Кайленд
Шрифт:
Мы сидели в траве рядом с небольшим, но быстрым ручьем, из которого вода, разбиваясь об камни, попадала на нас освежающими каплями, и планировали наше будущее. Я решил потратить небольшую сумму денег, которую отложил, чтобы починить крышу своего дома и купить мебель. Мы будем жить там, пока я не закончу работать на шахте, а Тенли не достроит школу. Мы снимем приличную комнату для ее мамы, и я пройду через процесс подачи заявок в колледжи во второй раз в своей жизни. Когда придет время, и я узнаю, в какие колледжи поступил, мы вместе решим, что будем делать дальше. Я знал, что не смогу работать под землей всю оставшуюся жизнь. Я делал это сейчас, и немного
— Как это было в первый раз? — прошептала Тенли, ее голова покоилась у меня на коленях, а эти нежные глаза смотрели на меня.
Солнечные лучи освещали ее лицо, и я мог увидеть синюю и золотую окантовку вокруг внешнего обода зрачков, темные длинные ресницы очерчивали её глаза.
— Что? — спросил я, мой разум успокоился, ощущая нежную кожу ее щеки под кончиками своих пальцев и от блеска ее волос, рассыпанных по моим бедрам, когда она смотрела на меня.
— В шахте, — сказала она, как будто читая мои мысли за несколько минут до этого. — Как ты это сделал, Кай? Как ты туда спустился? — Потянувшись, она погладила мою щеку ладонью.
Я повернулся и поцеловал теплую кожу ее руки.
На мгновение я закрыл глаза, перенося свои мысли от ощущения блаженства и счастья, обратно в узкие темные проходы, по которым передвигался каждый день.
— Это было похоже на то, будто ты впервые спустился в ад, — ответил я. — Я положил несколько веточек лаванды в карман, и когда думал, что не смогу этого сделать, когда чувствовал, что теряю свой рассудок, я доставал их и вдыхал аромат. Закрывал глаза и представлял, что ты со мной. Представлял лавандовые поля, колышущиеся на ветру. Это помогло мне пережить те моменты, — сказал я и пожал плечами. — Я сделал это, потому что должен был. Потому что, если я спускаюсь вниз, это означает свободу для тебя. И, в конце концов, как и в большинстве случаев, ты учишься жить, даже свыкаясь с самыми ужасными вещами.
Ее глаза были наполнены любовью.
— На что это похоже? — спросила она с запинкой в голосе.
— Там очень темно. Так темно, что должно быть другое слово, чтобы описать эту темноту. И очень жарко. Сначала я едва мог перевести дыхание.
Тенли повернулась к моему животу и обняла меня руками. Я наклонился и поцеловал ее в висок.
— И, казалось бы, так глубоко под землей должно быть тихо, но это не так. Слышно, как она смещается и стонет, как будто недовольна нашим вторжением. Как будто людям там не место, как будто она сообщает нам, что хочет заполнить пространство, которое мы освободили. В большинстве случаев эти звуки кажутся предупреждением.
— И ты привык к этому? — спросила она, как будто не могла в это поверить.
Я помолчал, задумавшись.
— Да… по большей части. Я ненавижу темноту и горячий, густой воздух. Ненавижу работать, сгорбившись, весь день. Ненавижу находиться в замкнутом пространстве и во власти чего-то, что в миллион раз сильнее меня. Но… есть парни, другие шахтеры, которые спускаются туда каждый день, выполнять работу, о которой большинство людей понятия не имеют. Они делают это с гордостью и честью, выходя на поверхность с почерневшими лицами и пылью в легких. Они делают это потому, что у них есть семьи, и потому, что их отцы до них делали тоже самое. Делают это, потому что это честный труд. И, несмотря на то, что большинство людей понятия не имеют, что уголь используется для получения электричества.
— Каждый
Я улыбнулся в ответ.
— Я делаю то же, что и тысячи других мужчин. И нахождение там, внизу, наполнило меня гордостью за отца и брата, которую я раньше не ощущал. Это дало мне некоторое успокоение в том, как они умерли. В чем-то для меня это ад, а в чем-то — подарок.
— Я люблю тебя, — прошептала Тенли.
Это было видно по ее лицу. Она понимала, какую боль я испытывал. Понимала эту жертву, понимала и гордилась. Не думал, что можно любить ее еще сильнее, но я любил.
Эта девушка. Моя девушка.
— Я тоже тебя люблю.
В воскресенье мы отправились позавтракать в небольшую закусочную, которая располагалась на шоссе. Она рассказала мне все о жизни в Сан-Диего, об океане, занятиях, подаче заявок на гранты, о кафе, где она работала почти каждый день. Я впитывал в себя ее энтузиазм, красоту, гордость и ум. И я был так горд, что она была моей.
— Я все время беспокоился, — сказал я, не глядя на неё.
Тенли взяла меня за руку, и я сфокусировал взгляд на наших пальцах.
— О моей безопасности? — спросила она.
Я покачал головой.
— Частично, но ещё больше я боялся… боялся, что ты встретишь другого. Влюбишься. — Я поднял на нее свой взгляд и почувствовал уязвимость.
Ее губы приоткрылись и выражение лица стало печальным. Она покачала головой.
— Это всегда был только ты. Никто другой. Я не хотела признаваться себе в том, что идея строительства школы… ну, наряду с тем, что это ради детей, также и способ вернуться в родной город, — она опустила свой взгляд, а затем снова взглянула в мои глаза. — Я снова хотела быть рядом с тобой. Хотя и знала, что это будет больно. Я не могла тебя отпустить. Я никогда не отпускала — все это время, никогда не отпускала. Даже когда думала, что ты предал меня. Или, может быть, где-то внутри, я знала, что ты не мог этого сделать.
Я наклонился через стол и поцеловал ее.
После завтрака мы поехали на ярмарку ремесел в паре часов езды по крытому мосту, где Тенли достала свой мобильный телефон и сфотографировала меня, смеясь, когда я натянуто, неестественно улыбнулся, и наконец, заставив меня рассмеяться искренним смехом. Тенли, казалось, была довольна фотографией, на которой я смотрел в сторону, мои зубы сверкали в усмешке, а мост был причудливым фоном. Она сделала её заставкой на своем мобильном телефоне.
— Ты действительно хочешь смотреть на это фото каждый раз, когда включаешь телефон? — спросил я, хотя это делало меня счастливым, и я надеялся, что так и будет.
— Да, — сказала она. — Мне нравится смотреть на своего красивого парня, особенно тогда, когда его нет рядом.
Я притянул ее к себе и поцеловал в макушку ее ароматных волос.
Парня. Слово показалось недостаточно объёмным и значимым, чтобы описать то, в какой степени я ей принадлежал.
Я купил ей мороженое, приготовленное румяной старушкой в яркой ситцевой юбке. Она посмотрела на нас и улыбнулась теплой понимающей улыбкой, как будто поняла что-то, чего мы не сказали ей словами.