Карточный домик. Проклятье королей
Шрифт:
– Пятого ноября, – так и ответила за нее Эванс, взяв зачарованную изображением плода Либерсон за дрожавшую и похолодевшую руку. – Цикл двадцать восемь дней, – Эванс убрала волосы со лба Миры, чтобы они не мешали ей смотреть на экран, и сжала пальцы ее руки в своих. – Предполагаемых кандидатуры для отцовства две. Оба донора молоды и здоровы, без врожденных патологий и наследственных заболеваний, правда, оба конченные долбае…
– Спасибо, мисс Эванс, достаточно, – прервала ее доктор на месте, в котором подруга пациентки намеревалась описать самую главную на данный момент проблему, чем рисковала довести трясущуюся от переживаний Либерсон до настоящих, а не маячивших на горизонте, слез.
Мира только сильнее сжала руку Эванс, а ее шмыганье носом начало перерастать во влажные и длинные всхлипы, что в итоге обернулось бурными ручьями в лацкан пиджака мисс Эванс и сдавленные рыдания куда-то в область остро выступающей ключицы в вырезе блузки.
Доктор осуждающе качала головой, посматривая на резковатую в общении подругу пациентки, но ту косые и хмурые взгляды, казалось, совершенно не смущали, как и рыдания подруги. Эванс лишь поглаживала рыдающую Миру по темным, немного спутанным волосам и опять повернулась к доктору для разговора.
– Когда, вы говорите, скрининг-тест? Нам нужно точно знать, насколько хорошо развивается плод, – Эванс давила на лечащего врача Миры, пока сама пациентка грозила устроить в палате второй всемирный потоп.
– Ребенок, мисс Эванс, ребенок, – деликатно поправила ее доктор, а Либерсон еще сильнее разразилась слезами, крепче обнимая подругу.
– Хм, – Эванс посмотрела на фото с аппарата УЗИ, – повертела его в руках, чтобы посмотреть под разными углами и отрицательно покачала головой. – Нет, не ребенок, – бросила она фотографию на тумбочку возле кушетки. – У детей есть имя и фамилия, доставшиеся от родителей, у них есть права, которыми наделены граждане этой страны, у них есть привычки и характер, как зачатки формирующий личности, а это… – махнула рукой Эванс. – Это лишь локальная группа дифференцированных клеток, паразитирующая в теле моей подруги. Плод, если быть точным, и пока у него не появится всех этих атрибутов, он и будет плодом.
После монолога подруги Либерсон начала рыдать так громко, что ее рыдания переросли в истерику, а доктор уже намеревалась выставить острую на язык и бесцеремонную мерзавку из смотровой.
– Мисс Эванс, будьте добры, говорите помягче, – зашипела на нее доктор, а Эванс закатила глаза продолжая поглаживать Либерсон.
– Я восемь лет говорила с ней помягче, доктор, – резкости Эванс не убавила, но тон ее голоса действительно стал мягким и певучим, почти ласковым, и рыдания Либерсон начали утихать.
Той казалось было глубоко плевать на содержание слов подруги, главное, каким тоном это было сказано.
– Вот, – Эванс ткнула пальцем в фотографию с УЗИ на тумбочке, – вот, что из этого вышло, а я, похоже, теперь стану отцом, – поцеловала она в макушку рыдающую на плече Миру.
– О, – опомнившись, спохватилась врач, – так вы партнер мисс Либерсон, а я сразу не поняла, простите, – очень застеснялась доктор и, кажется, немного смутилась, приняв девушек за однополую пару.
– Ох, нет, доктор, вы все верно поняли, – разъяснила недоразумение мисс Эванс. – Я не партнер мисс Либерсон, – торопилась она внести ясность и искоренить разночтения в своих словах. – Видите ли, мэм, ее во мне крайне не устраивает такое качество, как ответственность, она предпочитает партнеров без него и даже без его зачатков, – как-то злобно и желчно высказалась девушка и снова ткнула пальцем в фотографию, а доктор скривилась от резких и почти грубых слов.
– Миа, – на этот раз уняв истеричные всхлипы, отстранилась от не переставшая реветь Либерсон, – выйди нахрен, пока я не оттаскала тебя за твои лохматые патлы, тощая стерва! – прошипела Мира, невыдержавшая издевательств подруги над ее столь деликатным положением.
– Ок, – Эванс даже не стала спорить. – Я тебя в коридоре подожду, – с готовностью закивала она, ничуть не обидевшаяся на ругань в свой адрес. – Доктор, а выпишите-ка ей что-нибудь седативное, она нервная какая-то последнее время, ее постоянно бросает то в жар, то в холод, то она бледнеет, то темнеет, никак определиться не может, вот и злиться все сильнее и сильнее, – намекала на что-то токсичная подруга мисс Либерсон и колола ту антимонитовыми иглами во взгляде больших серых глаз на худом лице, мягкости в котором не было от слова "совсем".
– Свали! – завизжала в полный голос Мира, и Эванс, ехидно улыбаясь каким-то своим мыслям, сняла с вешалки пальто и направилась к двери.
– Жду в коридоре, Либерсон, – сообщила она в приоткрытую дверь. – Если ты вдруг не найдешь другого несчастного, кто будет водить тебя по врачам! – прикрывшись дверью от гнева подруги как щитом, Эванс продолжала язвить, сумочка Миры полетела в ее сторону и ударилась о быстро закрытую снаружи дверь.
Стоя перед дверью смотровой, откуда ее почти насильно вытолкали, Эванс не могла подобрать нужных слов, чтобы иначе донести до подруги мысль об уготовленной той участи матери-одиночки. Все восемь лет общения Эванс и, правда, была с Либерсон предельно мягкой, учитывая свой колючий и резкий характер. Она всегда потакала капризам Миры, всегда оберегала ее от дурных новостей, всегда принимала сторону Миры, даже когда та была в корне неправа, и прощала той порой эгоистичное поведение. И вот что из этого вышло. Двое кандидатов с одинаковой вероятностью быть отцом ребенка Либерсон и с полным отсутствием готовности им стать. На предложение Эванс юридически оформить однополый брак, Мира только покрутила пальцем у виска и сказала веское «нет», а Эванс опять пошла у нее на поводу. Отлично, просто отлично.
Согласись Либерсон на тот странный шаг, у нее бы сейчас была медстраховка, покрывавшие расходы в куда более дорогой клинике, нежили центральный госпиталь, ведь медстраховка Эванс распространялась еще и на супруга. У ребенка Миры появился бы счет в банке от обоих родителей, приличное собственное, а не съемное жилье и какая-никакая, но полноценная семья, но нет же! Либерсон не хочет синицу в руках. Ей подавай журавля в небе! О факте, что на журавля в небе можно лишь только смотреть, мисс Эванс предпочла умолчать и решила, что раз ее подруга стремиться достигнуть непостижимых высот, то ее следует предупредить, насколько больно будет оттуда падать. В противном случае Мира рискует остаться у разбитого корыта, еще и с ребенком на руках, у которого туманные перспективы при взгляде в будущее.
– Пройдемся? – ненавязчиво спросила она Миру, вышедшую из палаты и надувшую губы на поведение подруги, граничившее со скотством.
– Поведешь меня в родильное отделение и опять будешь тыкать носом в лужу, что я решила родить ребенка без отца, демонстрируя мне счастливые семьи? – озлобленно спрашивала ее Мира, но Эванс только сухо усмехнулась и повела Либерсон куда-то совершенно в другом направлении от этажа гинекологии и крыла раннего детства.
– Не совсем, – этот ответ хоть немного обнадежил Миру на спокойное состояние ближайшие несколько минут. – Думаю, моей речи в смотровой было достаточно, и ты усвоила основную мысль, – Эванс и не собиралась извиняться за резкие, но точные и продуманные слова и затащила замешкавшуюся подругу в подъехавший лифт.
– Куда мы идем? – Мира окончательно сбилась с пути посреди больничных коридоров, и вряд ли бы теперь самостоятельно могла найти выход. Она вертела головой и то и дело наталкивалась на прохожих, среди которых не было ни единого знакомого лица.
– Сейчас увидишь, – остановившись перед дверью в палату отделения экстренной хирургии, Эванс подхватила Миру под локоть и затащила внутрь, чтобы ту не сбил очередной медбрат с тележкой, пока неуклюжая Либерсон по обыкновению считала ворон.
– Эй! Вот это сюрприз! – радостно поприветствовал их молодой человек в больничной сорочке, которому та была немного мала в плечах.