Карты нарративной практики. Введение в нарративную терапию
Шрифт:
Очень сильно резонирующей для них оказалась метафора бури, так же как и размышления Элисон на основе этой метафоры о том, что для них важно в жизни. Отклик Элисон стал основанием для того, чтобы снова задуматься, в чем же заключается для них смысл жизни, снова вступить в контакт с теми принципами и ценностями, которые были самыми важными, и «оживить» их, придать им больше энергии.
Фиона рассказала о том, каким образом этот пересказ помог ей яснее понять, к чему стремится Анорексия. У Фионы появился проблеск образа того, каким могло бы быть будущее без Анорексии, и это, как она сказала, «подпитало» её надежды. Хотя она сейчас находится в точке, где всё ещё очень тяжело отличить мысли, которые нравятся Анорексии, от мыслей, которые нравятся ей самой — Фионе, желающей интенсивнее присутствовать в своей жизни, — она почувствовала, что отклик Элисон
Луиза очень эмоционально откликнулась на то, каким образом этот пересказ снял часть бремени с её плеч, потому что она чувствовала тяжесть вины и собственной несостоятельности. В этом пересказе она получила потрясающее подтверждение правомерности собственного бытия, и она совершенно не ожидала, что такое может с ней случиться.
И Фиона, и Луиза рассказали о том, насколько глубоко их тронуло размышление Элисон об их взаимоотношениях. Некоторое время они обе плакали, рассказывая о переживаниях и препятствиях на пути своей новой «командной работы», а также о том, каких успехов им уже удалось достичь в проекте по освобождению жизни Фионы от хватки Анорексии, а жизни Луизы — от ожиданий, связанных с предписаниями тендерных ролей, которые существенно обедняли её жизнь.
Луиза отметила, какое вдохновение она черпает у Фионы, когда та решается говорить о своих внутренних переживаниях, связанных со стремлением к эталону — общепринятому образу совершенства. В результате это даёт Луизе возможность прислушаться к своему внутреннему голосу и высказать то, о чем она раньше никогда не говорила, а также попытаться бросить вызов некоторым силам, которые являются союзниками предписаний тендерных ролей. Услышав это, Фиона на некоторое время потеряла дар речи. Для неё тот факт, что она являлась для своей матери источником вдохновения, был совершенно неожиданной и огромной по значению новостью. У меня сложилось впечатление, что принять этот факт для Фионы значило получить доступ к противоядию от чувства опустошённости, изолированности, которое она испытывала.
Джейка очень глубоко затронули размышления Элисон о том, какой вклад он сам внёс в происходящее, стараясь «научиться сгибаться так, чтобы всем удалось через это (т.е. бурю) пройти и выдержать». Он признал, что для него это действительно сложно, что ему действительно потребовалось начать делать что-то, чего он никогда раньше не делал. Например, ему пришлось бросить вызов своим старым привычкам во взаимоотношениях с Луизой, включая те, которые были отражением само собой разумеющихся убеждений, способствовавших усугублению тех обстоятельств, с которыми она боролась. Он говорил о том, что ему хочется иногда защищаться и что он борется с этим желанием защитить себя, но при этом отметил, что в некоторых областях ему удалось немножко «расслабиться, стать более спокойным». Он испытывал гордость за то, что стал менее «застёгнутым на все пуговицы».
К концу нашей встречи, когда мы уже прощались, я спросил Элисон, как ей кажется, будут ли заинтересованы её родители в том, чтобы присоединиться к нам на будущей встрече в качестве свидетелей ещё одного разговора с Фионой и её родителями, получится ли у них поучаствовать вместе с Элисон в ещё одном пересказе. Элисон подумала, что они наверняка захотят сделать это. Фиона, Луиза и Джейк тоже проявили большой энтузиазм, и три встречи спустя к нам присоединились родители Элисон.
Из обратной связи, которую я получил о последствиях этих двух встреч сначала с Элисон, а потом с ней и её родителями в качестве слушателей, стало ясно, что эти встречи стали поворотной точкой в процессе избавления Фионы от нервной анорексии. Я убеждён, что вклад Элисон и её родителей был гораздо более значим, чем любой вклад, который мог внести я в роли терапевта. Именно так обычно и происходит, когда мы приглашаем людей на роль внешних свидетелей, аудитории. Однако подобный результат вряд ли может быть достигнут, если терапевт не использует особые, эффективные вопросы, определённым образом структурирующие пересказ слушателей («внешних свидетелей»). Вопросы, которые я задавал, относились к конкретным категориям, которые я разрабатывал в течение многих лет исследования подобных пересказов.
В следующих разделах я опишу историю возникновения практики привлечения аудитории; идеи, которые поспособствовали оттачиванию этой практики, а также категории вопросов, структурирующих свидетельский пересказ. Я также изложу некоторые соображения, важные, с моей точки зрения, для успешного применения этой практики.
В 1980-х годах вместе с моим другом и коллегой Дэвидом Эпстоном я начал активно привлекать внешних свидетелей, аудитории к моей работе с семьями. Отчасти это основывалось на наблюдениях за тем, до какой степени многие дети, с которыми мы встречались, спонтанно привлекали аудиторию для засвидетельствования достижений в своей жизни. Например, в контексте наших встреч с семьями дети получали дипломы, сертификаты и грамоты, которые признавали значимые достижения и усилия, вложенные в то, чтобы «отобрать жизнь у противных проблем». Эти дети всегда, в ста процентах случаев, показывали сертификаты другим людям, например, братьям и сёстрам, двоюродным братьям и сёстрам, друзьям, одноклассникам. Обычно в результате этого возникали «вопросы из аудитории», и это обеспечивало детям возможность рассказать ещё раз о тех подвигах, которые были отмечены в сертификатах, а иногда удавалось показать чему конкретно они научились и чего достигли. Эти вопросы и отклики со стороны оказывали сильное влияние, подтверждали признание предпочитаемого развития в жизни этих детей и тел самым способствовали длительности эффекта этого развития и его расширению.
Практика привлечения аудитории в нашей работе с семьями была также вдохновлена исследованием нарративной метафоры. Мы стали очень ценить то, в какой степени жизнь людей изменяется под влиянием их личных историй (нарративов) и до какой степени эти личные истории разрабатываются в сотворчестве, в контексте взаимоотношений со значимыми другими. Мы осознали, что насыщенное, богатое развитие историй является жизненно важным для того, чтобы открыть людям возможности преодоления проблем и жизненных сложностей. Эти возможности, как правило, не признавались ранее. Нам было очевидно, что аудитория играла ключевую роль в насыщенном развитии историй.
Третьим фактором, повлиявшим на развитие практики привлечения аудитории, было наше осознание того, до какой степени личные истории создаются под влиянием социально сконструированных норм культуры, социальных институтов и отношений власти в рамках этих институтов. Очень часто мы обнаруживали, что терапевтические беседы, в которых мы участвовали, вели к возникновению личных нарративов, противостоявших и противодействовавших этим социально сконструированным нормам. Действия, к которым призывали эти нарративы, бросали вызов устоявшимся отношениям власти. В подобных обстоятельствах мы обнаружили, что привлекать аудиторию, которая сыграет роль подтверждения этих альтернативных личных историй, крайне важно. Кроме всего прочего, это способствовало развитию чувства солидарности с ценностями, упованиями и надеждами, отражёнными в личных историях. В обстоятельствах, которые были способны свести на нет развитие любых противостоящих ожидаемым в культуре историй, укрепление альтернативных историй при помощи аудитории давало очень сильную поддержку.
Подобные наблюдения помогли нам понять, что привлечение аудитории в терапевтической практике должно быть всегда на первом плане, его никогда нельзя оставлять без внимания. Однако в тот период мы редко привлекали слушателей напрямую к участию в беседах. Мы скорее побуждали людей, обращающихся к нам за помощью, определить для себя, кто из значимых других может дать им существенную поддержку в предпочитаемом развитии их жизни, и помогали обратиться к этим значимым фигурам и собрать эту аудиторию. Для того чтобы достичь этого, мы часто прибегали к письменным средствам. Мы выдавали дипломы, сертификаты, грамоты, писали письма и т. д.
Привлечение аудитории было постоянной темой в нашей работе в течение многих лет. Изначально аудитория привлекалась из социальных сетей — семьи, друзей, школьного окружения, коллег по работе, из круга знакомых, включая соседей, продавцов из окрестных магазинов, а также из сообществ людей, незнакомых с теми, кто обращался за помощью. По мере того как мы исследовали эту практику, мы стали приглашать людей, которые уже раньше обращались за помощью: мы спрашивали их, интересно ли им было бы присоединиться к нам в какой-нибудь момент в будущем, чтобы помочь другим людям разрешить их проблемы и сложности. По большей части эти приглашения принимались с энтузиазмом, люди были более чем готовы внести свои имена и координаты в наши реестры. Мне хватит пальцев одной руки, чтобы пересчитать те случаи, когда они ответили отказом.