Карты на стол (сборник)
Шрифт:
Но тут музыканты начали играть «Wonderful World», и это звучало так проникновенно, что начавшие было расходиться слушатели застыли на месте, а бежавшие мимо по своим делам прохожие останавливались, усаживались прямо на тротуар, и вся эта разношерстная, разноцветная, разноязыкая толпа заливалась горьким, беззвучным смехом и счастливыми горячими слезами, потому что всем нам стало вдруг ясно, что смерти нет – иногда. А иногда – о-о-о, иногда она еще как есть. А потом снова – раз! – и нет смерти, а жизнь, напротив, бушует повсюду – вечная, как ей и положено.
Я, конечно, говорю сейчас полную ерунду, но не знаю другого способа рассказать о том, что вытворяли эти старики на мосту
Когда ко мне вернулась способность смотреть по сторонам, оценивать обстановку и худо-бедно соображать, музыканты уже прятали инструменты в футляры, а их предводитель, трубач, допивал остатки сидра, стоя под только что включившимся фонарем и, будьте покойны, отбрасывал прекрасную, яркую, добротную тень. Я рассмеялся от облегчения и подумал, что сейчас самое время потолковать с тромбонистом; в конце концов, фраза: «Вы очень похожи на моего отца», – не худшее начало беседы. Но пока я набирался решимости, он подхватил футляр и ушел, за ним потянулись остальные музыканты, и только тогда я наконец подскочил и пустился за ними, но напрасно. То есть, я их сразу же догнал, но тромбониста с ними не было, а когда я стал о нем расспрашивать, трубач только пожал плечами, саксофонист проворчал: «Какое нам дело», – басист, похоже, вообще не понял моего вопроса, а банджист ткнул пальцем в небо и тоненько, по-стариковски захихикал. Это оказалось последней каплей, я понял, что рехнусь, если буду продолжать в том же духе, развернулся и побежал прочь, быстро, как можно быстрее – не то чтобы я спешил убраться подальше, просто на бегу трудно думать.
Я остановился у какого-то бистро, вошел, перевел дух, потребовал коньяку, проглотил его, не ощутив ни вкуса, ни даже крепости, а когда полез в карман за деньгами, достал оттуда желтую бумажку с программой. Там было написано: «Dick Miller’s New Orleans Workshop», и перечислены имена музыкантов. Всего четыре имени. Я хочу сказать, тромбониста не было в этом списке. Я не то чтобы удивился, просто вдруг почувствовал, что очень устал. Расплатился, вышел и побрел, куда глаза глядят. А по дороге то и дело принимался напевать: «Wonderful, wonderful world», – и пока пел, твердо знал, что смерти нет, а значит все хорошо и будет еще лучше, дай только срок.
Но я не мог все время петь, тем более, на улице, да еще на ходу. Дыхание сбивается, прохожие снисходительно ухмыляются, меня такое пристальное внимание всегда бесило, а уж сегодня и подавно. В конце концов, я пришел сюда, мне понравились разноцветные стеклянные шары на столах, я решил: неплохое место, чтобы как следует напиться, но из этого ничего не вышло. Обычно я довольно быстро пьянею, но не сегодня. Только не сегодня. А потом я услышал, как вы ответили по-немецки на телефонный звонок, и, сами видите, вцепился в вас мертвой хваткой, в надежде, что вы меня выслушаете, потому что такие истории надо рассказывать только на языке детства, но не маме же звонить, в самом деле, а больше вроде бы некому, все мои нынешние близкие люди немецкий, в лучшем случае, в школе учили, да и то не факт… Почему вы улыбаетесь?
– Да вот хотя бы потому, – говорю, – что когда-то, давным-давно тоже учил немецкий язык в школе. Причем еле-еле на тройку вытягивал, ненавидел его в ту пору люто. Откуда мне было знать, что это наиважнейший для меня предмет, единственный, который следует учить на совесть. Потому что однажды мне скажут по-немецки: «Смерти нет», – и хорош я буду, если ничего не пойму.
Разговор по-немецки
Из сборника «Сказки старого Вильнюса»
Уснуть смог только под утро, зато и спал потом почти до полудня, игнорируя призывные трели поставленного на девять будильника. Проснувшись, долго еще лежал с закрытыми глазами. Сперва пытался досмотреть сон, а потом, когда понял, что продолжения не будет, хотя бы побольше вспомнить и быстро-быстро, пока все, что казалось сокровенным смыслом, не превратилось в мутную бредовую лужицу, мелеющую под воздействием дневного света, заново пересказать себе бодрствующему – простыми словами, максимально полно и внятно, как рассказывал бы совершенно постороннему собеседнику.
Это удалось лишь отчасти. Был бы учеником начальной школы сновидцев, получил бы примерно «шестерку» по десятибалльной системе. Потому что вспомнил, конечно, далеко не все. А перевести на язык, понятный дневному сознанию, смог и того меньше.
Снилось, что шел по улице – считалось, как будто это соседняя Лабдарю, хотя выглядела она, конечно, совершенно иначе – обычное дело во сне. Точно не один, но с кем? Ни лица, ни, тем более, имени уже не вспомнить, лучше даже и не пытаться, потому что память обязательно попробует совершить подмену, заместить неведомого спутника из сновидения просто знакомым лицом или услужливо подсказать, будто их было, например, трое, а то и вообще шестеро, а это уже никуда не годится, стоп! Просто с кем-то шел. И тут откуда-то появилась книга. Кажется, нашли в каком-то дворе целую пачку одинаковых новеньких, только из типографии… или не одинаковых? Теперь не вспомнить, но на обложке той, которую сразу взял в руки, было название «Книга перемены мест слагаемых», крупные синие буквы на алом фоне. Вот это точно запомнил, сам бы не выдумал. Просто в голову не пришло бы так лихо скрестить И-Цзин и школьный курс арифметики.
Пока варил кофе, зачем-то записал в телефон все, что удалось вспомнить:
«Книга перемены мест слагаемых».
«Утонувшие в реке времени опускаются на ее дно и лежат там, запутавшись судьбой за коряги; лишь тех, чья судьба коротка и жестка, как волосы новобранца, может унести течением и выбросить на берег – в любом месте, как повезет».
«Рисуя карту несуществующей местности, человек, сам того не зная, чертит новую карту своего внутреннего пространства, ключ от которого рано или поздно получит. Но кто его получит – это вопрос».
«Когда знакомое, вдоль и поперек исхоженное вересковое болото становится оливковой рощей, постарайся проснуться одновременно в обоих местах. Не пожалеешь».
«Люди думают, будто изобрели зеркала, тогда как это зеркала изобрели людей, когда им наскучило отображать одно только небо, слишком совершенное, чтобы казаться забавным».
«Все живое нуждается в утешении, дать которое можно только пребывая на пороге между движением и тьмой, где невозможны слова; с другой стороны, кто сказал, что утешать следует именно словом».