Кайкки лоппи
Шрифт:
Отец сидел в своей унылой комнате, лохматый, небритый и очень старый. Увидев вошедшего сына, он радостно заулыбался, но получилось это у него плохо. Жалкая улыбка нисколько не меняла выражения безысходности на помятом и каком-то обрюзгшем лице. Только глаза говорили: «Сынок, как же я тебе рад!»
Здесь нельзя было находиться долго, Ромуальда душили слезы, и казалось, что воздуха просто не хватает. Он заставил отца одеться и потащил того в городскую баню. Памятуя о том, что в прошлой жизни парилка для него была нечто большим, чем просто пар и высокая температура, предложил париться, сколько душа пожелает, не торопясь никуда и ни на кого не обращая внимания. Приобрел у банщика-спекулянта две бутылки пива «Рижское» по семьдесят копеек за штуку и предложил отцу, после того, как тот вышел отдыхать в раздевалку, завернутый в простынь на манер римского патриция. Стараясь не обращать внимание на грязные потеки, стекавшие по шее и рукам отца, рассказывал, как ему хорошо живется в столице. Никаких кинотеатров, никаких вечерних гулянок и дискотек — только учеба. Во всяком случае, пока.
Убедившись, что отец никуда не удерет, потому что ему было действительно очень хорошо, кое-как одевшись, быстрее ветра помчался домой.
— Мама, — спросил он, — есть у нас какая-нибудь моя старая одежда? Только стиранная желательно.
— У меня вся одежда стиранная, — ответила мама, посмотрела на мокрые волосы сына, но ничего больше не сказала. Выложила из старого чемодана рубашки, брюки, даже носки с трусами.
— Спасибо, мама! — сказал Ромуальд, собрал смену белья и прочее в пакет и ускакал обратно в баню.
Отец, отмывшись под душем и периодически навещая парилку, стал таким же, как и иные посетители, лениво потягивал свое пиво и даже посматривал на прочих, тянущих по причине экономии домашний холодный чай, с некоторой долей превосходства.
В чистой одежде, отмытый и умиротворенный, отец в своей келье даже начал хлопотать по хозяйству, но Ромуальд все это дело быстро пресек. Разогрел на плитке купленные в домовой кухне котлеты, картошку и, сдернув ржавую пятнистую, как высохшая шкура леопарда, скатерть, накрыл на стол. Пока отец ел, сделал приборку, как в училище — быстро и на первый взгляд добросовестно. Что там получилось бы со вторым взглядом — не очень важно, все равно лучше сделать он бы не сумел.
Уже собираясь уходить, он оставил тридцать рублей.
— Папа, не буду тебе говорить, как распорядиться деньгами — ты сам все знаешь. Постарайся как-нибудь не пропасть. Ты мне очень нужен.
У отца по щекам потекли слезы. Ромуальд начал быстро одеваться: опять подевался куда-то весь воздух. Пообещав снова придти, как только удастся приехать, он заспешил на улицу.
Уже стало темно, и подморозило. В небе горели яркие звезды, лужи под ногами хрустели, было очень пустынно. Праздник как бы прошел вчера, молодежь собралась на местной дискотеке, собаки и кошки попрятались по своим пряткам. Неяркие и редкие фонари выхватывали из темноты только стены ближайших домов, кривые заборы и угрожающие кусты. Ромуальд медленно шел домой, наслаждаясь тишиной и одиночеством. Он опять ощущал себя счастливым. Даже грядущий завтра вечером отъезд на учебу как-то не волновал.
— Карась! — вдруг крикнул кто-то из детского домика, «кодушки», как назывался он повсеместно на северах, что стояла в глубине их двора.
— А, Клим, здорово! — подойдя поближе, сказал Ромуальд.
Юрка Климов, коллега по занятиям в лыжной секции, нахохлившись, как воробей морозным утром, сидел на окошке. Они не особо дружили, но, как и все ребята с их секции, относились друг к другу с уважением.
— Ты чего тут сидишь? — спросил Ромуальд.
— Армию жду, — ответил тот.
— Ну и когда?
— Через два с половиной года, — выпустив струю пара к звездам, ответил Клим. — А ты, говорят, в «речку» поступил?
Ромуальд пожал плечами. Говорить про училище совсем не хотелось.
— Как наши? — спросил он.
— Да вот ждем снега, чтобы погонять немного. Виталик Гребенка обещал в этом году всех сделать. Коля Меккоев и Саня Риккиев даже поспорили. Тулос Тойво со своего военного училища прислал письмо.
— Ну, и что пишет? — просто так спросил Ромуальд.
— Пишет, что дурак, — усмехнулся Юрка. — Сам себя на такую каторгу загнал. Вовка Софронов сразу расхотел военным становиться.
Они немного помолчали. Надо было идти домой, но, боже мой, как приятно порой встретиться с хорошим знакомым в хорошей обстановке и хорошо поговорить! На самом деле просто не хотелось, чтоб этот волшебный тихий осенний вечер заканчивался. В любой момент можно пойти к себе, а там — мама с горячим ужином, хорошая книжка Роберта Штильмарка и уютная постель.
— Все еще у Курри тренируетесь? — вопрос вырвался внезапно, сам собой.
— Ну да, — ответил Клим и посмотрел на Ромуальда. — У кого же еще?
Все в их секции знали, как Курри недолюбливал Карася. Беспричинно, просто так, издевался исподволь, если была такая возможность.
— Сейчас бы встретил — рожу бы всю разбил уроду, — сквозь зубы проговорил Ромуальд. Он поднялся, вся сказка пропала, наступили холод и усталость.
— Чего же раньше не бил? — поинтересовался Юрка.
— Тогда молодым был, вежливым, — ответил уже на ходу Ромуальд.
— А теперь?
— Повзрослел. Так и передай Курри, чтоб на глаза не попадался, — сказал Ромуальд, скрываясь в подъезде.
— Передам, — ответил Клим, не двигаясь с места. Его сказка, наверно, еще не кончилась.
6
Два года обучения, казавшиеся изначально бесконечными, вдруг подошли к своей финишной прямой — плавательской практике. Некогда могучее Беломорско — Онежское пароходство уже агонизировало, впрочем, как и все другие государственные судоходные кампании. Мудрые люди понимали, что ему не выжить, пресловутый человеческий фактор решал в пользу уничтожения торгового флота.
Ромуальд об этом не догадывался, да и не задумывался вовсе. Его направили матросом первого класса на один из старых пароходов проекта «Сормовский», носящий гордое имя забытого то ли революционного капитана, то ли одного из двадцати шести Бакинских комиссаров. Как отличнику учебы ему предоставили право попасть на судно, которое работало на Балтике и облагораживало свой экипаж валютными сутками.
Ромуальд очень надеялся, что заработанные деньги помогут определить отца на лечение, да и для мамы дополнительная сотня рублей была не лишней. В то время как его коллеги по учебе строили из себя крутых моряков, ангажируя девиц на совместное времяпровождение, он устроился подрабатывать на кафедре Теории и Устройства Судна. Как ни странно этой мизерной зарплаты, да еще повышенной стипендии хватало на то, чтобы не спрашивать у матери финансовой поддержки, а самому подкармливать полностью махнувшего на созидательную жизнь отца.