Карточный домик
Шрифт:
В полдень лорд Уильямс выступил с резким заявлением, выразив возмущение использованием газетой конфиденциальных партийных документов. Он подчеркнул, что документы были выкрадены из штаб-квартиры партии и что злоумышленники взломали при этом замок сейфа, где они находились. Ответ не заставил себя ждать. Отметив, что она не виновата в том, что партия хранит свои конфиденциальные материалы со столь непростительной некомпетентностью, редакция газеты решила возвратить злополучную папку с документами ее законным владельцам в штаб-квартире партии, что она и сделала в тот же день, приурочив это событие к вечерним передачам последних новостей и дав телевидению хороший повод еще раз вернуться к этой теме.
Пообсосав со всех сторон
Телефонный звонок расстроил Краевского, Все это время он пытался обуздать свое смятение — то его охватывало возмущение непостоянством Матти, то одолевал голод по ее телу. Постепенно он все более убеждался, что просто тоскует по Матти и думает о ней постоянно. Когда кто-то из коллег в разговоре с ним по телефону упомянул, что она ему встретилась и что вид у нее был усталый и нездоровый, ему не потребовалось и секунды, чтобы осознать, как глубоко это его взволновало.
Она согласилась с ним встретиться, но отвергла его предложение зайти к ней. Она не хотела, чтобы он видел, в каком состоянии была ее квартира, — куча немытых тарелок и опустошенных консервных банок на столе, в углу гора брошенного грязного платья и белья. Последние нескольно дней были просто ужасными. Мучительная бессонница, связанные в тугой узел мысли и эмоции. Она уже не знала, как и куда от всего этого деться. Вокруг нее сомкнулись стены, она уже не могла четко рассуждать или чувствовать что-либо, кроме давящей депрессии.
Матти без особого энтузиазма восприняла звонок Краевского, хотя знала, что отчаянно нуждалась в чьей-нибудь поддержке. С неохотой позволила она уговорить себя и настояла на том, чтобы встретиться в небольшом кафе в восточной оконечности Серпентина — усеянного утками озерна в центре Гайд-парка. Краевский чертыхнулся, направляясь к нему. Злой ноябрьский ветер вспенивал верхушки волн и гнал их по озеру. Еще не доходя до кафе, по его пустому, безжизненному виду он понял, что оно закрыто на зиму. Под навесом жалась на ветру маленькая, жалкая фигурка Матти в тонкой куртке с капюшоном, слишком для нее просторной. Словно с того дня, когда они последний раз виделись, она как-то усохла, Черные круги под глазами, с лица исчезла обычная для нее жизнерадостность — в общем, она выглядела ужасно.
— Чертовски неудачное место для встречи, — сказал он, подходя.
— Все нормально, Джонни. Просто я подумала, что мне не помешает свежий воздух.
Ему хотелось обхватить ее руками и выдавить холод из ее костей, но вместо этого он попытался изобразить беззаботную улыбку.
— Так что нового у лучшей британской журналистки?
– спросил он и тут же захотел прикусить себе язык. Он совсем не собирался подсмеиваться над ней, совсем нет, просто это получилось как-то само собой. Она вздрогнула и немного помедлила, прежде чем ответить.
— Наверное, у тебя есть все основания, чтобы насмехаться. Нескольно дней назад я уже думала, что мир у моих ног…
— А теперь?
— А теперь это уже в прошлом. Работа… Статья… — Она запнулась. — Ты… Я полагала, что смогу сама всего добиться. Как я была не права. Жаль.
Перед ним стояла совсем другая, незнакомая Матти — растерянная, неуверенная в себе. Он не знал, что ей сказать, и промолчал.
— Когда я была девчонкой, дед часто брал меня с собой в йоркширские долины. Он говорил, что
— Вот так и теперь, Джонни. Я отчаянно пытаюсь нащупать под собой твердую почву, что-то такое, на что можно опереться, во что можно верить, — я имею в виду и всю эту историю с моей статьей, и вообще всю свою жизнь, — но все глубже и глубже продолжаю погружаться. Со мной больше нет дедушки, и я боюсь. Ты понимаешь, что я имею в виду? У меня такое чувство, что я больше никогда не выкарабкаюсь на твердую почву.
— Разве ты не видела сегодняшние газеты? — попытался он ее подбодрить. — Кто-то выкрал документы из досье на Самюэля. Еще один снаряд по выборам, и опять он выпущен из штаб-квартиры партии. Разве это еще не одна улика против Тедди Уильямса? Разве это не твердая почва?
— Если бы это было так просто! — Она печально покачала головой.
— Я тебя не понимаю, — сказал он. — Перед нами факт предумышленной кражи документов. У нас имеется факт опять же предумышленной фальсификации данных в компьютерном файле. Добавим к этому утечку всякого рода дискредитирующих партию материалов из ее штаб-квартиры с передачей их тебе, Кендрику, и, кажется, любому, кто мог оказаться поблизости. Партийные чиновнини абонируют подставные адреса на чужие фамилии; вокруг, как сбитые на шоссе собаки, валяются политические трупы. Что тебе еще надо? И все следы ведут в одно и то же место — в штаб-квартиру партии, а это означает — к Уильямсу. Отдавая себе отчет в том, что не может сам сделаться премьер-министром, он старается получить возможность, чтобы контролировать того, кто им станет.
— Ты не учитываешь одной важной детали, Джонни. За как им чертом станет Уильямс сам у себя воровать собственные документы? Ему гораздо проще снять копии с наиболее важных из них, а не взламывать сейфовый шкаф и тащить оттуда всю папку, И потом, зачем ему, собственно, ломать замок? У него же имеются все ключи! И вот еще: все считают его надежнейшим союзником Самюэля, однако с самого начала его предвыборная кампания все время соскальзывала к придорожной канаве.
У нее лихорадочно блестели глаза, лицо не покидало выражение острой досады и глубокого отчаяния.
— Можешь ли ты себе представить, чтобы так ой маститый государственный деятель, как Уильямс, занимался фабрикацией обвинения премьер-министра в мошенничестве? Или чтобы он разгласил столько партийных секретов, что сделался похожим на слабоумного старикашку? Нет, Джонни. Это не Уильямс.
— Тогда кто же он, дьявол его возьми? Самюэль? Урхарт? Кто-нибудь другой из числа министров — членов кабинета? Лэндлесс?
— Я не знаю! — вскричала она. — Не знаю и чувствую, словно медленно, но верно тону! Чем больше я пытаюсь разобраться, тем глубже тону в вопросах. Я чувствую свое бессилие. Профессиональное. Эмоциональное. Я чувствую под собой глубокую трясину, и она все засасывает и засасывает меня. Я теперь уже ни в чем не уверена.