Кавалергард. Война ва-банк
Шрифт:
– Сам понимаешь, брат, такую ерунду в большинстве печатают, что разобраться толком не можем.
Рысьеву он отказать не смог – родич как-никак, да и брат-кавалергард, так что пришлось на вопросы отвечать. Компания собралась в его дворце и общение проходило непринужденно, с умеренным употреблением алкоголя. Умеренным потому, что за несколько лет «дрессуры» гвардии Игорь буквально вбил гвардейцам в подкорку – похмелье имеряка его не волнует, тренировка будет в штатном режиме. Плохо стало? Ну тогда режим усиленный… Как и многие спортсмены, он негативно относился к излишней увлеченности выпивкой, и нужно сказать, результат был. Пить стали меньше – сперва в гвардии, а затем и в столице вообще. Не модно.
– Понимаю, братья, хотите сперва услышать про резню, – с легкой
– Конечно, – не смутился Прохор, – а то тебя уже новым Тамерланом кличут – пирамиды из отрубленных голов на газетных картинках, и все такое…
Посмеялись.
– Да ничего особенного, если по правде. Сперва вражеская кавалерия под картечь подставилась и… Точно не скажу, но больше половины легло на месте, да часть раны получила. Колышки эти еще… Ну а после мои прижали их, и началась рубка. Тем бы дурням либо сдаваться, либо нормальную оборону организовать и уходить организованно…
– А что так, не смогли? – задал вопрос один из кавалергардов.
– Не смогли. Очень уж много юнкеров исполчили, а вот подумать о взаимодействии не догадались. Вот они-то и путались под ногами.
Присутствующие с пониманием закивали – в обороне или там в партизанской войне ополчение могло стать грозной силой, особенно если действовать небольшими отрядами да на знакомой местности. А вот так – в чужой стране да вперемешку с профессиональными вояками в одном строю… Бред.
– Вот… Исполченные помещики, значит, путались… А как в битве бывает, сами знаете, как рубеж перейдешь, так звереешь невольно. Кровью там пахнет да товарищи убитые рядом падают… В кавалерии-то еще хлеще, там азарт куда сильней и обычно бой долго не длится – либо закончилось все, либо бежать одна из сторон начинает. Ну а если бегут, то сперва рубка начинается, а опосля и отходишь потихонечку. Тут же они вроде как бежать пытаются, но при этом убежать не могут – и сдаваться не сдаются – организованно, по крайней мере.
Герцог замолк на минуту и отпил кваса, стоявшего в отдельном графине. Тишина стояла… Перебивать и задавать вопросы пока никто не пытался.
– То есть мои драгуны и так бы мало кого в живых оставили – очень уж ситуация получилась непривычная. А тут еще так сложилось, что враги пограбить успели. Да не просто так, а… Знаете, в стиле гуннов из страшных сказок.
– То есть рассказы о сожженных селянах не вымысел? – осторожно спросил Рысьев. – Дескать, мстили твои…
– Не вымысел, – подтвердил принц, – и там не только селяне были, но и дворяне. А уж изнасилованных… Ну и учтите, что мои юнкера только-только из нищеты вылезли да достаток клинками заработали, а тут поместья у многих пожгли да разграбили, вот и озверели, чего уж там.
– А… Селян точно мекленбуржцы жгли?
– Не только и не столько они, там больше наемники постарались. Просто… Вскрылось там немало историй… Нехороших, в общем.
Настаивать на подробностях не стали – знали, что если принц не хочет говорить, то его никак не заставишь. Да и откровенно… Кому они нужны – подробности? Уж если такой бывалый вояка не хочет говорить, ежу понятно – порезвились мекленбуржцы так, что ой…
История «Нового Тамерлана» имела продолжение – газеты живо обсуждали эту тему. Что интересно – даже в английских и французских газетах некоторые выступали за Грифича. Пусть он не был образцом толерантности и мягкосердечия, но лекари при его войске лечили пленных вражеских солдат – и лечили хорошо. Да и в мародерке его войска не были замечены. Мирных жителей не трогали демонстративно и по возможности наводили порядок, уничтожая мелкие бандочки. Ну а после письма Вольтеру (которое тот опубликовал с достаточно благожелательными комментариями), что его юнкера мстили за разоренные поместья, европейское общество в большинстве своем решило, что пусть он поступил излишне жестоко, но был в своем праве. Здесь сыграла репутация самого Рюгена как человека, известного своей ученостью. У европейцев уже сформировался его образ – образ человека ярого в бою, но чрезвычайно спокойного и даже флегматичного в быту. Ну и конечно же, свою роль сыграли те самые ученые мужи, замешанные в старом заговоре, которых он «спасал от Сибири», ставя на преподавательские вакансии в своем Департаменте.
Однако самым главным оружием в битве за общественное мнение оказался… комикс. Вольтер, с которым он переписывался уже давно, пришел в восторг от великолепно оформленной истории в картинках – очень уж давно попаданец не занимался живописью, так что получилось это, скорее, случайно, руки сами потянулись к карандашам. И пусть комиксы были давно известны, но как художник-график Рюген считался одним из лучших в восемнадцатом веке… Пусть это было, скорее, благодаря необычным техникам, но ведь было!
Комикс же вышел не только на диво красочным, но и необычным – идеи двадцать первого века, как ни крути. Вот так и получилось, что красочный комикс решили перепечатать многие газеты, так что герцогу удалось донести свою точку зрения до широкой публики. Оправдать его не оправдали, и обвинения в излишней жестокости встречались, но перестали считать чудовищем, хотя репутация человека жестокого все же закрепилась.
Одной из самых важных задач во время пребывания в Петербурге герцог считал налаживание деловых связей. Между Россией и Померанией давно уже были налажены неплохие контакты, но ведь постоянно появляются какие-то новые возможности… И откровенно говоря, трудился Померанский не только ради подданных и грядущих налогов.
Собственные типографии, оружейные мастерские, верфи, ткацкие мануфактуры и много всего другого, «вкусного» и интересного, было в собственности Грифичей. Само собой разумеется, что государственные заказы Померании в первую очередь шли на собственные заводы, а уж потом – на все остальные. Ну и в России – промышленность здесь пока развита очень и очень слабо, за исключением отдельных направлений. Так что требовалось огромной, развивающей стране немало интересного.
А почему сам… Так при составлении контракта сам факт того, что твой собеседник – владыка полноценного и не такого уж маленького государства да в недавнем прошлом фельдмаршал русской службы и наставник императора… На среднестатистического купца или промышленника это давило достаточно сильно, и нередко он был счастлив заключить договор – даже если изначально этого и не планировал.
Некрасиво? Да ладно, какие-то возможности есть у каждого, и не использовать их просто глупо. Тем более что заключившие контракт купчины могли потом небрежно ронять в разговоре: «Мой компаньон, герцог Померании и Мекленбурга… Да, тот самый – наставник нашего императора…». Своеобразный ГОСТ…
Глава десятая
Москва встречала приветливо: горожане уже настроились на праздничный лад, и в городе царило удивительно благостное настроение. Павла любили – изрядно преувеличенные военные подвиги в сочетании с несомненными административными достоинствами последнего вселяли в людей вполне понятный оптимизм. Померанский понимал и разделял их мнение: молодой здравомыслящий правитель на троне – безусловно, здорово. Можно надеяться на… Ну, пусть не Золотой век, но на длительное царствование разумного императора – смело, а это какая-никакая стабильность, причем положительная. Уже хорошо… Добавить переселенческие программы на Юг и в Сибирь, постепенное уничтожение крепостничества как такового, и становится ясно – жизнь-то России предстоит неплохая!
Что интересно, дворяне в большинстве своем достаточно спокойно отнеслись к фактической отмене крепостного права. Подавляющее большинство дворянских семей либо вообще не имело крепостных, либо владели одним-двумя на целую семью. Так что толку от них особого не было – так, страховка, чтобы не помереть с голода. Ну а когда Петр начал платить жалованье вовремя да постепенно начал его повышать… Дворяне без особых эмоций отпустили крепостных. Точнее, эмоции были, но почти исключительно у богатых помещиков. А поскольку самые-самые так или иначе были замешаны в заговоре и лишились как имущества, так и дворянства, голос оставшихся крепостников звучал негромко.