Карты на стол (сборник)
Шрифт:
…Столь примерное поведение заслуживало награды, поэтому без десяти семь вечера понедельника Анджей был на улице Лабдарю. Еще не поглядев на балкон, знал, что вся компания уже в сборе, кроме Марины. Был уверен, что Марина сегодня не придет. И вряд ли еще когда-нибудь. Сдался ей теперь этот немецкий. Рисовать можно вообще без слов.
– Ты совершенно прав, Марина не придет, – улыбнулся Файх, вышедший зачем-то встречать его во двор. – Нет никакого смысла ее ждать. Зато все остальное исполнено смысла в этот холодный летний день. Чувствуешь ли ты смертоносное дыхание смысла на затылке? Или ему следует подойти еще ближе?
Почти не слышал, что говорит этот невыносимый немец. Потому что не хотел слышать. От одного только ритма его речей начинала кружиться
Ухватился за большую и теплую даже в своем отсутствии Марину, как утопающий за соломинку.
– Погоди, почему ты уверен, что она не придет?
– Не знаю. Я никогда ничего толком не знаю, зато чутье у меня неплохое. Живу впотьмах и действую наощупь. Довольно часто угадываю, иногда попадаю впросак, но это не имеет значения, пока идет игра, правила которой мне неизвестны, хотя интуитивно ясны. Собственно, это и есть самое интересное. Начинаешь понимать, почему мне до сих пор не надоели мои развлечения?
– Начинаю понимать, что связался с чокнутым.
– Ну, это, по-моему, было вполне очевидно с самого начала, – улыбнулся Фабиан Файх. – Я с первого же дня вел себя как конченный псих. И потому был неотразим. Скажешь – нет?
Подумал: «Ну уж прям».
Подумал: «Неотразим, ишь ты».
Подумал: «С другой стороны, пришел же я сюда. И еще приду, если позовет. Как медом мне тут намазано. Сладким синим медом первого весеннего сбора, который называют «звездным» из-за необычного цвета… Тьфу ты, что за хрень творится у меня в голове? Явно перегрелся на солнце».
Хотя сам понимал, что перегреться на солнце в пасмурный день, при температуре плюс девятнадцать по Цельсию довольно затруднительно.
Грета Францевна на этот раз переместилась на балкон, вместе с облюбованным в прошлый раз креслом, которое каким-то образом вынесли из гостиной сквозь сравнительно узкую дверь. Сегодня, на слишком холодном для середины августа ветру, ее зимнее пальто уже не казалось абсурдной деталью. Напротив, Грета Францевна была экипирована куда лучше других. Синеволосая Габия и длинный Даниэль стояли по бокам как почетная охрана.
– Марину ждать не будем, – бодро объявил Файх. – Она мне позвонила. Говорит, слишком много работы, к тому же внезапно объявился этот ее друг детства, как его – Mischka! Каким-то чудом ее нашел. Впрочем, почему чудом? Адрес сменился, а фамилия прежняя; люди умудряются найти друг друга, даже располагая гораздо более скудной информацией. Будем считать, мы с вами принесли Марине удачу, с чем нас всех и поздравляю. А теперь к делу! Эрик, сегодня твоя очередь. Только, пожалуйста, не стесняйся. Мы, конечно, безнадежно взрослые, но этот недостаток нам вполне можно простить.
– Я не стесняюсь, – сказал мальчишка. – Со взрослыми гораздо проще. Вам все равно, какие у меня кроссовки. И даже если бы я носил очки, вы бы мне ничего обидного не сказали. Взрослые никогда не дразнятся.
«Вот тут ты ошибаешься», – ухмыльнулся про себя Анджей. Но промолчал – чего ребенка с толку сбивать.
– Ты стал говорить гораздо лучше, чем неделю назад, – заметила Габия.
– Просто я услышал, как разговаривают по-немецки на самом деле, – объяснил Эрик. – Раньше у меня была только кассета для начинающих. Но я ее всего два раза слушал, в гостях, дома не на чем. Нет магнитофона.
– Как жаль, что мой старый кассетный плеер остался в Дортмунде, – сказал Файх. – Лежит без дела в шкафу, а тебе пригодился бы. Впрочем, эта кассета все равно больше не нужна. Какой же ты начинающий? Еще немного, и сам сможешь уроки давать.
Эрик ничего не сказал, только вздохнул потрясенно и недоверчиво.
– Ты правда очень быстро учишься, – заверил его Файх. – Впрочем, у меня вообще все быстро учатся. Как говорится, «легкая рука».
Хотел съязвить: «Небось мерещишься своим жертвам с утра до ночи и болтаешь с ними непрерывно, поди не научись в столь невыносимых условиях». Но вовремя прикусил язык. Для хорошей шутки слишком похоже на правду, а плохие лучше держать при себе.
– Я очень хочу услышать твою историю, Эрик, – неожиданно сказал Даниэль.
До сих пор длинный не производил впечатления человека, которого вообще хоть что-то интересует. Равнодушно слушал чужие разговоры, старательно произносил свои редкие реплики, но в целом скорее отсутствовал, чем присутствовал. «Тщательно пересчитывает тараканов у себя в голове», – думал о нем Анджей. Впрочем, возможно, все объяснялось проще: Даниэль учил немецкий язык давно, недолго, вряд ли слишком старательно и теперь просто не понимал добрую половину сказанного. А с мальчишкой-самоучкой у него был неплохой шанс включиться в общую работу.
– Спасибо, – сказал Эрик. И открыл свою черную тетрадку. Объяснил: – Я готовился. Искал разные новые слова в словаре. Можно, я буду смотреть в тетрадь?
– Конечно, – заверил его Файх. – Я благодарен тебе за столь серьезное отношение к делу.
– Просто я очень хочу рассказать. А по-немецки это трудно. В субботу я видел в Вильнюсе Нойшванштайн. Он стоял на Кривой горе.
– Где-где он стоял? – переспросил явно озадаченный немец.
– На горе, где три креста.
– А. Вот как она, оказывается, называется.
– Раньше называлась, – вмешалась Габия. – Кривая, а еще Лысая. А потом поставили кресты. Вроде бы, в честь францисканских монахов, убитых язычниками [23] . Ну или что-то в таком роде. Их то сносили, то опять ставили. Долгая история.
– Спасибо. Эрик, расскажи, пожалуйста, с самого начала.
– В субботу в десять часов утра я пошел гулять. Вышел и сразу сказал, что это специально для книги. Наш дом находится на улице Тилто. Это недалеко от Кафедральной площади. И я пошел туда. На Кафедральной площади есть надпись «Чудо». Такая… такой квадрат. Я не знаю, как сказать лучше.
23
Три креста – памятник в виде трех белых бетонных крестов, установленный на Трехкрестовой горе (прежде носила название Лысой или Кривой) на правом берегу Вильни. По преданию, в середине XIV века, в отсутствие отправившихся на войну князя Ольгерда и виленского воеводы Гаштольда виленские язычники напали на монахов францисканцев, которых по просьбе супруги христианки поселил в своем доме Гаштольд. Семеро монахов были казнены на рынке, семерым удалось бежать. Убежавших монахов «изловили на горах на берегу Виленки» и сбросили с Лысой горы в реку. В некоторых изложениях живописуются подробности: монахов язычники привязали или прибили к крестам и бросили в реку. По одному из вариантов, в реку было сброшено четыре монаха, а трех распяли на крестах и оставили на Лысой горе. Однако легенда о мученической смерти францисканцев не нашла подтверждения в исторических источниках. Предполагается, что ее авторами были сами францисканцы, озабоченные прославлением своего ордена. По предположению некоторых историков, кресты должны были сигнализировать крестоносцам, что здесь живут христиане, и таким образом избавлять город от нападения и грабежа. Так или иначе, но в память о мученической смерти францисканцев на горе между 1613 и 1636 годами были воздвигнуты три деревянных креста. В 1740 году обветшавшие кресты были заменены новыми. Когда они, снова обветшав, рухнули в 1869 году, власти не стали их восстанавливать. Во время Первой мировой войны в 1916 году, когда Вильнюс был занят немцами, по инициативе ксёндза Казимира Михалькевича были собраны средства и организованы работы по сооружению монумента из прочного материала. За два месяца были сооружены кресты из железобетона по проекту Антония Вивульского и тайно (поскольку немецкие власти не разрешали) освящены тем же ксёндзом Казимиром Михалькевичем. Эти кресты простояли до 1950 года и были взорваны по приказу советских властей. Часть обломков была вывезена, часть закопана в укромном месте. В 1989 году после кампании за восстановление Трех крестов, включавшей сбор подписей под обращением к властям, памятник был в течение двух недель восстановлен как памятник жертвам сталинизма. Восстановленный памятник по проекту архитектора Генрикаса Шилингаса исполнил скульптор Станисловас Кузма. Сохранившиеся фрагменты прежних Трех крестов были вмурованы в фундамент нового памятника.