Кайкки лоппи
Шрифт:
Повар обнаруженным карандашом нарисовал на груди несчастного крест и поставил всех членов экипажа по обе стороны от тела.
На своем языке он прочел длинную молитву. Все перекрестились, некоторые урки смахнули снова появившиеся слезы. Потом неожиданно взял слово дед. Не повышая голоса, он как-то ловко достиг такого тембра, что слова молитвы на голландском языке, казалось, насытили каждый кубический сантиметр пространства вокруг них.
— Аминь! — единый хор голосов поставил точку над обрядом.
— Что же произошло с бедным парнем? — позднее спросил Юра у повара. — Вроде бы и рана-то пустяковая, для жизни совсем не опасная.
— Старики у нас в таких случаях говорят: «Испугался жизни». Только колдун мог его спасти, даже врачи тут были, по-моему, бессильны. Наверно, он сам себя объявил мертвым, будучи еще живым. Дал некую установку, что все равно обязательно умрет — вот и результат. Организм только повиновался решению мозга, — ответил Эфрен.
— Да, такая вот химия и жизнь! — почесал себе затылок второй механик.
Поужинав лепешками, старпом и механики расположились в своих гнездах, наблюдая, как урки под водительством боцмана из бесхозных фанерок и проволоки легко и виртуозно изготовили ящик, куда и поместили тело своего товарища.
Они не разговаривали между собой в то время, как филиппинцы занимались работой. Каждый думал свою думу.
Размышления старпома.
Вот ведь жизнь — штука какая! Живой и здоровый, только слегка раненный в зад, расстроился — бац, и помер. Этак у нас, наверно, пять шестых страны перемерло бы! Придется сомалийцам ответить за это. Они повинны, без всякого сомнения. Вообще-то всех нельзя вроде бы винить. В каждой стране хватает уродов. Бандиты — люди без национальности. Кто же сказал такую чушь? Кто-то из наших политиков. Герои — люди в высшей степени национальны. Герой афганской войны, чечен по национальности. Джоджо его зовут. Маньяк, вырезающий захваченным соотечественникам уши, тестикулы, выкалывающий глаза — национальность свою вдруг утерял. Имя сохранил, речь, даже нос характерный, все по-прежнему. Но теперь он — гражданин всего мира. Если нация честна между своими нацменам, то она вправе не только гордиться за выросших среди них героев, но и отвечать за своих ублюдков. Другое дело, что процентное содержание этих ублюдков может превышать количество героев. Аполитично мыслишь, старший помощник Лом!
Когда в далеком 1976 году в какой-то задрипанной Джибути кодла террористов захватила автобус со школьниками — французами и угнала его по направлению к границе с этой Сомали, Париж решил действовать, нисколько не считаясь с политикой. Едва только этот несчастная машина остановилась, не доехав совсем немного до сомалийского погранпоста, оттуда к трем бандитам перебежало еще трое. Французский спецназ развернулся вокруг, несколько запоздав. Шестеро молодчиков успело занять в салоне круговую оборону, старательно разложив прихваченное с сопредельной страны оружие. Потрещали немного между сторонами про условия террористов, про жару вокруг, про время для решения проблем. Со стороны Сомали погранцы постреливают, норовя угодить в спецназовцев. Привезли воду, чтоб можно было пить. Террористы — мудро отказываются, посмеиваясь: вдруг отрава? Предлагают детям. Тем не до подозрений, лишь бы напиться. Не яд — всего лишь снотворное. Дети благополучно дуреют, зевают, опускаются на пол, только бы поспать немного. Бандиты злобно крысятся — не смогли их обмануть французы. И тут же получают пули в свои черные головы от снайперов — лягушатников. Не все, конечно, но человека три, не успев удивиться, раскидывают мозги по окрестностям. Остальные террористы, несколько потерявшись, обращаются со словами критики друг к другу, к французскому правительству и мировому сообществу вообще. У одного из живых оторвалась рука с автоматом, другой ранен в голову по касательной, третий рикошетом брошен к полуоткрытым дверям автобуса. За девяносто секунд они планировались влиться в ряды соискателей тридцати трех (или шестидесяти шести) девственниц в райских кущах на рыло, чему поспособствовали бы подкравшиеся вплотную к машине спецназовцы, но тут вступили в битву сомалийцы. Со своей территории, заметив, что дело — не уха, они начинают обстреливать из любого доступного вооружения всех: и видимых (и невидимых) французов и спящих детей, и удрученных террористов и далекий южноамериканский континент.
Пришлось спецам-антитеррористам тратить лишних сорок пять секунд, чтобы разворачивать огневое заграждение по взбесившимся черным пограничникам, параллельно устраняя еще шевелящихся в автобусе бандитов. Но тот, что получил рикошет, успевает за эти мгновения застрелить ближайшую к нему спящую девочку. Однако и сам прощается со своей никчемной революционной жизнью.
Французы крепко огорчаются и сметают с лица пустыни сомалийский блокпост, где пользовались неприкосновенностью (как они сами считали — дурачки) благородные защитники рубежей свободной африканской страны.
Самое удивительное то, что Сомали оправдало свою поддержку террористов и гневно осудило действия французской военщины. Хорошо все это запомнилось, словно только что с политчаса гвардии майора Покровского. Неплохой был офицер, хоть и политрук. Боевые «Звезду» и «Знамя» не за выслугу лет дают.
Ну а сейчас-то что-нибудь изменилось? Если эти сраные сомалийские голодранцы выдерживают нешуточный конкурс на право влиться в ряды пиратствующей прослойки населения? Такое вот воспитание, такие вот герои?
Да что же делать-то? Что делать, что делать — валить надо. Всех местных героев, чтоб самим остаться в живых и больше не потерять ни одного человека из экипажа. Без войны и нервотрепки. Мы — мирные люди. Как сказал один киногерой военного времени: «Вы все думали, что Степан — дурачок. А я просто при лошадях». Так и мы: пусть буржуи думают, что все мы агрессивные варвары. Мы просто при своей Родине. Маленькой, но родной. Плевать на властителей, их прихоти, их дурные потуги. Они, наверно, даже и не знают про мой край. А я его люблю и всегда в ответе. Даже здесь. Даже перед полчищем этих негров.
Конечно, люди смертны. Что самое досадное — «внезапно смертны», как сказал Михаил Афанасьевич. Но вот так помирать от страха или безысходности — такая перспектива не устраивает до безобразия. Сколько бы народу тогда от этого померло в том городском театре, захваченном чурками — террористами! В своей стране быть лишенными всех нормальных человеческих свобод своими же соотечественниками — кошмар! Пришел ментовский спецназ, пострелял бандитов безупречно. А дальше что? Люди гибнут от последствий газового отравления, а спецназовцы тут же пиво пьют, перешагивая через дергающихся в конвульсиях граждан. Все, алес — они свою работу выполнили, они же не медики, чтобы людям помогать. Пусть другие прибегают, им за это деньги платят. Это ли не мутанты? Приказали бы каждого второго для профилактики замочить — вряд ли палец на спусковом крючке дрогнул. Рук не хватало, чтобы пострадавших просто на живот переворачивать, чтоб не задохнулись они — а эти смеются, пиво на халяву из буфета хлещут! Бандиты — конечно, нелюди. А эти, что — люди? Какая разница погибшему, пал он от руки чурки, или скончался, потому что мент просто не нагнулся, чтобы помочь? Он по большому счету жить хотел.
Вспомнить, как один знакомый давным-давно из автобуса вышел на последней остановке перед Питером воздухом подышать — грустно становится. Каникулы кончились, впереди ленинградская слякоть, позади дом с мамой и дом с отцом. Кругом кусты и тьма, народ в автобусе дремлет. Звезды с неба подмигивают, зябко как-то. Обратно на свое место попасть уже была не судьба. Откуда появился тот тщедушный сержант? В засаде, в кустах, наверно, сидел. Преступников караулил. Как даст по спине своей дубиной — звезды уже не подмигивают, крутятся разноцветным хороводом. Знакомый сразу же на колени, головой крутит, воздух ртом хватает. А мент с шофером поругался, тот по простоте душевной попытался осторожно возмутиться. Автобус и уехал. Зато приехал милицейский уазик. Не успел знакомый в себя прийти — уже в отделении в собачатник определяется.
Ни денег, ни документов, ни вещей — ничего. Свитер, джинсы да ботинки. Они явно не похожи на бронежилет, даже резиновый демократизатор не останавливают, только рвутся предательски. А тут еще слова такие многообещающие откуда-то со всех закутков: «деньги», «бомж», «деньги», «без документов», «деньги», «справлял малую нужду в общественном месте», «деньги», «справлял большую нужду в общественном месте» и снова «деньги». С рассветом — за порог. Вечером следующего дня — знакомая дырка в заборе на «Елизаровской». Что было в течение этих двух суток — воспоминаний нет, провал. Куда девалась сотня километров до северной столицы — подумать страшно. Вещи нашлись на автовокзале, как и куртка с документами. Нашлись также еще подписанные постановления штрафов на миллионы песо. Чтоб не вылететь с училища — встречный иск в суд, где обрюзгшая тетенька выдала достойную скрижалей фразу: «Нет повода не доверять сотруднику милиции». Виза закрыта. Но диплом — в кармане. Настоящий, цвета крови, пролитой в безвестном отделении милиции — красный.