуемся ли мы искусной логикой, чтобы замаскировать наше коварство и все усиливающуюся алчность наших вкусов? Не делаются ли они привлекательнее, деспотичнее благодаря всем этим тонкостям? Как! Значит, знание может быть пропитано тонким ядом? Я боюсь углубляться в этот вопрос. Нет! Истинное знание всегда совершенно. Существует ложное знание, и оно-то и возбуждает в нас алчность, но наряду с ним даже в самые развращенные века существовало знание целомудренное.

14. Для кого же искусства? — Увы!

В то время как воображение ищет, изобретает и постепенно истощается в деятельном, непрерывном полете; в то время как рассудок размышляет, вычисляет, а проницательный ум все совершенствует… И для чего же? Для того, чтобы бездельники снисходительно наслаждались всеми искусствами, стоившими стольких трудов?!

Это наводит на очень грустные мысли. Как! Все делается для изнеженных глаз, для удовольствия сладострастного лентяя? Как! Только для того, чтобы вывести его из летаргического сна и скуки, благородные дети искусства дарят миру свои восхитительные произведения?!

15. Бедняку — сума

Все должности, чины, службы, места — как гражданские, так и военные и духовные — даются тем, у кого есть деньги; отсюда — расстояние, отделяющее богача от остальных граждан и увеличивающееся с каждым днем, в то время как нищета становится еще невыносимее от зрелища все возрастающей роскоши, мозолящей глаза бедняку. Разгорается ненависть, и государство оказывается расколотым на два класса людей: на алчных и бесчувственных и на недовольных и ропчущих. Законодатель, который нашел бы способ раздробить поместья, разделить и размельчить состояния, оказал бы громадную услугу государству и населению. Такова плодотворная мысль Монтескьё^{20}, облеченная им в столь удачную форму: Повсюду, где два человека могут жить удобно, не стесняя друг друга, — между ними создается союз.

Богатства, накопленные отдельными лицами, порождают роскошь, столь же опасную для того, кто ею пользуется, как и для того, кто ей завидует. Те же богатства, но распределенные более равномерно, дали бы вместо роскоши — этой разрушительной отравы — ту зажиточность, которая считается матерью труда и источником семейных добродетелей. Каждое государство, в котором благосостояние граждан находится почти на одинаковом уровне, наслаждается спокойствием и счастьем и производит впечатление сплоченного целого. Такова в наши дни Швейцария. Во всяком другом государстве заложены начала раздора и несогласия. Один продается, другой его покупает, и оба унижают себя. Я имею в виду не то равенство, которое является несбыточной мечтой; но огромные состояния вредят торговле и правильным денежным оборотам. Все деньги лежат на одной стороне, и жизненный сок, вместо того чтобы питать все ветви дерева, пропадает зря. Сколько талантов меркнет из-за недостатка в деньгах! Если считать эти последние за плодородные семена, то более трех четвертей населения лишены их и прозябают всю жизнь, не будучи в силах развить свои способности.

Самое большое для меня удовольствие — это видеть, как наследник какого-нибудь миллионера растрачивает в несколько лет

несметное состояние, накопленное скупым и черствым отцом: ибо если бы сын был таким же скупым, как отец, то его потомок в третьем поколении обладал бы состоянием в десять раз большим, чем прадед, а двадцать таких людей захватили бы в свои руки богатства всей страны. Источниками всех политических недугов являются именно эти несметные богатства, сосредоточенные в руках нескольких отдельных лиц. Эта пагубная неравномерность порождает двойной ряд преступлений: одни из них вызваны богатством, другие — нищетой. Она влечет за собой междоусобицу, имеющую много общего с гражданской войной; она внушает одним чувство ненависти, особенно острое в силу своей затаенности, а другим — невыносимую гордость, переходящую в жестокость. Каждому государству, законы которого поощряют эту несправедливую несоразмерность, предстоит пополнить свои уголовные кодексы. Там, где многочисленны дворцы, приходится строить обширные тюрьмы, и наоборот: каждое государство, внимательно следящее за разделом наследств, за тем, чтобы питательный сок получал доступ ко всем ветвям дерева, будет иметь дело с гораздо меньшим числом преступлений. Римский закон, запрещавший гражданам владеть более чем пятьюстами десятинами, был очень мудрым законом. И если бы у нас был издан закон, требующий, чтобы по смерти каждого богатого землевладельца было расследовано, каким способом он нажил состояние, и если бы этот закон предписывал раздачу бедным сумм, которые будут признаны превышающими законную прибыль, — такой закон, при его кажущейся химеричности, был бы тем не менее превосходен.

16. Недостаток в денежных знаках

Монтескье сказал: Все идет хорошо, когда деньги и вещи настолько соответствуют друг другу, что, имея первые, можно тотчас же получить вторые, и наоборот: если, имея вещи, можно получить за них деньги. Вот одна из плодотворных истин, над которой должны были бы призадуматься и верховные правители и государственные деятели; но они Монтескье не читают.

Какое множество вещей не распродано из-за отсутствия необходимого разнообразия в денежных знаках и как много вещей, которые назначены к продаже, но никак не продаются! Одни только поденщики имеют под руками готовые деньги.

На одного покупателя, платящего наличными, приходится пятьдесят других, предлагающих вам векселя. Следовательно, — неименье других разменных знаков, кроме металлических, является большим недочетом; и как еще далеко до осуществления пожелания Монтескье! Трудно продать вещи, но еще труднее продать себя. Множество людей остается без работы; частные дела идут вяло, и не лучше их — общественные. Все указывает на почти полное отсутствие разменных денежных знаков; все требуют наличия банка, который выпустил бы такие знаки, так как в денежных оборотах замечаются явные заторы. Ощущается настоятельная необходимость в знаках, которые обращались бы наравне со звонкой монетой. Без быстрого обмена жизнь государственного организма хиреет, хиреем и мы сами.

Банковые билеты, или, другими словами, бумажные деньги, которые довели бы количество денег до равновесия со множеством нераспроданных товаров, — вот единственное, что сможет удовлетворить бесчисленные нужды столицы, так как изобилие денежных знаков должно отвечать изобилию потребностей; а потребности нас одолевают.

Свет, пролитый на эти обстоятельства, — хотя с ним и не хотят считаться — убеждает нас в том, что такой банк не должен иметь ничего общего с презренными билетами Ло^{21}. Самое его шарлатанство послужит нам наукой; злоупотребление, допущенное Ло, сделает это мероприятие благотворным и полезным. Пусть вспомнят о деятельности, которую оно пробудило, и о кратковременном благоденствии, принесенном им при всем его уродстве. В наши дни, когда общественный разум руководит всеми расчетами и когда в этих расчетах не может произойти ошибки, один только детский страх может препятствовать введению во Франции бумажных денег, отсутствие которых не позволяет государству использовать все свои преимущества.