Карточный домик
Шрифт:
С отъездом премьер-министра толпы возле здания и внутри него начали ощутимо таять, и Урхарт отправился в одну из дальних комнат первого этажа, где, как он знал, стоял копировальный аппарат.
Комната 132А, небольшое, футов шесть по диагонали, помещение без окон, предназначалась для запасов канцелярских принадлежностей и для конфиденциального снятия фотокопий. Урхарт открыл дверь, но не смог включить свет, поскольку вначале ему пришлось зажать нос. На полу возле узкого металлического стеллажа лежал Чарльз Коллинридж, который даже во сне продолжал орошать свои брюки. В комнате не было видно ни бутылок, ни бутылочных осколков, однако воздух в ней пропитался запахом виски. Перед тем как потерять сознание, Чарльз заполз в самое укромное место.
Закашлявшись,
Урхарт с отвращением смотрел на то, что валялось перед ним. Внезапно он судорожно вздрогнул и напрягся, чувство глубокого презрения наложилось на боль от унижения, которому его только что подверг премьер-министр, и это сочетание вызвало в нем острую жажду мести. Все в нем похолодело, он вдруг почувствовал, как у него поднялись волосы на затылке. Расставив ноги по обе стороны Чарльза, Урхарт нагнулся и с силой ударил его по лицу. Кольцо с печаткой нещадно царапало щеки брата премьер-министра, голова его с каждым ударом моталась из стороны в сторону, в уголках губ показалась и начала капать на пол кровь, потом его тело издало похожий на кашель звук и дрогнуло в предрвотной конвульсии. Урхарт низко нагнулся над пьяным, будто стараясь разглядеть, дышит ли тот. Он долго стоял так, словно кот на охоте; мускулы его были напряжены, лицо искажено гневом. Потом он рывком выпрямился, все еще продолжая, как гора, нависать над алкоголиком.
— И брат твой такая же дрянь! — прошипел он с ненавистью.
Повернувшись к копировальному аппарату, он вынул из кармана письмо, снял копию и, не оглянувшись, вышел из комнаты.
Воскресенье,13 июня
Был воскресный день после выборов. В 15.50 служебная машина Урхарта свернула с Уайтхолла на Даунинг-стрит, где полицейский чопорно отдал ей честь, а толпа зевак встретила ее доброй сотней фотовспышек. Представители прессы сгруппировались за полицейским барьером на противоположной стороне улицы, напротив самой знаменитой в мире двери. Когда машина подкатила к дому, дверь была широко открыта. Как политическая черная дыра, в которой исчезают премьер-министры, подумал Урхарт. Потом они уже появляются с охраной, в окружении орд чиновников государственной гражданской службы. Похоже, это здание каким-то образом высасывало из некоторых политических деятелей всю их живость и энергию.
Он специально так расположился на левой стороне сиденья, чтобы операторы телевизионных камер и фотокорреспонденты могли без помех отснять его на фоне дома 10 (если бы он выходил с правой стороны, его бы загораживала машина). Как только он открыл дверцу и выпрямился в полный рост, на него через дорогу посыпались вопросы, чем он не преминул воспользоваться — подошел, чтобы сказать несколько слов в джунгли микрофонов и блокнотов. Он сразу же заметил легендарного журналиста Чарльза Гудмана в его неизменной потрепанной фетровой шляпе, вклинившегося между телевизионными съемочными группами Ай-ти-эн и Би-би-си.
— Привет, Чарльз! Заработал ли ты и на этот раз, заключив пари и угадав результат? — спросил он, но, теснимый со всех сторон коллегами, Гудман сам задал свой вопрос:
— Господин Урхарт, вы прибыли сюда, чтобы помочь премьер-министру с перестановками в правительстве или чтобы получить другую работу?
— Я здесь для того, чтобы обсудить многие вопросы, но, думаю, одним из них может быть и перестановка, — скромно ответил Урхарт.
— Ходят слухи, что вы ожидаете новый важный пост.
— Мне бы не хотелось комментировать слухи, Чарльз, в любом случае, как вы знаете, такие вопросы решать премьер-министру. В данный момент я здесь только для того, чтобы оказать ему посильную
— Вы будете ее оказывать вместе с лордом Уильямсом?
— А что, лорд Уильямс приехал? — стараясь не выдать своего изумления, спросил Урхарт.
— Примерно в 14.30. Мы тут все гадали, приедет ли кто еще…
Урхарт надеялся, что никто не понял, что он пережил в этот момент. Его словно ударили хлыстом по глазам — оказывается, уже полтора часа премьер-министр и председатель партии без него обсуждали перестановки в правительстве.
— Тогда мне надо идти, — сказал он, улыбаясь. — Нельзя заставлять их ждать. — Ловко повернувшись, он направился назад через дорогу. Досада и раздражение сгладили сегодня чувство возбуждения, с которым он обычно переступал порог этого дома.
Моложавый секретарь премьер-министра по политическим вопросам ожидал его в конце коридора, идущего от входной двери в глубь здания — туда, где находилась комната заседаний кабинета. Урхарт заметил, что молодой человек нервничал.
— Премьер-министр ждет вас, Главный Кнут, — сообщил он то, что было само собой разумеющимся. — Он наверху, в своем кабинете. Я сообщу о вашем прибытии. — И он заторопился вверх по лестнице.
Прошло целых двенадцать минут, прежде чем он появился вновь. За это время Урхарт в сотый раз пересмотрел все портреты предыдущих премьер-министров, Украшавших знаменитую лестницу. При этом он всякий раз удивлялся тому, сколь незначительными были многие из них. Они совсем не вдохновляли и вообще не годились на эту роль. Времена изменились — и изменились к худшему. Такие, как Ллойд Джордж и Черчилль, были прирожденными лидерами, но один славился безалаберностью, а другой — грубостью и неумеренными выпивками. Нынешние средства массовой информации, столь падкие на сенсацию, не пощадили бы ни того ни другого. Лишая индивидуальности тех, кто работал с настоящим вдохновением, средства массовой информации послевоенного времени накинули покров заурядности на многих занимавших этот пост. Вот Коллинридж. Он обязан своим избранием умению держаться перед телекамерами, говорить о том, насколько поверхностной стала современная политика. В добрые старые времена политические деятели сами устанавливали правила, а не втискивались в их рамки, устанавливаемые ныне средствами массовой информации.
Возвращение политического секретаря прервало его размышления.
— Извините, что заставили вас ждать, Главный Кнут. Он уже готов принять вас.
Когда Урхарт вошел в комнату, традиционно используемую в последнее время всеми премьер-министрами в качестве рабочего кабинета, он заметил следы полутора часов работы, хотя и спешно устраняемые: на столе еще остались бумажки с записями и пометками, в корзине для мусора покоилась пустая бутылка из-под «Кларета», на подоконнике затаились тарелки с объедками и увядшими листочками салата. Справа от премьер-министра сидел председатель партии; перед ним по зеленому кожаному полю стола были разложены исписанные листки, рядом громоздилась гора папок с анкетами и биографиями членов парламента, доставленных из партийного архива.
Урхарт придвинул к столу кресло и устроился перед премьер-министром и председателем, чьи силуэты вырисовывались на фоне освещенного солнцем окна, выходящего на плац-парад конной полиции. Зажмурившись от слепящих солнечных лучей, он открыл на коленях свою папку с бумагами и приготовился слушать.
Без лишних церемоний Коллинридж приступил прямо к делу:
— Френсис, я ознакомился с некоторыми вашими мыслями по поводу возможных перемен в расстановке руководящих кадров. Такие предложения — а вы их, несомненно, тщательно продумали — заставили и меня поразмышлять. Вы предложили… как бы это правильно назвать?,, радикальную перетасовку с введением в состав кабинета шести новых членов и основательным перераспределением портфелей среди остальных членов кабинета. Снажите, чем вызвано ваше желание произвести эти перестановки на столь широкой основе и чего вы предполагаете этим достигнуть?