Кайкки лоппи
Шрифт:
— Да ты кто такой? — взвился со своего места мент.
Конкач достал из кармана свое удостоверение и командировочное предписание, подмигнул Камлаеву и порвал их, как сделанные из дрянной бумаги бланки. Конечно, настоящее, с гербом и тиснением, удостоверение порвать было очень сложно, но так оно и не было настоящим. Так, страховка.
Камлаев побагровел и заорал:
— Сволочь! Ты у меня сдохнешь на нарах! Кто ты такой?
— Я — Конкач, твою мать! — ответил Конкач очень ровным и тихим голосом. — Для тебя же я — смерть.
С этими словами, заставив мента поневоле прислушиваться, он ухватил того за затылок и резко ударил головой о письменный стол. Точнее, как раз о стеклянную банку с бычками, наличие которой всегда создавало атмосферу бескорыстной неусыпной заботы о гражданах. Как же — некогда даже пепельницу купить, да и не на что, типа.
Камлаев врезался переносицей прямо в края этой банки, хрустнул костями черепа и отвалился на стул в позе пьяного отдыхающего: прямые руки-ноги свешены по сторонам тулова. Только во лбу, как рог торчит крепкая советская банка, которую не смогло разбить ни одно поколение ментов. Конкач достал бумажку и написал на ней несколько букв, как когда-то давно это сделал Куратор. Записку положил на стол, чтоб бросалась в глаза.
На шум в дверь сунулся младший лейтенант из патрульных, скрывающийся от армии службой в рядах милиции. Конкач мигом ушел от наблюдения, но лейтенантик уже вытащил свой автомат из-под мышки и отбросил флажок предохранителя. В комнате кроме мертвого Камлаева уже никого не было, человек, только что стоявший посреди куда-то делся. Лейтенант заволновался и положил палец на спусковой крючок. Он вышел в коридор, решив, что преступник мог каким-то чудом прошмыгнуть в дверь, пока он доставал свой автомат. В это время из соседнего кабинета с боевым криком ментовского прощания: «удачных вам посадок!» вышла тощая ГИБДДэшная майорша, ведущая всякую разную статистику и, волею случая, навещавшая коллег. Младший лейтенант вздрогнул от звуков голоса и всадил в майоршу весь рожок.
Конкач осторожно переступил через разорванное напополам тело в коридоре и пошел восвояси, точнее — на автобус. Заволновавшиеся менты попытались вломиться в кабинет, где заперся лейтенантик, но тот заменил магазин в своем автомате и стрелял по дверям и окнам, воя во все горло: «Я не хочу в армию!»
Выйдя на улицу Пришкольную, Конкач подумал: «Может, в „Эгиду-плюс“ податься в Питере? Тогда надо искать контакты с блистательной Марией Семеновой — не получится».
Никто из пассажиров автобуса не заметил, как высокий крепкий парень с безразличными глазами оказался на свободном месте. Только что никого не было — а вот уже сидит кто-то и разговаривает по телефону.
— Але, Саид? — сказал Конкач в трубку и перешел на английский. — Да, я готов обсудить все варианты, предложенные Вами. Думаю, мы сможем договориться и работать на взаимовыгодных условиях.
Потом он еще что-то шептался, упоминая завтрашний вылет, аэропорт Франкфурт, время встречи. По улицам носились, завывая мигалками, ментовские «восьмерки».
18
Рокот кондиционера стал настолько раздражающим, что кошмары и бред, утратив свое влияние, сделались несколько непугающими, нереальными и вовсе нестрашными. Когда же взгляд зацепился за тяжелые шторы традиционного для гостиниц окраса, Конкач понял: время выбрало нас — до туалета всего пара-тройка шагов. Кондиционеры, конечно, штука хорошая. За окном стабильные плюс двадцать восемь — а в номере бодрит пятнадцатью градусами выше нуля. Уставка на самый слабый режим, одна снежинка на регуляторе. Три снежинки фантазия облачить в комфорт уже не может. Вероятно, пришлось бы вытряхивать из багажа все теплые вещи.
За окнами ливень, подлец. Сезоном дождей это назвать уже невозможно. Местные жители Малайского полуострова жалуются, что вода потекла с небес в первых числах ноября, а сейчас уже, если не изменяет память, конец февраля. Разверзлись хляби небесные, да и пес с ними: сегодня самолет в привычную к слякоти Европу.
Через неделю по информационным каналам промчится обыденная информация: убили того, захватили этого, взорвали тех. Конкач даже может и не заметить ничего, потому что не любит смотреть новости, но уже сейчас он знал, что к части этих, заурядных, впрочем, в нынешней жизни событий, он приложил свою руку. Точнее — голову.
Кровать была большая, твердая, и гигантское одеяло поверху было заботливо подостлано под перину. Сил вытащить и расправить его вчера, видимо, не нашлось. Ночью, слабо трепыхаясь под тяжестью покрывала, Конкач, наверно, выглядел забавно: узник совести в смирительной рубашке. Но кто мог это увидеть? Разве что служба безопасности, нелегально подсматривающая за своими постояльцами. Но это ей надо?
Он подполз к краю необъятной, как футбольное поле, постели. Какая-то бутылка перекатилась по одеялу и упала, булькнув, на пол. Жаль, глоток чего-нибудь холодного сейчас бы очень даже не помешал, чтоб раскаленный проказником — Морфеем мозг прекратил бы колыхаться, как раскаленная магма в жерле вулкана.
Конкач выловил с пола носки и начал медленно их одевать. Смысла в этом, конечно же, было мало. Точнее, вообще не было: не собирался же он лезть под горячие струи душа и заодно стирать кое-какие свои вещи, как в далеком студенчестве. Сунув ногу во второй (и последний) гольфик, он вдруг испуганно и брезгливо икнул и взмыл к потолку в грациозном прыжке: так иногда прыгают жабы в момент смертельной опасности. Пальцы ног ощутили прикосновение чего-то холодного и скользкого, забравшегося в беззаботно открытый зев почти ненадеванного носочка. «Змея! Скорпион!» — услужливо подсказала память, обратившись за помощью к Редьярду Киплингу.
Но заработала голова, живо проанализировала ситуацию и определила, что то мерзкое и липкое — огрызок яблока, которым он баловал себя перед сном, закусывая крепкий сидр, что призывно растекся по недопитой бутыли. Сразу же вспомнилось, как прошли несколько последних дней: Таиланд, Малайзия, Сингапур, обреченное судно «Кайенн». Слава богу, все позади!
Конкач изловил бутылку, в два глотка прикончил содержимое, бодро встряхнулся, выбросил носки в мусорное ведро и пошел в ванную комнату. Жизнь-то налаживается!
В таиландском городе Сонгла на улице влажная жара. Прошел дождь, но луж не было, только, местами, жирная глина, какой мажут несчастных больных на лечебных грязях. Здесь много мусульман, стало быть, уровень жизни — не ахти. К тому же некоторые из них по выработанной за ближайшие годы традиции иногда взрывают самые разные предметы: машины, магазины, людей. На этой неделе взрывов не было, видимо, установился мир, и можно передвигаться по населенным пунктам более-менее свободно. Однако его опасения оправдались: возле самого КПП с вооруженной охраной долбануло так оглушительно, что ближайшие ящерицы неприятного ассоциативного серо-коричневого цвета разом прыгнули на соседние столбы с колючей проволокой. Некоторые пролетели по полметра. Конкач бы пролетел дальше, но чувство самообладания, взращенное в свое время советскими военно-патриотическими играми в войнушку, возобладало над нервами. Никто не заорал и не засуетился: лопнула покрышка проезжающего грузовика. Облезлые собаки продолжали ездить на задницах по стремительно ссыхающемуся песку, охранники поправляли оружие, а из кабины грузовика на него уставились две чрезвычайно смуглые личности с зубами через один. Он показал им большой палец. Те в ответ радостно заклекотали и затрясли оттопыренными ушами.