Казачий алтарь

Бутенко Владимир Павлович

– Куда нас несет? – остановился Антип, тяжело дыша. – Фронт черт-те где! Давай тулиться к селениям. Спрячемся у кого-нибудь. Может, лошадей стырим! На верную смерть бредем…

– А сталинский приказ? Нет! Или пробьемся к своим, или… Ты что, хочешь, чтобы нас за дезертиров посчитали?

– Нас, Яшка, уже похоронили!

– Не ной!

Антип ругнулся и догнал товарища.

Подвернувшаяся под ноги тропа поманила к балочке. Солонил во рту низинный воздух. Между кулиг ряски проблескивали лысины воды. Бился о скаты, дребезжал порожним ведром дурашливый стрекот лягушек. Ночь редела. Перед казаками вытаяло белеными стенами хат раскидистое село. Улицы гнулись по возвышенности.

– Станица, – ободрился Антип. – Видишь, на площади церква?

Шумно стлался под сапогами рослый ковыль. Отрезок целины вывел к углу старого сада. За ним открывалась околица. По бурьяну подошли к крайнему огороду, обнесенному каменным забором. Замерли, вслушиваясь в предзоревую тишину. Неожиданно послышались мелодические звуки.

– Никак губная гармошка? – насторожился Антип.

– Похоже.

Яков попятился, охваченный недобрым предчувствием, как будто заранее знал, что сейчас…

Из-за каменного забора поднялись двое в черной форме.

– Стоять! Руки вверх!

Яков успел первый выстрелить из пистолета и бросился назад, слыша, как Антип за спиной ломает на бегу бурьян. Вслед им засвистели пули. На краю сада Яков обернулся и понял, что в погоню пустился только один дозорный. Напарник его либо ранен, либо умотал за подкреплением.

Антип, держа у плеча карабин, спрятался за ствол старой яблони. Яков укрылся за соседним деревом. Полицай припал в конопляник.

– Уберу его. Иначе не оторвемся, – прошептал Антип и легко, по-обезьяньи взобрался на нижнюю ветку. По оживленному лицу и по тому, как старательно метился товарищ, Яков догадался, что постовой ему виден. Резко отдался в саду выстрел.

– Готов! – вскрикнул Антип и неспеша спрыгнул на землю. – Аж пилотка отлетела!

Следом грянула винтовка полицая! Антип шатнулся и… уронил оружие. Яков моментально выпалил в сторону стрелявшего предателя.

Тот, кого товарищ посчитал убитым, привстав, сам выцелил его и сразил. Яков подхватил Антипа, замечая, как продырявленную ниже левой ключицы гимнастерку пропитывает кровь. Казак протяжно, хлиписто втянул воздух и, точно желая высвободиться, судорожно дернулся и обмяк всем телом…

Яков подпустил бегущих полицаев поближе и швырнул последнюю гранату. Взрыв пригвоздил их к земле. Не медля, он бросился по саду наискось, чтобы потеряться за деревьями. Позади него забухали винтовки. Несколько раз дзинькнули пули, отрикошетив от веток.

Строй яблонь разомкнулся внезапно. Под уклоном блеснул продолговатый овал пруда. Опасаясь засады, в стороне от плотины Яков пересек теклину водосброса. В густых зарослях борщевника, скрывших его с головой, держался терпкий, дремотный, слегка дурманящий запах. Спустя несколько минут из сада выбежали преследующие. Их было семеро. Посовещавшись, полицаи дружно двинулись к водосбросу, но почему-то передумали и, громко топоча сапогами, пустились в конец пруда, к зарослям ивняка. Долго следил Яков за удаляющимися черными фигурами, стоял, как вкопанный, пока не замлела вытянутая рука, сжимавшая рукоятку пистолета…

В самую жару окольной дорогой к пруду подошли трое мальчишек. Загорелые, как дьяволята, они растелешились, искупались и, взяв майки в руки, спустились к водосбросу. Над быстроводным ручьем согнулись щуплые спины. Сквозь хлюпки просыпались оживленные возгласы.

– Ой, укусил, сатанюка! Здоро-овый рак!

– Ну, что ты мешаешь! Лезешь уперед! Козел еще…

– Ленька, а тута есть гадюки. Я видел! Толстая, как держак.

– Не бойсь. Они от шума тикают. А-га… Гляди, какие усищи!

– А мине по коленке вдарил…

Обессилевший, изможденный голодом и жарынью, Яков с умилением вслушивался в голоса ребят, занятых столь важным для них делом. И в эти страшные дни дети оставались детьми… Он бы и сам побродил по водосбросу, как делал это на родной реке, Несветае, если бы не опасность быть обнаруженным карателями в любую секунду…

Яков вышел на бережок, когда казачата возвращались обратно, пробираясь к одежде меж кустиков золотистых колючек.

– Ну, как? Нахватали клешнятых? – спросил, не узнавая своего хриплого, жесткого голоса.

Упруготелый мальчуган сузил зеленые, как крыжовины, глаза и замер. Другой, лохматый, тоже от неожиданности остолбенел. И лишь третий, веснушчатый рослый крепыш, сдержанно ответил:

– Маленько. Они еще не отлиняли.

– Вы меня, хлопчики, не пугайтесь. Я сам… навроде рака, – попытался пошутить Яков, а влажная пелена подернула вдруг воспаленные от бессонницы глаза. – Давно у вас немцы?

– Давно, – кивнул крепыш. – Аж третий день.

– У меня к вам просьба. Дайте, пожалуйста, парочку раков. А то я и забыл, как жевать…

Мальчишка запустил руку в матерчатую сумку, которую держал его лохматый друг, выбрал трех, покрупней. И перебросил их через водотоку.

– Спасибо, – сказал Яков, собрав раков в пилотку.

– Может, вам аниса принесть? – предложил ребячий верховод.

– Конечно!

Сорванцы быстро оделись и побежали в сад. Часа два никого не было, и Яков начал тревожиться. Наконец, крепыш вернулся с полной пазухой желтобоких яблок. Перебрел через ручей и вытряхнул из майки на траву. Затем пригладил влажные вихры и полюбопытствовал:

– А вы кто? Наш разведчик?

– Нет, сынок. Из окружения выхожу.

– Вы удирайте отсюда. Фрицы и полицаи вчера одного нашего на ферме споймали и на вожжах приволокли. Возле сельмага повесили. Удирайте!

– А куда? Подскажи.

– А вот за этим прудом еще один, поширше. А дальше балка. Потом лес начнется…

– До ночи повременю. А там как получится…

Ох, и вкусными показались ему пахучие сочные яблоки! Даже сил прибавилось. А раков решил поджарить на костре вечером. С воскресшей надеждой пробрался Яков в гущину борщевника, опустился на подломленные стебли и – забылся.