Катали мы ваше солнце
Шрифт:
Наконец достигла и дрогнула, слегка увеличившись. Не иначе вспыхнуло разлившееся масло.
И вот тогда бездна медленно зашевелилась. Из пепельно-серой вскипевшей пеной хляби неспешно возникла и вознеслась плашмя мясистая гребная лопасть чудовищного рыбьего хвоста. И она росла, надвигалась, ширилась до тех пор, пока в целом мире, кроме неё, блестящей и чёрной, вообще ничего не осталось…
А потом земля дрогнула. Это был тот самый толчок, скативший чётное солнышко с лунки и пославший тресветлое по главному жёлобу…
По счастью, ров ещё обыскивать не начали, а то бы подавило многих. Заслышав
Ударили сполох и всех свободных от работ берендеев послали с лампами в ров. Ни одного раздавленного однако не обнаружили, о чём и доложили тут же Люту Незнамычу. Розмысл испустил вздох облегчения и велел обшарить с тщанием весь участок. Гостей из верхнего мира он спровадил ещё до подземного толчка, заверив при этом князюшку, что след синеглазого красавца древореза рано или поздно отыщется. И точно: вскоре кто-то из рабочих подобрал за наканавником бирку с отмыкалом от Докукиного сундучка, и сотник с розмыслом поспешили к месту находки.
— Здесь?.. — не веря, переспросил Чурыня и как-то весь сразу обмяк.
Ему подтвердили, что здесь — как раз напротив залома.
— Что это ты — как с виселицы сорвался? — недовольно спросил сотника Лют Незнамыч.
Тот лишь махнул безнадёжно корявой ручищей.
— Лазом ушёл… — пояснил он в тоске.
— Каким ещё лазом?
— Да пару лет назад наладчики наши затеялись, вишь, наверх прокопаться из этого залома… Наверху-то — слободка, а там и кружало неподалёку…
— Ну-ну!..
— Ну и упёрлись в камень, начали огибать, ушли под скалу…
— У тебя что, язык с подбоем? — вспылил розмысл. — Выплюнь не жевамши!.. Чем дело-то кончилось?
— Прокопали, да не туда… — нехотя сознался Чурыня.
Лют Незнамыч очумело уставился на припорошенный окалиной щебень.
— Вниз?! — ужаснулся он.
Угрюмый немилорожий сотник вздохнул и не ответил.
— Чурыня… — пролепетал розмысл, отирая бледной ладошкой проступившую на плеши испарину. — Я тебя разжалую, Чурыня… Почто не велел дыру заложить?
— Так Лют Незнамыч… — жалобно вскричал сотник, всплеснув свободной от лампы ручищей. — Закладывать-то незачем было!.. Это каким же надо быть дураком, чтоб туда полезть?..
— Виновных-то хоть наказал?.. — беспомощно спросил розмысл.
— Знамо дело, наказал… Всех, кроме Нежаты…
— А чем это он лучше других?
— Да он последним рыл… Ну и выпал, стало быть… — сотник ещё раз вздохнул уныло и повернулся к нашедшим отмыкало. — Ну что? Кому отгул вне очереди?
Рабочие переглянулись, посмотрели на сотника, на чёрную щель укрытия…
— Слазить, что ли? — понимающе ухмыльнулся один. Прищурился хитровато, прикинул, смекнул — и бесшабашно махнул рукой. — А, где наша не пропадала!.. За отгул — можно…
— Только обвяжись покрепче, — процедил Чурыня. — А то погуляешь, пожалуй… по дну морскому…
Сбегали за вервием, опоясали смельчака по груди, затянули пару узлов — и доброволец надолго скрылся в заломе. Лют Незнамыч с любопытством взглянул на сотника.
— Ну и что там под нами? Сам-то не заглядывал?
— Хвост под
Последний вопрос был обращён к рабочим у залома. Двое отпускали верёвку, [70] третий распутывал.
— Да вроде много ещё… — отозвался он, оглядев раскиданные по щебню петли.
— А может, оно и к лучшему… — помрачнев, молвил розмысл. — Выпал — и выпал… А то, чует моё сердце, что-то неладное Столпосвят наверху затевает с Докукой этим…
— Так ещё не поздно… — вполне серьёзно заметил Чурыня, кивнув на чёрную щель залома, куда рывками уходило узловатое вервие.
Верёвка
Вервие простое. (берендейск.)
Лют Незнамыч поморщился.
— Да нет, не надо… Мы ведь, Чурыня, сам знаешь, тоже от них зависим… Продовольствие-то нашему участку от теплынцев поступает, а не от сволочан. Лучше уж не ссориться…
Из лаза донёсся глухой исковерканный многими отголосками рёв. Сотник и розмысл снова повернулись к залому.
— Что он там?..
— «Жив» кричит, — бодро отозвался один из рабочих.
— Это он про себя или про Докуку?
Переглянулись, пожали плечами. Последовал ещё один глухой нечленораздельный вопль, и рабочие начали торопливо выбирать верёвку. Первым из укрытия выбрался возбуждённый чумазый смельчак и тут же принялся тягать вервие вместе со всеми. Вскоре общими усилиями из тесной норы был извлечён сильно побитый и ободранный Докука. Глаза у него от страха из синих стали совсем белыми. В остальном же красавец древорез был с виду и впрямь целёшенек, как колокольчик.
То-то и оно что с виду… Увы тебе, отчаянная боярышня… Ахти вам, слободские красотки…
Глава 13
Явь и навь
Ворожить Чернава умела сызмальства. Бойкая росла, смышлёная. Другие, бывало, врут — только спотычка берёт, а уж она наврёт — так и не перелезешь. Гадала на решете, на иглах, воске, свинце, зеркале. Да, почитай, на всём, что под руку подвернулось… Дураков-то ведь не сеют и не жнут — сами родятся.
Предсказать удачу за пару берендеек — мужику ли, боярину — было для Чернавы раз плюнуть. И вроде бы никто из тех, кому она ворожила, на неё потом не жаловался, благодарили даже… Однако стоило ей попытать свою собственную судьбу, как тут же начинались чудеса. Врало решето, врали иглы, из воска и свинца отливалось такое, что молвить неловко. Зеркало тоже врало бессовестно. А уж замороженная в ложке вода просто издевалась над ворожейкой…
С Кудыкой вышло особенно обидно. На чём бы ни пробовала Чернава погадать, всё в голос кричало: «Держись от него подальше!» Из свинца, к примеру, сам собою отлился гроб. Однако чумазая погорелица, будучи не в меру догадливой, рассудила, что опять это всё враньё, и поступила в точности наоборот: пристала к древорезу, как локоть к боку. И ворожба тут же стала, будто бы назло, сбываться: гнались с колами берендеи, падало, грозя спалить, светлое солнышко, гроб же, отлившийся из свинца, как она теперь сообразила, предвещал и ей, и Кудыке скорое сошествие под землю.