Каштаны на память
Шрифт:
— Как хорошо пахнут цветы, которые сажала ты с мамой. А почему ты плачешь?
— Папа! У тебя холодеет рука!.. — с ужасом сказала она.
— Леся! Не оставляй маму. Вам вместе легче будет… А где Андрей?
— Он еще на берегу.
— Сейчас появится врач, — сказал Рябчиков, успокаивая раненого, себя и товарищей.
— Не нужно врача.
Прибежали запыхавшиеся Стоколос и Оленев.
— Товарищ лейтенант! — доложил Андрей, тяжело дыша. — Красноармейские части разбили вражеский батальон в урочище. Остатки удирают на лодках в Румынию!
— Вот именно!..
— Я верил, что так будет, — прошептал обескровленными губами Тулин. — Андрей! Встретишь полковника Шаблия, передай ему: застава выполнила свой долг! Поднимите меня. Хочу еще раз посмотреть на Прут… Леся! Рита! Милые мои… Ми-и…
Рябчиков, Стоколос и Оленев подняли начальника заставы. Руки его безжизненно повисли. Андрей стиснул пальцы Тулина. Но они были вялыми, бессильными. Капитан Тулин умер.
12
Пыль, поднятая машинами, обозами, колоннами людей, стадами коров и отарами овец, не успевала оседать, клубилась вверху и надолго заслоняла солнце. Над раскаленной степью носились фашистские стервятники, уничтожая все, что двигалось. В запыленном и задымленном от пожаров небе завязывались воздушные бои. Самолеты неистово ревели, то падая в пике, то стремительно взмывая вверх. Нередко этот рев сопровождался взрывом и огненной вспышкой, после которой истребитель или бомбардировщик несся своим последним маршрутом, врезаясь в твердую и растрескавшуюся бессарабскую землю.
В составе армейских частей, которые с боями отходили к Днестру, были и пограничники. Держались они до второго июля, напрочь сорвав планы фашистского командования внезапным ударом уничтожить заставы на реке Прут, форсировать реку и захватить плацдарм на левом берегу.
В десятых числах июля, как это и бывает часто в период жатвы, небо заволокли тучи, пошли дожди. Вылеты вражеской авиации намного уменьшились, а машины буксовали в оврагах, вязли в черноземе. И все же в июле солнце брало свое, и через два-три дня степные дороги снова клубились пылью и дымом.
И днем и ночью гремели бои. Войска Красной Армии, сдерживая противника, бились за каждую пядь земли. В конце июля наши части подошли к Днестру, к переправам, которые наводили саперы. Спешили на левый берег, потому что там была укреплена полоса бывшей границы. Из дотов и дзотов на левом берегу Днестра можно было снова встретить огнем и задержать захватчиков.
Шли на восток и пограничники. В арьергарде — застава капитана Тулина, которого заменил лейтенант Рябчиков.
Больше половины личного состава заставы погибло.
Тяжело заболела Леся Тулина. Совершенно убитая горем, девушка еще простыла в дождь. Каждый, кто как мог, стремился помочь ей. Один приносил из села красное вино, чтобы девушка выпила его горячим, другой — молока и меда, какие-то лечебные травы, но ничего не помогало: Леся осунулась, на лице чуть пламенел остаток румянца.
Печальным шел и Андрей Стоколос. Болезнь Леси угнетала его. В душе он жалел, что она не поехала на восток в первый же день войны. Тревожил
Бойцы погибшего Тулина смотрели на противника вполне трезвыми глазами, потому что знали не только силу его ударов, но и свою силу тоже. Неделю удерживать границу, на глазах у врага взорвать мосты — это хоть и незначительный, но первый взнос в общую победу. И пограничники вынесли уверенность: фашистов бить можно!
Заставе лейтенанта Рябчикова выпало задание прикрыть армейцев, которые направлялись к переправе через Днестр, чтобы занять оборону на восточном берегу реки. В степи не так легко остановить вражеские подразделения. Здесь сходились к Днестру несколько дорог, и всюду нужно было поставить заслоны. Теперь почти каждый пограничник имел или ручной пулемет, или автомат ППД. Ребята довооружались за счет других подразделений и трофейного оружия, которое тоже пригодилось.
Когда до Днестра было рукой подать, лейтенант Рябчиков решил отправить на восточный берег раненого Рубена, старшину милиции Опенкина и Лесю. Их провожали все бойцы заставы.
— Когда же теперь встретимся, Леся? — спросил Оленев.
— А разве я знаю, — утомленно прошептала девушка. — Как хочется быть с вами!
Ее большие черные глаза стали еще темнее и с грустью смотрели на Андрея, который стоял рядом. Глаза не молчали, как и тогда, в первый день войны, когда девушка примчалась на коне со станции:
Глаза Леси:«Я останусь здесь. Боюсь, что мы уже никогда не встретимся».
Глаза Андрея:«Я бы все отдал, чтобы быть с тобой рядом. Но не сейчас. Поезжай. И как можно быстрее».
Глаза Леси:«У меня уже нет отца. И я не представляю, как быть еще и без тебя. Хочу всегда видеть тебя, слышать твой голос…»
Глаза Андрея:«И я…»
— Да, чуть не забыла, — прошептала Леся, будто разговор состоялся на самом деле. — Я буду обращаться к тебе через наши звезды.
Андрей положил руку на ее лоб и почувствовал, какой он горячий.
— Не хватало тебе еще и простуды, милая! — Он прижал ее голову к своей груди.
Колотуха уже торопил их.
— Хватит, Андрей! Дай и нам попрощаться с ней. Она же всем нам как сестра!
Пограничники подходили к Лесе, что-то говорили и отходили. Прощались они не только с Лесей Тулиной, но и с ее славным отцом, родной заставой, которая была для них родным домом, которая сплотила их, таких разных по характерам и национальностям, воспитала преданных и верных боевому товариществу, своему Отечеству.