Катары
Шрифт:
Когда моим отлучением от СС занялся лично Гиммлер, я понял, что дни мои сочтены. Не оправдав ожиданий лагерного начальства, я потерял остатки доверия. Они требовали, чтобы я, одев одежды палача, показал, на что способен. Но я остался всего лишь обычным ученым, в очередной раз сбившимся с пути. Тем не менее, когда я освободился от этого ада, ко мне очень скоро вернулось желание продолжить поиски. Никто не мог помешать мне достичь назначенной цели. Я решился, ни на что не смотря, все же приехать в Кёльн, однако так, чтобы меня никто там не заметил.
Преданный тебе
Отто
ГЛАВА 51
Филиппа открыла верхний ящик комода. Она достала оттуда нижнее белье, ночную рубашку, постояла в нерешительности, сложила белье и уложила в чемодан, стоявший на кровати. Затем она пошла в гостиную, взяла несколько бумажек и швырнула в камин. Взяла спичку и чиркнула. На столике в гостиной стояла фотография: муж, жена и маленькая девочка. Филиппа подумала, не кинуть ли и ее в огонь, потом взяла и положила во внутренний карман чемодана. Еще немного подумала — не забыла ли чего-нибудь. Конечно, ей бы хотелось захватить с собой еще много-много вещей, но она знала, что лишнего брать не следует. Главное было собраться побыстрей. Уже закрывая чемодан, она увидела визитную карточку на каминном столике: «Гостиница "Альбигойцы". Может быть, пригодится. Она положила карточку в карман блузки. Потом взяла дамскую сумочку, которая уже чуть не лопалась от бумаг; там же лежали деньги и карта Франции.
Она набралась храбрости и была уверена, что все у нее получится. А Бертран, вспомнила Филиппа, отказался бежать с ней. Неужели она одна посмела вырваться из этого ада? Ей не хотелось так думать. Сейчас, по крайней мере, не стоило. Чемодан закрылся не без труда: слишком много всего хотелось ей увезти. Она в последний раз посмотрела на комнату, словно прощалась со старым другом, которого больше никогда не увидишь, и быстро выскочила в коридор. Тут же она услышала поворот ключа в замке. Филиппе некогда было рассуждать, что это такое. Она хотела было повернуть, спрятаться в комнате, но было поздно. Дверь открылась, и она оказалась лицом к лицу с Добрым Мужем. Он был в штатском, но к обороту лацкана пиджака приколол знак Ордена.
— Так-так, Добрая Жена, — сказал он укоризненно. — Хочешь нас оставить? Какая неблагодарность! Мы столько для тебя сделали!
— Пустите меня, — ответила она сдавленным от страха голосом. — Я ничего не скажу. Вас не тронут. Клянусь! Я просто хочу уехать, куда-нибудь перебраться отсюда.
Добрый Муж насупился и поглядел на нее, как отец, уличивший дочь во лжи.
— Тссс… тссс… Филиппа, ты не хуже меня знаешь: от прошлого не убежишь. Заметь: твое поведение не удивляет нас; ты всегда была самой недисциплинированной из всех наших братьев и сестер. Каждый раз мы прощали тебя, потому что имели веру в твою душу. Мне нелегко это сказать, но сегодня я, наконец, усомнился в твоей воле возвысить свою душу и возвеличить наш Орден.
Говоря, Добрый Муж подходил к Филиппе все ближе. Она уронила чемодан и медленно пятилась назад. Но она знала, что выхода там нет и вскоре она упрется в стенку спиной. Добрый Муж все так же укоризненно продолжал свое наставление:
— По счастью, один из Добрых Мужей просветил нас на счет твоих намерений.
Эти слова как будто ударили Филиппу в солнечное сплетение. Бертран ее выдал. Она хотела его спасти, а он выдал ее!
— Но ты знаешь наше правило, — продолжал Добрый Муж. — Мы оставили его от военных времен. За каждое падение одного из братьев мы приносим в жертву пятерых. Верно, жестоко платить пятерым невинным за одну паршивую овцу, но только так мы можем заставить преступника почувствовать тяжесть своей вины. И так мы предотвращаем любое неповиновение.
Филиппа задрожала. Страх и отчаяние смешались в ней. Она чувствовала, что на глаза наворачиваются слезы, но всеми силами удерживала их. Она не желала доставить ему такое удовольствие, а главное — еще не признавала себя побежденной.
— Но госпоже Филиппе до других дела мало, — продолжал Добрый Муж все так же укоризненно. — Госпожа Филиппа думает только о себе. Что ей до того, если прежние товарищи заплатят жизнью за ее себялюбие.
— Нет! — вскрикнула она. — Я не желаю им зла! Не трогайте их!
Добрый Муж перевел взгляд на чемодан и покачал головой.
— А куда ты собиралась уехать, добрая моя Филиппа? — спросил он. — Надеялась найти местечко во Франции? Но она уже не твоя. Бедная простушка! Признаюсь, иногда твоя наивность меня просто поражает.
Филиппа уже не могла сдержать слез. Она уткнулась-таки в стену и, всхлипывая, медленно сползла по ней. Чемодан лежал рядом.
— Будьте милостивы! — проговорила она сквозь слезы. — Отпустите меня! Я хочу только свободы!
— Идиотка! — повысил голос начальник. — Ты хочешь быть свободной во Франции, которая гонится за тобой! Ты разве забыла, что после освобождения твоего отца расстреляли за сотрудничество с врагом? Забыла, что матушка твоя решила повеситься, чтобы не терпеть позора, не быть обритой? Ведь это не то что танцевать с немецкими офицерами в посольстве Рейха… А ты, бедная моя Филиппа, ты сама…
— Перестаньте! — рыдала она. — Замолчите!
— Ведь ты не просто была прекрасной студенткой. Нет, ты была настолько предана идеям национал-социализма, что написала диссертацию об объективных расовых факторах, обличающих вредоносность евреев. Говорят, твою работу читали и одобряли в самых высших сферах Берлина. Представь себе: обернись война по-другому, тебя мог бы принять сам фюрер… Ты оказалась бы среди избранных, правда ведь?
Девушка спрятала голову в руках, пыталась заткнуть уши, но ничего не получалось: слова Доброго Мужа отдавались в ее голове, как голос проповедника в гулком соборе.
— Я заблуждалась, — шептала она. — Я ведь уже объясняла. Я хотела порадовать отца, ведь я обожала его. Я делала то же, что и все…
Добрый Муж подошел к ней, с видом сострадания положил руку на плечо и сказал:
— Бедная Филиппа! Я тебя понимаю. Но нынешние хозяева жизни беспощадны к вчерашним. И по этой причине выбора у тебя нет: ты должна следовать за нами. В Ордене ты нашла не только основание жить и надеяться, но и надежду на очищение.
Дальше все произошло очень быстро. Филиппа сильно ударила Доброго Мужа в пах. Схватила чемодан и стукнула его по голове, оглушив окончательно. Побежала по коридору, открыла дверь, заперла за собой на два поворота. Выскочила на лестницу и в несколько прыжков оказалась на улице.
ГЛАВА 52
И так, и сяк вертел Ле Биан зарисовки Бетти. Это были, бесспорно щиты обыкновенной, так называемой старофранцузской формы. Они имели два пересечения, то есть были разделены по горизонтали на три равных полосы. В навершии щитов находился катарский крест, говоривший сам за себя. В центральной части гербов изображались лев, горностаевый мех, поднятая вверх рука и медведь. По всей вероятности, они указывали на гербы каких-то городов. К счастью, Ле Биан уже давно интересовался геральдикой и довольно легко установил, какие же города имелись в виду. Лев принадлежал городу Леону, что ныне в Испании. Горностаевый мех — немецкому городу Кёльну. Рука, поднятая вверх, всегда была символом Кремоны на севере Италии. Наконец, медведь, по мнению Ле Биана, представлял богатый средневековый город Брюгге, ныне бельгийский.