Катя, Катенька, Катрин
Шрифт:
Катя не была полностью уверена, таким ли был диалог или ее воспоминание перемешалось с рассказом Уны, который был, несомненно, более красочным. Она умела рассказывать обо всем необыкновенно интересно, так что ее можно было слушать с утра до вечера. Так Катя часто и делала: слушала ее с самого утра, потому что Уна сидела на парте за Катей и могла часами рассказывать ей шепотом всякие самые невероятные истории. Когда же Геленка, классная руководительница, в наказание за болтовню пересаживала ее, она писала Кате записочки. Кроме того, они ежедневно вместе возвращались домой из школы, несмотря на то, что Катя порой пыталась скрывать их дружбу. Она так гордилась
«Доченька, — сказала ей мама, когда Катя позавидовала такой жизни, — у тебя еще все впереди!» Так мама говорила всегда. «Подожди, вот через три года закончишь школу…»
«Не будь глупой, — советовала Кате Уна. — Твоя мама видит в тебе ребенка. Ужасно. Но ты сама виновата. Когда-нибудь ты должна воспротивиться этому, сказать: „Хватит! Я уже взрослая!“ Знаешь, некоторые школьницы в шестнадцать лет выходят замуж, а ты все будешь учиться. Кошмар!»
Иногда Катя пыталась защищаться: по-другому нельзя, раз она решила стать врачом. Уна пожала своими красиво загоревшими плечами:
«Тебя это радует? Еще восемь лет учиться! А может быть, и десять? Угробить себя. Состаришься и…»
И далее Уна весьма красочно изображала, какая незавидная судьба ждет Катю: «Будешь сидеть все время за книгами, волей-неволей станешь книжным червем, зубрилой и карьеристкой. Веснушки разрастутся, на глазах появятся очки, и вскоре тебе уже будет все равно, вылезает у тебя из-под пальто юбка или комбинация, как у Марты Проусковой». А это была самая неприятная девочка в их классе. Противная ябеда, которая знала целые страницы учебника наизусть и всегда старалась понравиться учителям.
Такие рассуждения обижали Катю, но в то же время заставляли и задуматься. Каждый раз, когда речь заходила о будущем, Уна убеждала Катю в своей правоте, та соглашалась с ней и уже почти была готова принять твердое решение. Но когда возвращалась после таких прогулок домой, эти разговоры казались ей глупыми, смешными и постыдными. Вот так выглядел их договор.
На чем он держался? На том, что Катя в конце концов примет решение. Уне же решать было нечего. Она знала точно, чего хочет: быть манекенщицей! Девушкой, которая демонстрирует красивые платья, которую фотографируют для обложек модных журналов, которая всегда элегантна и красива. Уна уже знала, как правильно расстегнуть шубку, чтобы показать необычность покроя, знала, как повернуть голову, прищурить глаза, улыбнуться. Уна охотно демонстрировала это девочкам в школе, и они принимали эти демонстрации мод с восхищением. И Катя в том числе.
«Когда-нибудь с ума сойдешь от нее!» — ревниво заметила Эва Фромкова, с которой Катя дружила до тех пор, пока то ли в понедельник, то ли в четверг в класс не вошла Уна.
Да
— Знаешь, не нравится мне твоя новая подруга. Как ее, собственно, зовут?
— Уна, мамочка.
— Горилла гривастая! — сказал и тут же простучал азбукой Морзе Енда, который как раз читал какую-то приключенческую книгу об африканских лесах.
Его замечание мама тактично обошла молчанием, что показалось Кате оскорбительным. Но на этом разговор не окончился:
— С тех пор как ты с ней дружишь, у тебя сплошные замечания: «Мешает заниматься», «Не подготовила урок».
Катя покраснела. Да, это правда. Но Уна тут ни при чем. «Наверно, наговорили маме на родительском собрании. Все почему-то против Уны».
— Все ей завидуют, поэтому и злятся.
— Неужели все, Каченка? — поинтересовалась мамочка. — И пан учитель Плоцек, и учительница чешского языка? А чему завидуют?
Енда повизгивал от радости, выражая этим свое согласие с мамочкой, а Катя?..
…Катя натянула на голову одеяло, сшитое из пестрых лоскуточков. Лучше поскорее заснуть, чтобы глупые воспоминания не лезли в голову.
В главе пятой происходит нечто страшное
Шел дождь. Беспрестанный, мелкий, густой, он лил уже третьи сутки. Воздух был насыщен влажностью, и Катины волосы вились, как дикие черные змейки. Она не могла их даже расчесать.
Каждый дождливый день убивал ее надежды. Дорожки превращались в навевающие грусть болотца, в пустынном сквере шумно стучали капли дождя. Катя ходила мрачная и подавленная в своем старом и нелюбимом спортивном костюме. Она попросила у бабушки клубочки цветной шерсти и хотела заняться вязанием. Как жаль, что она уже взрослая и не может шить куклам платья!
А во дворе в сарае кипела работа. Стучали молотки, в ведре вздувала пузыри кипящая смола. Станда, Вера и Енда работали с усердием. Лодка должна быть спущена на реку вовремя: в первый день дедушкиного отпуска!
Медленной походкой возле сарая прошла Катя. Мимоходом спросила:
— Никто не хочет сыграть в карты, скажем, в «жолика» или хотя бы в «черного Петра»?
Но никто не откликнулся на ее предложение.
— У нас очень много дел, — с сожалением произнесла Вера.
Енда ответил более резко.
— Не приставай! — сказал он, яростно смазывая лодку и уже не замечая Кати.
— Действительно, интересно: ты над нами смеешься, говоришь, что мы занимаемся глупостями, а сама не можешь без нас существовать. — Станда смотрел на нее с холодным любопытством.
— Да. Только все вы… все мне страшно надоели! — крикнула Катя и убежала в дом. Там она вдоволь наплакалась.
— Катюшка! Что с тобой?
В дверях стояла бабушка. На ней был плащ. Она явно собиралась куда-то пойти. Когда она поняла, что Катя плачет от скуки, то, немного поразмыслив, предложила:
— Знаешь что? Поедем с нами!
Не успела бабушка сосчитать до пяти, как Катя бросилась к себе наверх, счастливая, что поедет в гости. Она умыла заплаканные глаза, быстро надела синее шелковое платье в крапинку и…
И услышала голос бабушки:
— Катюшка! Поторопись! Дедушка ждет!
Он сидел за рулем маленькой «татры» и нетерпеливо давал гудки.
— Скорей, скорей, Катенька! А… Вас двое. Катенька и Катя. Куда, барышня, собрались?
— С нами, Филипп! — объяснила бабушка.