Катилинарии. Пеплум. Топливо
Шрифт:
– А им не понять вашего.
– Поскольку люди уровня 80–100 являются самой многочисленной группой, мы предпочитаем не давать им названия из опасения обидеть: они самые чувствительные. Мы называем их «80–100», цифры говорят сами за себя.
– А дальше?
– Дальше идут «пустоцветы» – уровень 100–120. Они недостаточно умны, чтобы войти в элиту, но и недостаточно глупы для посредственности. С ними у нас больше всего хлопот. Не совсем понятно, какое им найти применение, поскольку
– Искусство не имеет ничего общего с уровнем интеллекта!
– Это мнение овоща.
– Именно: я, овощ, была человеком искусства.
– Нет, вы были писателем.
– И к какой же группе вы относите писателей?
– Интерес к литературе проявляют любые слои населения. Существуют писатели-овощи, которые пишут для читателей-овощей, писатели 80–100, пустоцветы и так далее. Литература очень полезна для власти, ибо позволяет определить умонастроения разных интеллектуальных групп.
– Я бы хотела быть писателем-воронкой.
– Воронки не читают.
– Вот-вот.
– Лгунья! Вы всегда хотели, чтобы вас читали.
– В моем времени – да. Но писать для определенного интеллектуального слоя, будь он самым низким или самым высоким, мне противно.
– Какие мы нежные! Итак, продолжаю. Существует малая элита, она состоит из тех, чей уровень интеллекта – от 120 до 130. К этой группе принадлежат почти все юристы. Далее – элита, уровень интеллекта 130–150. Это врачи и инженеры. Затем следует большая элита с уровнем 150–190. Это математики и физики.
– Дайте я продолжу. Уровень выше 190 – это гении, такие как вы, Цельсий.
– Да, с той только разницей, что их не называют гениями. Их зовут просто грандами.
– Как в Испании?
– Да, только Испании больше не существует, а этот титул не имеет отношения к благородному происхождению.
– Это я уже заметила.
– Одна из прелестей нашей системы в том, что интеллектуальный уровень Тирана составляет 140. Он даже не входит в большую элиту.
– Да, почти слабоумный.
– Посмотрите лучше на себя.
– Простите, но я в жизни не слышала столь поразительной чепухи, как ваша классификация. Эта ваша нелепая интеллектуально-карьерная шкала – плод вопиющего тупоумия: даже в мою не самую утонченную эпоху никому бы и в голову не пришло внедрять такую примитивную и архаичную систему. И вообще у нас начали поговаривать о бесполезности тестов IQ.
– Знаете, что самое смешное? Если бы я причислил вас к грандам, вы бы сочли эту градацию совершенной.
– А к какой категории вы относите мистиков?
– Мистиков?! А почему не воздушных гимнастов?
– Отвечайте.
– Что за нелепость! Нет больше никаких мистиков. Откуда им взяться?
– А откуда вам знать, что их нет? Это же не профессия, и на лбу у них не написано.
– Ошибаетесь. У мистиков впалые щеки и глаза как у воронок.
– Глупое расхожее мнение. Большинство мистиков выглядели совсем по-другому.
– Но для чего вы хотите знать, что стало с мистиками? Пишете исследование об этнических меньшинствах?
– Мне кажется, что после всех ужасов, о которых вы даже не посмели мне рассказать, вновь возникла потребность в мистицизме.
– Не более чем в холере или чуме.
– А я вот уверена, что мистицизм расцвел буйным цветом. Но настоящий мистицизм, как истинная любовь, не выставляет себя напоказ, поэтому и не попал в вашу классификацию.
– Ваши пустые догадки просто восхитительны. Какая разница, есть мистики или их нет. Знаете, что сказал Сталин, когда ему сообщили о возражениях Ватикана: «Папа? А сколько у него дивизий?»
– Да я вам не про религию, а про мистицизм.
– Тем более. Некоторые религии откровений сумели объединиться в группы давления: так уже бывало, и не раз. Но мистики могут повлиять на будущее мира не более, чем охотники за бабочками.
– Да откуда вам знать?
– Не смешите меня.
– По-моему, если кто из нас и глупец, так это вы. Ни одна наука, ни один ум, даже такой, как ваш, не может позволить себе пройти мимо этой темы.
– Какой?
– Мистицизма. Незримого мира.
– Постойте… Уж не собираетесь ли вы говорить о Боге?
– Нет, это не тема для разговора.
– Тогда о чем вы толкуете?
– О том, о чем не говорят. О тех тревогах, о том, что недоступно нашему разуму и что будоражит нас, о том непостижимом и невыразимом, что слышится в переходах некоторых концертов Баха, что не дает уснуть по ночам и внушает мысль, что мы слепы и глухи…
– Женские штучки.
– Концерты Баха – женские штучки?
– Концерты Баха – произведения гения. Вполне естественно, что они приводят вас в трепет.
– Вот как? А вас, значит, не приводят? Вы сочиняете такие каждое утро, стоя под душем?
– Таланты у всех разные.
– Это точно. У Баха – музыка, у вас – извержения вулканов.
– Долго вы еще будете изрекать подобные глупости?
– Может, вы намерены оставить потомкам сочинения вроде «Менуэт для Везувия с оркестром – apocaliptico ma non troppo»?
– К чему вы клоните?
– Как вы можете думать, что творчество Баха или Моцарта вписывается в вашу интеллектуальную симптоматику? Как вы можете быть настолько глухи, чтобы не понимать, что за этим стоит нечто для вас непостижимое?