Кайкки лоппи
Шрифт:
Но стремительный, как понос, Юра уже убежал в зону недосягаемости.
— Неблюдов! — наконец вспомнилось Красному. И даже обрадовался, будто восстановил в памяти теорему косинусов.
«Не blue dove — хмыкнул про себя Джон. — Не синий голубь. Все-таки — Синий!»
Красный бросился к машинному компьютеру, словно его сейчас у него отберут. Его пальцы ловко нажимали одновременно несколько клавиш. То ли клавиатура была маленькой, то ли пальцы — большими.
— Вот — ничего не работает! — сокрушался он. — Компьютер зависает, запчастей нет, стоянки короткие! Как работать в таких условиях?
— Да вы ж домой едете! — напомнил Джон, даже не пытаясь перейти на более доверительное среди дедов общение на «ты».
— Точно! — обрадовался Красный. В это время снова промчался энергичный Синий.
— Юра! — заорал старый стармех. Но тут дверь в ЦПУ раскрылась, и с главного трапа напряженный и очень серьезный урка внес обвисшее усатое тело.
«Ё-моё! — обреченно подумал Джон. — Это же самая кампанейская сволочь, Вилфрид Ван Дер Плаас!» Теперь стало понятно, почему так срочно потребовалось лететь вместо кого-то на «Кайен»! Этот неведомый кто-то, прознав-таки, что капитанит здесь «летучий голландец», отказался ехать на судно. Вполне резонно: какой смысл настраиваться на работу, подсчитывать вероятное жалованье, если через некоторое время придется улетать с судна, причем за свой счет? Пустая трата денег и времени.
Капитан, который в данный момент всем своим туловищем отягощал бедного филиппинца, имел склонность не любить механиков. Более того: русских, или украинских механиков он ненавидел люто, до пены у рта.
Сейчас Ван Дер Плаас возвращался из города, точнее, из ближайшего бара. Пить он любил, испытывая кайф от пьяных беспамятств. Какой-то участок поверженного мозжечка вспомнил о замене деда, вот он и приказал себя нести прощаться.
Красный сразу подобрался, изогнулся в спине, подкатил цепляющийся за резиновый диэлектрический коврик ножками стул.
— Садитесь, пожалуйста! Вот я вам сейчас кофе согрею!
Урка из последних сил бросил капитана на седалище и обессилено прислонился к переборке. Тот же покрутил, как на шарнирах, своими руками, посмотрел на них, словно проверяя, что они не оторвались и закаркал. Вообще-то очень странная тенденция существует у некоторых подданных королевы Беатрис: со временем они утрачивают возможность характеризоваться, как обладатели баса, баритона, дисканта, ну, или, фальцета. Может быть, тяга к сигаретам-самокруткам, может быть, пивная зависимость, может быть, мужское гормональное ущемление старых холостяков вызывают необратимые голосовые изменения. Они утрачивают возможность петь, даже фальшиво, они могут только каркать. Причем, каркают по-английски. Поди их разбери, что там они из себя выдувают! Ладно — капитан, ему в крайний случай можно по роже надавать. А вот суперинтендант? Сидит, падла, в офисе, и командует всеми механиками по телефону. Ему-то по морде уже не съездить — далеко очень.
— Уже уезжаешь? — закаркал капитан. — Спасибо за работу!
Джон чуть не упал в обморок: что это такое с Ван Дер Плаасом?
— И вам спасибо! — тонким голосом заговорил Красный. — Спасибо за кооперацию.
Позднее Джон узнал, что раз в две, иногда — в три недели, старший механик Красный приносил голландскому капитану деньги. Сто американских долларов. За заботу, так сказать. Вот и вся любовь.
— А ты работал на таком судне? — упер палец капитан в нового стармеха.
Потом присмотрелся, сфокусировал свой взгляд и закашлялся.
— Террорист! Собака! — кашлял он.
Джон побледнел и ответил:
— Рад знакомству. А меня можно называть: старший механик. Просто: стармех.
Красный съежился и попытался улизнуть. Тут в помещение ЦПУ снова ворвался Синий, нарезающий очередной круг, увидел капитана и замер, парализованный. Он и его прежний начальник прекратили всякое движение, даже дышать, казалось, перестали, уткнувшись животами друг в друга. Приклеить второму механику бороду, или, наоборот, сбрить ее у деда — отличить, кто есть кто, невозможно.
Ван Дер Плаас тупо уставился на машинную команду, попытался проморгаться, сощурился, но видение не пропало. Он позабыл про Джона, придумав про себя, наверно, что пора принять еще стаканчик для ясности восприятия и наметил попытку встать легким наклоном своего туловища. Урка, кротко вздохнув, захватил капитана под локти и поволок к выходу.
— У тебя есть мозги! — внезапно изрек голландец, видимо, ухватившись за искру мысли, блуждающую в алкогольных парах безумства. Судя по всему, это было напутствие новому стармеху, подразумевающее собой: есть мозги — разберешься с судном.
«Зато у тебя их нет, обезьянья ты отрыжка!» — подумал Джон. Когда-то пару лет назад довелось ему уже пересечься с этим капитаном. Две с половиной недели они проработали вместе. Но за это время Ван Дер Плаас пытался сдать Джона в японскую тюрьму, безуспешно, правда, а потом приказал его не кормить. Вот это ему удалось: повар сократил свой расход продуктов, так что пришлось немного поголодать. Впрочем, случился отсроченный на полтора месяца дембель — и Джон улетел домой, сразу же выбросив из головы всю эту историю. Теперь вот судьба устроила такой поворот, так сказать, сиквел.
Как выяснил он через полчаса, снова впереди ожидали его три недели совместной плодотворной работы под командованием этого «летучего голландца». Только теперь менялся капитан.
3
На отходе капитан, насытившись алкоголем, рвал ручку управления ВРШ (винтом регулируемого шага). Двигатель тоже насытился суровой реальностью и, не поспевая за отточенной до градуса реакцией голландца, выл алармом перегрузки. Пошел первый месяц контракта.
Усталый Джон напрасно пил кофе — глаза все равно смыкались. Второго механика он отправил в каюту. Толку от него все равно не было. Набегавшись по машинному отделению, тот норовил завалиться куда бы то ни было и наглым образом смежить веки. На вопросы отвечал невнятно, пытаясь использовать английскую терминологию, но путался и надолго замолкал. Цепенел и пучил глаза в бессодержательном взгляде.
Ночь предстояла долгая: выход из Сайгона по речке мог обрадовать любыми неожиданностями, тем более с таким бравым мастером. За три года работы в этой кампании Джону довелось встретиться лишь с пятью заслуживающими уважения капитанами из одиннадцати. Вообще-то, неплохо. Но с каждым из более-менее порядочных мастеров пресечения были всего лишь на месяц — полтора или того меньше. Потом сразу же попадался полный урод, и длилось это долго, девяносто дней минимум. К концу такого контракта Джон переставал смотреть на себя в зеркало: не нравилось ему выражение свирепой решимости на своем лице. Даже ежедневные попытки развеселить самого себя и улыбки ничего, кроме морщин в краях глаз не оставляли. Хотелось при встрече с капитаном, получив при этом очередную порцию яда, заправленного самоутверждением после призрачного, но явно ущербного детства, юности или чего еще, схватить за шкирку этого зарвавшегося негодяя и выбросить его за борт. Делов-то! Потом, конечно, суд, тюрьма, расправа. Вот этого как раз и не хотелось. Все-таки жизнь-то не на судне проходит — а на берегу с семьей! Поэтому приходится терпеть в меру своих сил. Впрочем, как везде и всегда…