Казаки в Абиссинии
Шрифт:
Уборка комнат кончена. Люди строятся на веранде: час — пассивная гимнастика, час — отдание чести, час — уставы и сведения по географии стран, которые проходим. В 12 часов обед. После обеда прогулка за город на берег моря — конечно, вольной толпой, чтобы не возбуждать лишнего внимания. Вечером чтение про Абиссинию и курсы абиссинского языка; перекличка в девять часов и молитва — день кончен.
Ha перекличке no обыкновению опрашиваю людей, всем ли они довольны? — Мнутся. Что такое? Помещение не хорошо?
— «Отличное помещение!» говорит Авилов.
— «Чего лучше!» подтверждает вахмистр.
— «Электричество», робко тянет
— «Обед вам не нравится, что ли?» спрашиваю я.
— «Так точно», потупись и стыдливо опуская глаза, говорит Духопельников.
— «Что же вам дают? Мало что ли?»
— «Мало не мало, а есть нечего», замечает Терешкин.
— «Мы бы сами-то лучше», скромно говорит командный кашевар, трубач Алифанов.
— «Какой же обед был у вас сегодня?»
— «Да кто его знает! Вареные огурцы, слизни какие-то, а мяса почти не было».
Заглянул в меню. Действительно, соусы да фарши, а беф только один, блюд много, а всего по малу.
— «Что делать, говорю, братцы. Помни присягу, ешь, что дают!»
— «Мы что ж! Мы ничего. Так только!» послышались голоса. Я распустил команду и пошел к себе.
«Терпеть холод и голод, и всякие нужды солдатские» имеет смысл тогда, когда избежать этого нельзя, но когда избегнуть можно, и очень легко можно, то всякое лишение уже становится под ответственность начальника. Я пошел к хозяину отеля и попросил уделить мне уголок плиты, давать мне на обед то, что я попрошу, и допустить на кухню двух казаков стряпать.
С большим сомнением в том, что из этого выйдет какой-нибудь толк, выслушал меня швейцарец, управляющий отелем, но согласился. Как обрадовались зато казаки, когда узнали, что на завтра у них будут Щи донские и картофель с салом.
30-го октября, четверг. Утром занимался гимнастикой, потом двух отправил на стирку белья, двух — на кухню готовить обед и пятнадцать человек — в таможню на работы.
Многие ящики, особенно с инструментами и съестными припасами, закупленными в Одессе, разбились, у других. оказались повреждения. Купили доски и на берегу Суэцкого канала под громадным навесом французской компании устроили плотницкую мастерскую. Застучал русский топор и работа закипела. Одни строят ящики, другие забивают менее поврежденные в клетки, третьи надписывают, четвертые увязывают, я с С. Э. С-м наблюдаем, осматриваем, надписываем.
По порт-саидским понятиям дьявольский холод, по нашим хорошо — градусов 16 R. в тени и 22®R, на солнце. Работа кипит с двух часов до восьми вечера непрерывно.
В восемь часов обед. У меня такая пробная порция на столе что я думаю, не съесть ли мне ее всю и отказаться от чопорного скучного обеда в «Dining гоом`е» отеля. Великолепные щи смастерили Терешкин с Алифановым, щи из свежей капусты с помидорами и луком. Это может понять только тот, кто уехал давно из России, кто пьет вареный чай с перцем и ест все поливая красным стручковым перцем и соей.
Итальянский консул спрашивал у нашего консула- правда ли, что белые бородатые люди настоящие казаки и. получив утвердительный ответ, выразил крайнее изумление, что еще не было скандалов, никого не зарезали и не ограбили. «Скандалы будут», сказал он с уверенностью. «Посмотрим», подумал я.
31-го (12-го ноября) октября, пятница. С восьми часов утра до пяти часов дня вся команда на работе в таможне. Ящики для галет вследствие спешности приемки их в Александрии оказались не обшитыми парусиной, а главное не подписанными, где лежат галеты (для нижних чинов) и где бисквиты — (для офицеров). Их двадцать больших ящиков. Каждый надо вскрыть, посмотреть, обшить холстом, обвязать веревкой и надписать. Но люди соскучились ничего не делать на пароходе и работают охотно и весело.
Кругом кипит портовая жизнь. To и дело подходят тяжело нагруженные баржи. Несколько арабов и негров, в живописных лохмотьях, бегают и суетятся, снося вещи на берег. Иной ящик величиной аршина четыре в кубе и весом до шестнадцати пудов. Несколько человек его едва приподнимают. И вот его взваливают на спину несчастному носильщику, на грязную рогожную подстилку, он закидывает его поперек веревкой, обматывает веревку около лба, где у него тоже грязная подушечка, и тащит, согнувши сухие волосатые ноги, эту тяжесть один. Да еще посмеивается.
Арабы на спорную и веселую работу конвоя смотрят с удивлением.
— «Москов аскер — хорош!» говорят они и смеются, скаля свои белые зубы.
Итальянский консул с опасением осведомляется каждый день у г. Пчельникова о казаках.
— «Что они делают?»
— «Сегодня и вчера работали в таможне. Чинили ящики, перекладывали грузы».
— «И Царские подарки трогали?» с ужасом спрашивает консул.
— «Да».
— «И вы это сами видели?!»
— «Ну да».
— «При вас это было?»
— «Да, при мне».
Консул волнуется и кипятится.
— «Ну вот, сейчас видно, что вы молодой человек, неопытный, да разве можно это позволить — растащат!..»
За столом за табль-д'отом я сижу против итальянского консула: он сердито ест, чавкая толстыми губами. «Бедный, бедный!» думаю я…
1-го ноября, суббота. Ночью лил проливной дождь, и утром еще немного моросит. Это в Порт-Саиде редкость. После утренних занятий водил людей на прогулку по берегу моря. Собирали раковины, смотрели крабов. Назад вдали от города по берегу моря прошли с песнями. Вечером офицеры и врачи, не уехавшие в Каир, собирались в цирк. По темным улицам пробивались к палатке, собранной из грубого холста. Народа не видно, музыки не слышно. Француз, содержатель цирка, об — явил, что сегодня по случаю холода представления в цирке нет. Холода! — когда мне без пальто в одном сюртуке было слишком тепло.
— «Что же у вас есть интересного?» спросили мы у содержателя цирка.
— «О! есть вещи, достойные внимания: слон, два русских, осел, обезьяна, японец».
— «Что же они делают у вас, эти русские?»
— «О, они умеют прыгать, кувыркаться — они очень интересны».
И так, на завтра нам предстояло удовольствие увидеть двух русских, которые умеют прыгать, кувыркаться наряду с слоном и ослами. Приятная перспектива для русского!
Возвращаясь из цирка в отель, мы услышали в маленькой гостинице чудную игру на скрипке с аккомпанементом арфы. Заглянули в окно. Небольшая передняя отеля установлена столиками, два english bоу`я валяются на соломенных кушетках, куря папиросы и заигрывая с белокурой miss, сейчас с картинки на конфетной коробке. В самом углу скромно приютились два мальчика итальянца. Старший, лет 14-ти, играл на скрипке, младший, лет семи, бледный и худой, очевидно, больной, аккомпанировал, полулежа в кресле, на арфе. Соблазн послушать европейскую музыку в Порт-Саиде в чудную лунную ночь, в заснувшем городке, играющем роль всесветной почтовой станции, был слишком велик — мы зашли.