Катарсис. Том 1
Шрифт:
Панкрат и Толик переглянулись.
— Да-а, кликуха у него знаменитая, — ухмыльнулся Толик.
— Что ж, спасибо за информацию, отец. Больше никто к Егору не приходил?
— Дак кто ж придет, коли Осип и Аксинья в больнице? Разве что сестры да Васька… дядя евонный, Василий Иванович, дак оне все знають, где он.
— Что ж не убрали в доме, если знають?
— Дак вить не велели подходить. Как не послушаешь? Власть…
— Понятно. Всего вам доброго.
— Прощевайте, добрые люди. Что говорить-то, ежели спросят — кто заходил?
— Кто
— Да мало ли… семо и овамо… милиция, к примеру.
Панкрат глянул в хитроватые карие глазки-живчики Романа: отец Елизаветы был далеко не дурак и не так прост, как казался с виду. Он многое замечал и все понимал.
— А ничего не говорите, — посоветовал Воробьев. — Меньше видишь — меньше знаешь, меньше знаешь — меньше отвечаешь.
— Это оно конечно, — покивал Роман с пониманием и вдруг быстро спросил: — А правда, что Егор человека убил?
Панкрат спокойно закрыл калитку, посмотрел на мужика, лицо которого выражало теперь сомнение и какой-то тревожный интерес.
— А кто сказал, что он убил человека?
— Да ОМОН жа…
— Не верьте. Егор — очень хороший человек, правильный, зря никого не обидит.
— Дак оно-то конечно… — с облегчением вздохнул отец Лизы, — я же и говорю… обознались ОМОНы-то.
— Обознались, — кивнул Панкрат. — Скоро все выяснится. До свидания.
Он догнал ушедшего вперед Толика, и оба ускорили шаг, заметив выглянувших из окон домов с обеих сторон улицы женщин.
— Ты слышал? — задумчиво спросил Воробьев.
— Слышал.
— А понял?
— Если полковника взял ОМОН, то это означает, что его подставили бандиты, инкриминировав ему убийство своего приятеля на складе ГСМ.
— А это означает в свою очередь, что у хозяев зоны очень большие возможности и связи. Они запросто могут организовать свидетелей и доказать вину Крутова, несмотря на его алиби. Полковника надо выручать!
— Как? Атаковать райотдел милиции в Жуковке?
— Пока не знаю.
Панкрат оглянулся. Отец Елизаветы стоял у своей хаты и смотрел им вслед.
КРУТОВ
«Светящееся снежное поле… ночь… звездный купол неба… торжественная морозная тишина… дорога с цепочкой телеграфных столбов… и тихий гул проводов, который можно слушать долго-долго, ни о чем не думая, ничего не желая, кроме бесшумного полета над бесконечным заснеженным полем…»
Что-то кольнуло в сердце, словно растаявшая льдинка…
Крутов очнулся. Никакого снежного поля, никаких столбов с проводами (память детства), никаких звезд — тюремная камера с рядами двухэтажных нар и зарешеченным окном высоко под потолком. И гул в ушах — не от звенящих от мороза проводов, а гул крови в многострадальной голове, получившей немало ударов утром, днем и вечером.
Крутов пошевелился, соображая, что лежит на одной из коек нижнего яруса, повернул голову и встретил внимательный взгляд длинноволосого — волосы собраны в пучок на затылке — молодого человека с буквально светящимися прозрачно-голубыми глазами.
— Живой? — вежливо спросил молодой человек.
— Уйти живым — сейчас уже красиво [21] … — пробормотал Егор, прислушиваясь к себе. — Странно… помню, как били, но ничего почти не болит… только в голове звон…
— Я вас немножко подпитал, энергетически, не сердитесь.
21
В. Вишневский.
— За что же? — Крутов задержал взгляд на лице парня, излучавшем удивительное, непоколебимое, наполненное внутренней силой спокойствие. — Кто вы?
— Меня зовут Ираклий, Ираклий Кириллович Федотов, если угодно. А живу…
— Эй, сявки, кончайте базлать, человеку спать мешаете.
Ираклий и Крутов посмотрели на говорившего, переглянулись.
— Блатные, — понизил голос Ираклий. — Позавчера задержали, за ограбление. Права качают.
— Чмо, тебе говорят! Облома захотел?
Крутов оглядел компанию.
Их было четверо, неуловимо похожих друг на друга, как шишки одной сосны, угрюмых, обветренных, с застывшими старыми лицами, хотя возраст самого старшего из них вряд ли достигал пятидесяти лет. Один спал, укрытый простыней, трое тихо играли в карты, раздетые по пояс. Тот, кто оборвал разговаривающих Ираклия и Егора, был худ, но жилист, с волосатой грудью, не загорелый, а какой-то темный, словно кожу его специально дубили. На плече у него красовалась цветная наколка: синий мужской член в зеленом лавровом венке и две красные ладони.
— Им место не в КПЗ, — сказал Егор, — а где-нибудь на Колыме. А вы как сюда попали?
— Что-нибудь о РОЧ слышали?
— РОЧ? Это Российское общество…
— Российский Орден чести. Я магистр Жуковского отделения РОЧ.
Крутов присвистнул.
— Каким же образом вы оказались в камере?
Темнотелый татуированный «братан» что-то сказал соседу, огромному пузану с висящими грудями, и тот, тяжело ступая, подошел к нарам, где сидели Егор с Ираклием.
Камера притихла. Кроме четверых уголовников, здесь находилось еще четверо человек: лысый дедок, свернувшийся калачиком у параши, двое молодых парней с бритыми головами и мужчина средних лет, спавший на койке верхнего яруса.
— Жить надоело, бобики? — Пузан протянул пухлую руку к Ираклию, и Крутов аккуратно, не вставая, ударил его ногой под колено.
Пузатый присел и едва не упал, хватаясь руками за стояк нар. Выпучил глаза.
— Ты чё, оборзел, баклан?!
Двое его приятелей перестали играть, посмотрели друг на друга, бросили карты и подошли к месту инцидента. Крутов сел, прикидывая, кого отключать первым, но голубоглазый магистр Ордена чести остановил его жестом и повернулся к уголовникам, не вставая с места, глянул в бешеные глаза татуированного.