Кайкки лоппи
Шрифт:
Мама известие о том, что сын не будет продолжать учебу в школе вместе со всеми остальными ребятами, восприняла спокойно. Закрыла глаза рукой и заплакала. «Слава богу, что не кричит, не ругается, не бросается посудой и не качается на люстре», — подумал Ромуальд, но не сдержался и заплакал сам.
— Какой же ты у меня стал самостоятельный, Ромка, — сказала она, обняв сына. — Какой же ты большой!
Ромуальд предполагал, что теперь, на полном государственном обеспечении, да еще со стипендией в семь рублей, он сможет экономить больше средств, чтобы передавать хоть раз в месяц отцу. Мама дала на первый месяц перед отъездом целых семьдесят рублей. Ромуальд планировал на них прожить до Нового года, все остальные деньги откладывая на отцовскую «пенсию». Он и не знал, что в первую же ночь в казарме, он лишится не только этой немалой по тем временам суммы, но и хороших чешских кроссовок и наручных часов. Но уже на День Великой Октябрьской Социалистической революции 7 ноября все это к нему вернется, даже больше.
— Слоны, вешайтесь! — заревел кто-то под дверью, и в кубрике включили свет.
Первокурсники, вчерашние школьники, стали непонимающе переглядываться между собой, не пытаясь, однако, подняться с кроватей.
— А ну, бегом, в коридор строиться, — проорал кто-то маленький круглоголовый в полосатой майке.
— Зачем? — поинтересовался один из лежащих.
Конечно, им довелось услышать, что первогодкам живется поначалу непросто. Наряды там, пища непривычная, распорядок дня, домой охота. Иногда даже старшекурсники припахивают. Но, чтобы это все началось сразу же в первую ночь, без всякой подготовки — в это не верилось.
Отвечать никто не стал. Задавшего вопрос перевернули вместе с кроватью, причем, лежащий на втором ярусе парнишка от неожиданности улетел к батарее, клюнул носом одну из батарейных секций и начал заливать все вокруг себя кровью, дико вращая глазами и крутя в разные стороны головой.
Первокурсники быстрее ветра вылетели в коридор и там, ежась и почесываясь, разобрались по парам. Им казалось, что они построились. За ногу выволокли парня, пускающего кровавые пузыри. Ему чудилось, что по полученной инвалидности построение теперь к нему не относится. Напрасно.
— Слоны! Вешайтесь! — снова повторил вышедший вперед крепкий черноволосый курсант. Он был одет в полную курсантскую форму, отутюженную и чистую. От этого он переставал быть человеком, он был изображением с плаката в холле училища.
— Первая шеренга — получить инвентарь и мыть лестницы, — сказал он не терпящим возражений тоном. — Вторая — в столовую.
— Снова кушать? — спросил кто-то из строя.
Его сразу выволокли перед товарищами, сунули кулаком под ребра и толкнули к стене. Он с отчетливым стуком врезался в рисунок, где персонаж мультика про Чунга-Чангу, а точнее, пароходик «Чижик» из фальштрубы выдувал лозунг: «Голубые дороги России». Уж кто, как не голубые, дороже всех для России-матушки.
Когда Ромуальд сотоварищи вернулись обратно в свой кубрик, то он с прискорбием заметил, что его прикроватная тумбочка, иначе, по-флотски, говоря, рундук, стал легче на семьдесят кровных рублей, часы и выложенных на нижнюю полочку кроссовок. Обувь он почему-то не решился сдать вместе с остальными гражданскими вещами каптенармусу.
Другие его сокамерники тоже порадовали себя отсутствием чего-то, что было особенно дорого: новая зубная щетка, журнал «За рулем» с описанием всех преимуществ автомобиля «Таврия», шерстяные носки лишь с одним укусом моли и прочее. И у всех, кто беззаботно выложил деньги, включая мелочь, они волшебным образом растворились в пространстве.
Ощущение пропажи было ошеломляющим. Казалось, ничего не пропало, а просто закатилось куда-то в щель, сдулось сквозняком, или по ошибке попало в чужие руки. Стоит только немного подождать — и добрые ребята принесут с извиняющейся улыбкой.
Но ждать долго было невмоготу, поэтому Ромуальд, как наиболее пострадавший, отправился на «тумбочку», где дневальный контролировал весь порядок в расположении.
— Чего надо? — не очень вежливо спросил тот, что не так давно выступал с пламенной речью, черноволосый и опрятный.
— Понимаете, тут произошла какая-то ошибка, — начал Ромуальд, скрестив для храбрости руки за спиной.
— Самая большая ошибка — это если ты сейчас не испаришься отсюда, — проговорил курсант и скрестил руки на груди.
Ромуальд чуть было не стал перекрещивать свои ноги, но вовремя сообразил, что потеряет равновесие и упадет.
— Вы послушайте: у нас из комнаты пропали деньги, кое-какие личные вещи, — сказал он.
— Не из комнаты, карась, а из кубрика, — уточнил парень и внезапно сузил в бешенстве глаза. — Мне твои пропажи по барабану. Пошел отсюда!
И внезапно, без всякого предупреждения, ударил носком своего курсантского ботинка Ромуальда прямо между ног. Это было больно. Да что там — это было очень больно! Других ударов он уже не ощутил, хотя потом, по образовавшимся на теле синякам определил, что они тоже имели место.
Пока он валялся на полу, перекатываясь в согнутом положении с бока на бок, зажмурив глаза и пытаясь не голосить, вокруг появились еще люди.
— Чего, Бэн, вальтует? — поинтересовался один.
— Совсем обнаглели караси — первый день в системе, а им уже личные деньги подавай! — ответил тот, что свалил несчастного Ромуальда. — Сейчас я его вообще урою!
Боль медленно отступала, уже можно было раскрыть глаза и выдохнуть весь воздух, что скопился в легких, пока хозяином тела был паралич страдания. Вместе с этим пришло осознание того, что все их пропажи были совсем неслучайны. И тут же откуда-то из глубины души, доселе никак и никогда себя не проявлявшая, поднялась багровая ярость. Конечно, тогда Ромуальд еще не мог дать этому своему чувству такое определение, название пришло позднее, когда довелось прочитать один из рассказов Джека Лондона.
Он медленно встал на ноги, все еще не в силах полностью разогнуться, и мрачно проговорил, глядя в глаза своему обидчику:
— Ты сам мне принесешь мои деньги, сука. Не пройдет и нескольких месяцев.
— Ты слыхал, Бэн, он еще и угрожает! — сказал кто-то. — В натуре, вальтуют караси.
Но Ромуальд уже повернулся к ним спиной и, ступая маленькими шагами, пошел в свой кубрик. Ударить в спину почему-то никто не решился.
3