Каштановый прииют
Шрифт:
— Пойду колени разомну.
— Скоро обход, — Ликка попыталась его остановить.
— Ну и что мне сидеть, не двигаясь? Хоть похожу немного, ноги затекли, онемели.
— Ногу за ногу не закидывай, — Майкл тут же попытался невесело его поддеть.
Кивнув в ответ, Вильям вышел в коридор. Нужно пойти в закрытый. В принципе, ему не запрещено туда ходить, единственный туалет всё ещё там. Ободрив себя этим, он быстро прошёл туда-сюда по коридору и, проходя мимо закрытого, проскользнул туда. Ну вот и всё, нужно действовать, назад дороги нет. Ему нужна одна подсказка, чтобы кто-то указал пальцем на дверцу. Не дезориентированный же Дитмар это сделает. Больше помочь некому. Вильям знал, прекрасно знал, как довести себя до ручки. В голове вертелась назойливая мелодия. Если не сейчас, то никогда.
— В шлюп кошмар явился мне, идём со мной, о нет, нет, нет! — гго тут же бросило в холодный пот. Сглотнув, Вильям обернулся к коридору лицом и медленно пошёл вдоль палат. — Сдох, повешен, будь со мной, нет коридорного над волной. Здравствуй, здравствуй, мы одни, помоги ей и взгляни — мой путь, мой путь, смотри со мной — что-то поднимается над водой, — тихие слова на грани шёпота как будто отлетали от стен. А ужас, которые они всегда вызывали, начинал сжимать горло, не давая допеть. Дойдя до двери в кладовую, он развернулся обратно. — Смейся, смейся, пришла Вероника. Вот, вот, сдохла Вероника. Прочь, прочь, пришла Вероника! — горло сдавило окончательно, Вильям схватился за подоконник, чтобы было не так тяжело. Ну же, одна строчка, всего одна. — На… На турбине ушла в моря.
Почти прохрипев последние слова, он закрыл глаза, пытаясь понять, что происходит внутри. Он сам сейчас пел это, сам, почему так плохо каждый раз? Было в этом что-то парадоксальное. Дитмар сказал, что ему нужно сойти с ума. Но не говорил, каким образом. Если тогда, когда он был в регрессе, он ничего не видел и этот друг ему не помогал, значит нужно было что-то особенное. Как-то проявить себя, раскрыться. Тяжело вздохнув, Вильям открыл глаза. Паника накрыла с головой, казалось, что он сейчас просто рухнет навзничь от остановки сердца, настолько сильный ужас его скрутил. По коридору к нему шёл кто-то. И это был не пациент. Фигура плыла, как помехи в телевизоре, она то появлялась, то исчезала, и шла прямо к нему. Это было нечто с рисунков Дитмара, то, что смотрело на него в упор всё это время. И от тупого безмолвия, словно коридор наполнен водой, от волн ужаса, который был сильнее холодного разума, которые шли рядом с фигурой, Вильям понял, что сознание уплывает. Нащупав на груди крест, он сжал его в кулак до боли и зажмурился.
— Господи, ничего не просил и не попрошу никогда больше, забери всё, но оставь разум, умоляю…
От накатившего ледяного холода, который шёл то ли снаружи, то ли изнутри, Вильям задохнулся и наконец решился открыть глаза. Это не кошмар, это реальность, и он один, снова. Нечто стояло перед ним вплотную. Как туман, как галлюцинация, как помутнение. У него не было лица, только чёрные мутные провалы вместо глазниц. И оно смотрело на Вильяма. Секунда, ещё. Вильям втянул воздух сквозь зубы и кое-как разорвал челюсти.
— Или убей, или уйди, — тишина. Ещё мгновение — и фигура вдруг оказалась у дверей палаты Дитмара. Из палаты послышался громкий всхлип, и весь сковывающий ужас тут же улетучился. Вильям отмер как по щелчку пальцев и кинулся к палате, пытаясь глупо перегородить вход. — Нет.
Фигура покачала в воздухе чем-то вроде руки и явно поманила за собой. Вильям понимал, что сойти с ума сильнее, чем он уже сделал, не получится, поэтому покорно пошёл следом. Казалось, что он не в реальности, а в каком-то диком бреду, потому что увидеть что-то подобное своими глазами… Он не понимал, что происходит, что это, куда он идёт, но внутри головы как будто только что произошёл странный взрыв, не оставивший после себя ничего, кроме сажи и дыма. Фигура дошла до дверей в подсобку, дождалась, когда Вильям её откроет, и указала на стоящий у стены плоский картонный коробок от чего-то. Послушно отодвинув его в сторону, Вильям присел на колени перед небольшой дверкой, оставленной явно для доступа к коммуникациям в стене. Толкнув её, он замер, смотря в открывшуюся пустоту. Там не было ни труб, ни кабелей, перед ним было большое тёмное пространство и уходящая в него вниз лестница. Вильяму показалось, что его кто-то огрел по затылку, всё, совершенно всё, что он успел выяснить, что он успел узнать, что заметил и даже не успел осмыслить, всё сложилось
— Вы видели.
— Да.
— Вы сошли с ума?
— Нет. Это ты всегда был здоров, — Дитмар поджал губы и разрыдался, как будто Вильям только что произнёс самые желанные слова на свете, как будто он назвал пароль.
Вильям аккуратно вытащил складную открывашку, показал без слов, как она работает, вложил Дитмару в руку и сжал его пальцы. Показав знак тишины, он обнял Дитмара и уткнулся носом ему в волосы. Он больше не чувствовал холода, чужого взгляда, присутствия, как будто всё закончилось. Как будто пережитый ужас смыл волной всё плохое, что он любовно хранил. Ничего не осталось. Ничего из того, к чему он привык. И накатило потрясающее спокойствие, как будто ему открылось что-то особенное, что-то фундаментальное. Расслабленно улыбнувшись своим мыслям, он погладил успокоившегося Дитмара по щеке, дождался, пока тот ляжет и, заглянув в остальные палаты, вышел в основной коридор.
— Вильям! — Ликка с санитарами и полицейскими бежала к нему и, подбежав достаточно близко, повисла на шее. — Какого чёрта ты пошёл один?! Я перепугалась!
— В туалет придавило, прости. Дитмар плакал во сне… — он погладил её по волосам, чтобы успокоить. Похоже, он выглядел достаточно спокойно, чтобы все поняли, что ничего не произошло.
— Боже… Я так боюсь теперь… Не смей уходить один!
— Хорошо, прости, со мной всё же хорошо, — Вильям вытащил из кармана завалявшуюся там конфету и протянул ей.
— Всё в порядке в пациентами?
— Да, можете проверить. Дитмар заснул.
Пока охранники осматривали коридор на всякий случай, они вернулись на пост. Тут отделение в отделении, у них под ногами. Дитмар показывал вниз. Маленькая дверца. Казалось, что у Вильяма в голове открылся волшебный ларчик с информацией, которая начала складываться друг с другом. И непосредственно к этой дверце имеет отношение тот, кто ставил подпись на планы, кто участвовал в реставрации крыла. Явно не добрый самаритянин, это задумывалось с самого начала. Похоже, для убийцы готов гроб, и пора заколачивать его. Первый гвоздь.
— Могу я задать один глупый вопрос? У нас в отделении планы эвакуации подписаны другим человеком. Я уже спрашивал у врачей, никто не знает… Ты вроде с самого начала тут работаешь, может знаешь.
— Это первый управляющий, наверное, — Ликка почесала кончик носа карандашом и поправила журнал с судоку.
— Кто был управляющим до Монтгомери? — в голову пришла догадка. — Смит?
— Да. Но там какой-то скандал у них с профессором был, вот на место управляющего взяли другого. — Вот оно как.
— А из-за чего был скандал?
— Из-за денег, конечно. Что-то там при ремонте было не так, по сметам не сошлось, профессора натянули в университете, и он уже вызверился на Смита.
— Хм…
— А ты почему спрашиваешь?
— Пытаюсь отвлечься, развеиваюсь. Когда долго сосредоточен на одном, начинаешь терять бдительность.
— Логично.
Вильям дождался, когда же придут охранники, и задумался. Скорее всего, тот, кого он подозревает, даже не знает о том, что Дитмар перестал пить таблетки. За это время он не приходил ни разу, по словам самого Дитмара. Значит, то, что у него ещё и есть чем защититься, станет настоящим сюрпризом. И самым главным здесь становится не выдать самого себя. Не выдать, что он уже догадывается, что уже в шаге от истины. И здороваться с этим человеком как обычно. Зная, что он сделал с пациентами, врачами… Разве это будет просто? Нет, не стоит надеяться. Вильям поджал губы и отвернулся к окну. В последнее его дежурство на ветке за окном ещё были листья. Сейчас на них налип снег. До Рождества осталось полторы недели. У них с Дитмаром мало времени, но у убийцы его ещё меньше.