Катастрофическая История о Тебе и обо Мне

Ротенберг Джесс

Я была ошарашена. Как я упустила его из виду? Смокинг, поняла я. Он был одет в смокинг. Глаза наполнились отчаянными счастливыми слезами.

— Какой сейчас день? Что за месяц?!

Патрик бросил торопливый взгляд на Папины электронные часы на прикроватном столике.

— Июнь. Двенадцатое июня.

12 Июня. 12 Июня. 12 ИЮНЯ.

Я снова посмотрела на фото, чтобы убедиться, что у меня нет галлюцинаций.

— Это он, — прошептала я. — Это, правда, он.

Моя первая любовь и он улыбался. И что самое

главное, он был жив. Это фото было тому доказательством. Наш бал уже прошел. И Джекоб Фишер дожил до него.

Он жил.

Я обняла Патрика, вдыхая запах его мягкой кожаной куртки и ощущая, что все в мире встало на свои места.

В моем странном, совершенном мире.

Он нежно поцеловал меня в лоб.

— Ecce potestas casei. Остерегайся силы сыра.

Мы немного задержались, наблюдая за тем, как спит моя семья, но, наконец, все же вышли обратно в коридор, закрыв за собою дверь с тихим щелчком. Я прошла мимо ванной и туалета, мимо комнаты Джека. Лишь к одной комнате. Одинокая дверь слева терпеливо ждала в конце коридора. С надписями: «Ушла по делам», «Посторонним вход воспрещен» и «Никого нет дома».

Но теперь я дома.

Я открыла дверь своей комнаты, и меня обдало облаком ледяного воздуха. Ковер из псевдо-лепестков роз захрустел под ногами, когда я вошла. Моя комната. Моя кровать. Мои окна, книжные полки и ряды книг, и даже одеяло, под которым я спала каждую ночь, высунув наружу одну ногу. Мое детское одеяльце: желтое с маленькими желтыми пушинками, в которое я заворачивалась клубочком, прежде чем уснуть.

Комната была темной, пыльной и до жути тихой. Спящая гробница, в которой похоронены плохие сны, разбитые сердца и грустные воспоминания. В мое отсутствие никто не смел сюда ступить.

Я подошла к креслу на подоконнике, когда-то уютному и полному подушек, где Джек и я играли в настольные игры. Сейчас подушки были аккуратно сложены в уголке. Занавеси задернуты. Окна заперты. Поэтому я открыла их.

Я отодвинула занавески и попыталась открыть окна. Они застряли, вероятно, рамы разбухли от сырости, поэтому я дергала до тех пор, пока, наконец, не услышала, как ставня начала подаваться.

Давай, давай.

Я ощутила, как она сдвинулась еще больше.

Открывайся, открывайся же.

На лбу появились капельки пота.

Ну же. Да открывайся же ты.

Я услышала треск и вскрикнула, когда окно распахнулось, и на меня подул теплый утренний ветерок, такой яркий, полный цвета, музыки, энергии, смеха и прощения. Стены моей комнаты заскрипели и застонали, потолок прогнулся, насколько это вообще возможно. Дом вдохнул, выдохнул, затем снова вдохнул в себя новую жизнь и тепло. Затем, я ощутила его сердцебиение. Пульс. Воспоминания. Пробуждение.

Я опустилась на ковер, сделала глубокий вдох. Закрыла глаза и попыталась ухватиться за свою историю. Попыталась запомнить каждую мельчайшую деталь. Чтобы уже никогда не позабыть ее. Даже через тысячи жизней.

Я запомнила звук колокольчиков, которые

Папа повесил за моим окном несколько лет назад. Каким прохладным и колючим был ковер, если лечь на него голой спиной. Едва заметный запах яблок. Мама всегда говорила, что в моей комнате пахнет яблоками.

Внезапно, я ощутила, как ко мне прикасается и дразнит луч света. Открыв глаза, я заметила крошечное сияние, танцующее на дальней стене. Это отражалась старая золотая рама зеркала, что повесили над моим комодом. За стеклом был лист бумаги, а на нем стихотворение дедушки, которое он написал мне на мой последний день рождения. Пятнадцатый.

Я поднялась и подошла к листку. Края рамы были позолоченными, потрескавшимися, знакомыми. Я едва смогла увидеть свое отражение в сияющем зеркале. Мне удалось разглядеть длинные темные волосы. Порозовевшие щеки. Зеленые глаза. Немного старше. Немного мудрее. Я потянулась и коснулась зеркала, проводя кончиками пальцев по своему отражению.

По словам Мамы, я была красавицей. Как бы мне хотелось ей верить. Как бы мне хотелось снова сказать им всем, как много они значат для меня. И всегда будут. Но больше всего, мне бы хотелось, чтоб они узнали, как мне повезло, что все они у меня были.

Жить. Любить. Быть любимой. Чего еще может желать девушка?

— Ангел, — услышала я шепот Патрика.

В это самое мгновение, я поняла: время пришло. И я, наконец, была готова.

В моей груди появилось чувство, не острой обжигающей боли, когда я поняла, что умерла, а дружеского тепла и света, пронзающего меня и исцеляющего мое разбитое сердце. Из-за слез и предательства Джейкоба и Сейди, которое было ложным. Теперь я это знала.

Я упала на колени, когда комната вокруг меня стала вращаться и раскачиваться. Меня закружил мягкий поток воздуха, и я посмотрела вниз, чтобы увидеть, что я исчезаю.

Меня окружил голос Патрика.

Возьми мою руку.

Я приняла ее.

Затем, в свой самый последний миг на земле, взгляд остановился на последних строках стихотворения моего дедушки…, особых строках, которых я никогда по-настоящему не понимала, до настоящего момента.

И хотя я все их знала наизусть, я прочла слова вслух.

В разгаре счастья или же отчаянья

в горести или в радости

в счастье и в боли:

Поступай правильно и будь с собой в ладах.

Нет в жизни большего дара, чем мир,

за исключением любви.

Пусть любовь будет всегда с тобой.

Заметки

[<-1]

Уэсли и Лютик — персонажи романтического фильма «Принцесса-невеста» («The princess bride», 1987); Гарри и Салли — персонажи фильма «Когда Гарри встретил Салли», 1989; Элизабет и мистер Дарси — персонажи романа Джейн Остин «Гордость и предубеждение» (здесь и далее прим. ред.).