Карты на стол (сборник)
Шрифт:
– Не помню. Выходит, не так уж хорошо я понимаю по-немецки.
– Гораздо лучше, чем тебе хотелось бы, – усмехнулся Фабиан Файх. – Просто отвлекся, бывает. А теперь пошли на балкон, пока мой коридор не успел тебе надоесть. А то, чего доброго, не придешь больше. И разобьешь мне сердце.
– Очень рад видеть вас у себя в гостях, – немного чересчур громко, видимо, чтобы его слышала оставшаяся в комнате старуха, сказал Файх, воцарившись в центре балкона. – Отдельно приятно, что все пришли чуть раньше назначенного времени – обычно это показатель высокой заинтересованности в занятиях. Я прошу прощения, что не приготовил для вас ни закусок, ни напитков. На самом деле, я не настолько жадный. Просто не хотел, чтобы возня с посудой отвлекала нас от разговора. Все-таки урок есть урок, и чтобы извлечь из него максимум пользы, следует предельно сосредоточиться. Марина, ты готова рассказывать?
Та вздохнула и покачала кудрявой головой.
– Готова-то я готова. Только боюсь, что мне никто не поверит. Потому что выглядит так, как будто я специально для твоей книжки все выдумала.
– Я поверю, – пообещал Файх. – Хорошо знаю этот эффект. Черт знает что начинает твориться с человеком, как только его жизнь становится частью литературного замысла. Всякая настоящая книга сама себя придумывает, это известный факт.
«Кому, интересно, известный? – проворчал про себя Анджей. – Кто эти знатоки, глаза твои бесстыжие?»
Но вслух ничего не сказал, чтобы не мешать Марине. От смущения и растерянности она сейчас выглядела трогательной, как школьница,
– Тогда хорошо, – кивнула она. – Так вот, в понедельник, когда мы расстались, я решила пойти домой пешком. Живу я сравнительно недалеко, в Жверинасе. С остановкой на кофе как раз около часа идти, так я рассчитала и сразу сказала себе, что проживу этот час для книжки. Мне так хотелось поскорее поиграть! К тому же, заранее ясно, что дома ничего интересного не случится. Там только незаконченное шитье, которым я пытаюсь зарабатывать, незаконченные картинки, зарабатывать которыми я уже даже не пытаюсь, письма, на которые я не хочу отвечать, и ни одной живой души, кроме попугая, да и тот не мой, знакомые в отпуск уехали, оставили присмотреть. А на улице никогда заранее не знаешь, что может произойти. И даже если ничего особенного, остается человеческое разнообразие и прочая прекрасная фактура. Девушка в зеленой футболке и стоптанных зимних сапожках на босу ногу, мужчина в полосатом костюме с длинной, аккуратно заплетенной косой, автомобиль с нарисованными на дверцах пингвинами, человек, переодевшийся крокодилом ради раздачи рекламных листовок. Я не просто так перечисляю, не для примера. Все это действительно было, пока я сидела в кафе на улице Вильняус и пила беличье латте, есть у них такое в меню, с ореховым сиропом, честно говоря, слишком сладкое для меня, но я просто не могу устоять перед названием. Мама в детстве дразнила меня «белочкой», то ли из-за любимых конфет, то ли конфеты появились уже позже, не помню. Из-за этого я до сих пор люблю все с белками, про белок и для белок, мороженое ем только ореховое и вот кофе этот дурацкий пью, даже свитер с большой рыжей белкой купила себе у Маркса и Спенсера, хотя на моей фигуре это, конечно, душераздирающее зрелище; ничего, дома буду носить, когда одна… Впрочем, свитер с белкой – это не для книги, свитер был в другой раз, простите. А вечером в понедельник – только беличье латте, которое я цедила маленькими глотками, разглядывая людей вокруг и подслушивая разговоры, даже кое-что записывала на память, благо карандаш у меня всегда с собой, а на столе лежала стопка рекламных открыток с чистой оборотной стороной, что, кстати, большая редкость, мне повезло. Мимо как раз прошел мальчик с другом, говорил: «Я – как бог, никто в меня не верит», – и я записала. За соседним столом сидели старушки, и одна рассказывала другой, что ее муж умер от болезни сердца, слишком много пил кофе, несмотря на советы докторов. И она с тех пор тоже пьет много кофе, хотя не очень его любит, просто надеется, что людям, умершим от одной и той же причины, будет легче найти друг друга на небесах… Ох, наверное нет смысла все сейчас пересказывать, я просто отдам тебе открытки, записывала сразу по-немецки, и почерк у меня разборчивый. И знаешь что? Напитки, может быть, и отвлекают внимание, но стакан воды мне сейчас совершенно необходим. Во рту пересохло. Давно столько не говорила. Я сейчас вообще целыми днями молчу.
– Прости, пожалуйста. Вот об этом я, дурак, не подумал.
Файх вышел и вскоре вернулся с несколькими бутылками минеральной воды – по числу присутствующих.
– Интересно, собственно, вот что, – сказала Марина, выдув добрую половину бутылки. – На одной из открыток, которые лежали на столе, кто-то уже писал до меня. И знаете, что там оказалось? «Маринка, мандаринка, красивая картинка, рыбка сардинка, от трусов резинка, в попе машинка».
Стишок Марина произнесла по-русски, и это было так неожиданно и так глупо, что Анджей, учивший когда-то русский язык за компанию с еще несколькими славянскими, сложился пополам от хохота. Мальчишка Эрик тоже смеялся, Габия тихонько, очень по-девчоночьи хихикнула, прикрыв рот рукой, длинный Даниэль растерянно моргал, явно не веря собственным ушам – ничего удивительного, добрая половина уроженцев Вильнюса билингвы, а остальные просто более-менее понимают друг друга, даже не задумываясь, как у них это получается. И только немец озадаченно качал головой, глядя на их веселье. Стали ему переводить, недружным хором, вразнобой, и немецкий вариант звучал так нелепо, что развеселился даже сдержанный Даниэль, а Марина вытирала текущие по щекам слезы, повторяя то по-русски, то по-немецки: «От трусов резинка»! «В попе машинка»!
– Так меня дразнил Мишка, – успокоившись, объяснила она. – Вот именно этими словами. А я делала вид, что немножко обижаюсь, так было смешнее.
– Друг детства?
– Можно и так сказать. Только дружат в детстве обычно с ровесниками, а Мишка был гораздо младше. Ему восемь, мне почти тринадцать – не очень-то похоже на дружбу. Просто сын наших соседей. Он болел, я так толком и не знаю, чем именно, при детях такие вещи обычно не обсуждают. Лежал почти все время в кровати, редко-редко вставал, хотя ходить, вообще-то, мог. Я его навещала. Соседка изредка просила нас посидеть с Мишкой, когда ей надо было уйти, и мама отправляла меня. Потом я стала ходить к ним сама, потому что Мишку было жалко. К тому же, мне понравилось с ним болтать. Мишка был потрясающий. Слышали бы вы, как он врал! То есть, фантазировал. То рассказывал, что он принц с далекой звезды, потерявшийся во время королевской прогулки по неизвестным планетам, которые у него дома такое же обычное дело, как у нас поездки на дачу. То сочинял, будто он дракон-оборотень, но превращаться умеет только по ночам, поэтому прямо сейчас не может показать. То к нему в окно лез американский шпион, а Мишка его напугал, да так, что бедняга шпион свалился на землю с пятого этажа, и если бы милиционеры узнали, кто так ловко победил врага, обязательно дали бы Мишке орден. Но они, увы, даже не догадываются! Мишка врал вдохновенно и талантливо, для своего возраста так вообще гениально. Я слушала-слушала, а потом и сама втянулась. В смысле, начала сочинять. Я была старше и знала побольше, поэтому теперь уже Мишка слушал меня с открытым ртом: про летучих мышей, которые превращаются в ласточек, вьют гнезда на окнах, чтобы жить поближе к людям и пить из них кровь по ночам, про дворцы, построенные на дне моря медузами, на такой большой глубине, что туда даже подводные лодки не доплывают, про джиннов из арабских пустынь, которые иногда забредают в наши края и живут в батареях центрального отопления, потому что во всех остальных местах им слишком холодно. Еще никогда в жизни никто не внимал мне, затаив дыхание, а Мишка вечно просил: «Еще, еще», – и это подняло его в моих глазах на недосягаемую высоту. Подружки-ровесницы были забыты, каждый день после школы я шла к Мишке с очередной порцией баек. Его родители считали меня ангелом, да и собственные глазам не верили – откуда вдруг столько доброты у их дочки-эгоистки? А мне было интересно, вот и все.
Марина допила воду, виновато буркнула: «Вот же все-таки прорва ненасытная!» – и продолжила.
– А потом у Мишки пропал кот Васька. Выскочил в окно, и поминай как звали. Настоящая трагедия. Васька же все время был при Мишке. Спал на кровати у него в ногах, мурлыкал, грел, развлекал. Представляете, что такое любимый кот для ребенка, который уже больше года практически не встает с постели?
Судя по выражению лиц, все более-менее представляли. Заседание импровизированного клуба любителей поговорить по-немецки сразу стало похоже на задушевные поминки, и только розовые шорты преподавателя внушали некоторый оптимизм.
– Вот-вот, – кивнула Марина. – Мишка так огорчился, что даже заболел еще сильнее, и его мама все время ходила заплаканная, а папа ездил в Москву за каким-то лекарством, которого у нас было не достать. Я испугалась, что теперь Мишка вообще может умереть, как пишут в книжках, «от горя». И тогда я придумала Заесан.
– Что-что ты придумала? – переспросил нестройный хор скорбящих.
– Заесан. Это не незнакомое немецкое слово, если вы так подумали. А просто название такого специального прекрасного волшебного города, куда попадают пропавшие коты и собаки. И улетевшие попугаи, и сбежавшие хомяки. И люди, о которых объявляют по телевизору: «Вышел из дома и не вернулся, был одет в белую рубашку с короткими рукавами и серые брюки». И говорят: «Пропал без вести», – потому что так и не смогли найти. И еще, конечно, в Заесан попадают все потерявшиеся вещи. Поэтому мостовые там вымощены ключами вместо булыжников – известно же, что ключи теряются чаще всего. И еще очки, поэтому окна в домах там выложены из мелких увеличительных стеклышек, надо же куда-то девать это добро! А крыши в Заесане делают из зонтиков, потому что их тоже очень часто теряют, и если бы городской совет не придумал делать такие крыши, город давным-давно утонул бы в зонтиках, которые валятся и валятся на улицы с утра до ночи. Но это единственная серьезная проблема. В остальном жизнь в Заесане прекрасна и легка. Потому что нельзя же было отправлять любимого Мишкиного кота в плохое место, правда? Жители Заесана просто обязаны быть умными, добрыми, счастливыми и щедрыми, чтобы постоянно закармливать всех городских котов первосортной колбасой, взбитыми сливками, печеночным паштетом и свежей селедкой. А собак еще и пряниками. Котам бы пряников тоже дали, но те сладкое не жрут, как ни уговаривай. Приходится крошить их долю попугаям, которые в Заесане вместо воробьев – скачут повсюду бесстрашно и щебечут на всех языках мира, причем все больше стихи, только успевай за ними записывать.
– Боже, какой же прекрасный город! – улыбнулась Габия. – Я уже туда хочу. Хотя бы на экскурсию.
– Для этого тебе пришлось бы пропасть без вести, – совершенно серьезно сказала Марина. – Это обязательное условие – для всех, у кого нет карты.
– Карты?
– Ну да. Должна же я была придумать для Мишки способ попасть в Заесан и встретиться там с котом Васькой, окруженным новыми приятелями, дружелюбными псами, побежденными мышами, покорными его воле птичками, влюбленными кошками и котятами, которых надо воспитывать и защищать… Рассказала ему, что в Заесан можно попасть во сне, но для этого нужна карта города. Без карты туда соваться нельзя, чего доброго, заблудишься и ничего не найдешь, Заесан – город большой, как целая страна, так что некоторым людям приходится ездить друг к другу в гости на самом настоящем поезде. Карту я, конечно, нарисовала. Какая она была красивая, знали бы вы! Я несколько лет ходила в художественную школу, рисовала сравнительно неплохо, но все равно сама не ожидала, что так здорово получится. На работу ушел примерно месяц, и карта получилась очень большая, два склеенных ватманских листа. С названиями улиц, домами, парками и тремя морями, окружающими город со всех сторон, специально так придумала, чтобы пляжей было побольше. И во всех морях вода разного цвета, и рыбы тоже разные в них живут. И еще был список достопримечательностей внизу, как на настоящих картах для туристов: Кошачий дворец, музей потерянных драгоценностей, апельсиновый парк, площадь Тысячи Попугаев, дом Стеклянных Рыцарей, собачий лабиринт, построенный из печенья, Самый Большой В Мире Луна-парк, Башня Для Прыжков с Парашютом, Великий Королевский Батут. Ну что вы смеетесь, мне же надо было порадовать совсем маленького мальчишку, вот и сочиняла как могла. Но и сама, конечно, увлеклась. Даже школу прогуливала из-за этой карты, пряталась во дворе, ждала, пока родители уйдут на работу, и возвращалась домой, чтобы побольше успеть нарисовать. И, честно говоря, даже не потому, что Мишка ждет, просто сама больше ни о чем не могла думать. Когда карта была готова, мы с Мишкиным папой повесили ее над кроватью, как ковер. Мишка была счастлив, рассматривал мои рисунки весь вечер, да так и уснул, уткнувшись в них носом. А проснувшись, объявил, что всю ночь гулял по Заесану, нашел там Ваську, тот живет хорошо и передает всем привет. На самом деле, ничего удивительного тут нет, дети очень впечатлительны, а уж больной ребенок, в жизни которого не происходит вообще никаких событий, впечатлителен втройне. О чем весь вечер думал, то и приснилось, обычное дело, даже со взрослыми часто случается. Но это я сейчас понимаю, а тогда чувствовала себя настоящей доброй волшебницей. Ужасно гордилась своей чудесной картой, думала: «Вот это да!» И каждый день после школы, даже не пообедав, неслась к Мишке – узнать, приснился ли ему Заесан, и как там поживает кот Васька. Который, кстати, внезапно нашелся пару недель спустя. Лежал поутру на Мишкином одеяле, как ни в чем не бывало. Взрослые сошлись на том, что беглец проник в дом через открытое окно, до которого не слишком сложно добраться по карнизам. А Мишка утверждал, что просто уговорил кота вернуться домой, и Васька великодушно согласился проснуться вместе с ним, хоть и жаль было расставаться с новыми друзьями, охотничьими угодьями и докторской колбасой. Но карта, конечно, осталась висеть на стене, и Мишка продолжал гулять во сне по Заесану – теперь уже вместе с котом, который не упускал возможности навестить любимый город.
– Какая ты хорошая сказочница, – улыбнулся Файх. – Всем бы в детстве такую соседку! Но твоему Мишке, конечно, было нужнее всех. Думаю, ты его спасла.
– Тогда уж мы с Васькой, вместе. По крайней мере, Мишка действительно выздоровел. Постепенно пошел на поправку после возвращения кота. Примерно через полгода, зимой, даже в школу начал ходить. А что было дальше, я не знаю, весной они переехали куда-то на юг. И мне как-то в голову не пришло заранее узнать их новый адрес. Зачем? Кто в четырнадцать лет станет считать возню с соседским малышом настоящей дружбой, которую надо сохранить на всю жизнь? Потом жалела, конечно – изредка, когда вспоминала. Не столько о самом Мишке, сколько о карте. Мечтала: вот бы на нее сейчас поглядеть. Но когда нашла открытку с дурацкими дразнилками, сразу подумала: боже мой, неужели мой Мишка здесь, в Вильнюсе? Живет или просто приехал в гости? Только что сидел за этим самым столом, вспоминал детство и меня, и, получается, мы всего на несколько минут разминулись – такое чудо! Такое прекрасное, такое досадное, до слез чудо. И тогда я совершила очень странный поступок. Взяла чистую открытку и принялась писать: «Заесан», «Площадь Ста Радуг», «Сладкое море», «Лиловое море», «Сияющее море, из которого берут воду для уличных фонарей», «Камышовая аллея», «Всемирная Школа Пряток», «кинотеатр для рыб и черепах на Ананасовом пляже», «Карамельный квартал», «дом Самой Большой в Мире Собаки» и так далее. Записывала все подряд, что удалось вспомнить, а потом сунула открытку под пепельницу и ушла. Думала: а вдруг Мишка живет поблизости? Или работает, или встреча у него где-нибудь рядом, и он еще вернется в это кафе до ночи, когда станут убирать столы и собирать мусор в черные полиэтиленовые мешки. Думала: шансов почти никаких, вернее, вообще никаких, а все-таки пусть этот список полежит на столе до закрытия, просто так, ни за чем, как письмо, запечатанное в бутылку, ради красоты жеста. Думала: глупость, ладно, а все-таки… все-таки, пусть. Дописала и пошла домой обычным маршрутом, по проспекту Гедиминаса до самого конца, перешла мост, повернула направо, на улицу Витауто, а оттуда на Пушу. А там, понимаете, какое дело… В общем, на крыше одного из домов лежали раскрытые зонтики. Очень много, несколько десятков. Так что могло показаться, будто крыша из этих зонтов сделана. Ну, как в Заесане. Как я сама когда-то придумала для Мишки, а потом забыла и не вспомнила бы, если бы не «Маринка, от трусов резинка» на открытке в кафе. Понимаете, эти зонтики действительно были! Я даже сфотографировала их на телефон, и изображение не исчезло, я проверяю, только не смейтесь, каждые полчаса. Могу показать.
И действительно пустила телефон по рукам. Анджей, впрочем, смотреть не стал. Ему показалось, что доказательство – это лишнее. Без фото было бы только лучше, потому что зонтики на крыше – это уже не пустяк, это вопрос веры. А вера, черт побери, не должна доставаться легко.
– На этом все, – сказала Марина, пряча телефон в сумку. – Потому что когда я вошла в дом, выяснилось, что час давным-давно прошел. Наверное, еще до того, как я увидела крышу с зонтами. Но о ней просто не могла промолчать.