Казаки в Абиссинии
Шрифт:
— «Да ты постой», ласково говорит ему хохол фейерверкер, «ты зря не ершись, сказано четыре, а ты три хочешь, экой ты, какой супротивный. «Нука, Арару», обращается он к нашему слуге абиссинцу, ни слова не знающему по-русски, «как бы ты веревочкой поджился, а, друг мой милый»
Смотрю: Арару ему несет веревку и вдвоем они начинают вьючить. Тяжелые ящики подвязаны с боку, легкие стали на горбу. Сомаль хозяин с трагическими жестами бегает к абану, потом назад, слезы начинают капать из его глаз, грязные черные кулаки лезут к глазам, все лицо сморщено, он не так. плачет, как делает вид, что плачет. Так в балете опытный мимик изображает сцену отчаяния.
— «Экой ты право», ласково говорит ему Недодаев, «ну кто тебя обидел? тебе же дураку помогли, а ты ревешь, как белуга. Нехорошо. He маленький ведь».
И сомаль успокаивается.
Между дикарями
— «Арба, арба, «кричит Сидоров, уралец, показывая четыре пальца.
— «Таиб, таиб», отвечает сомаль, и четыре ящика подвязаны к бокам.
— «Ваше высокоблагородие», мягко обращается ко мне Крынин, «вот этот — вот не желает грузить четыре ящика, говорит, что он полу-верблюдка и что он возьмет по два ящика на каждого из своих верблюдов».
— «Да как же ты понял?»
— «Объяснились, ваше высокоблагородие», широко улыбаясь, говорит Крынин.
Иные сомали пришли с женами. Вот немного поодаль муж и жена, молодые сомалийцы, грузят верблюда.
Кругом полный разгром. Часть верблюдов уже вытянулась в пустыню, остальные спешно грузятся. Около 4-х часов пополудни первый эшелон 112 верблюдов, считая в том числе и полуверблюдков, вытянулся в пустыню. Подняли всю аптеку, часть съестных припасов, мебель, ковры и домашнюю утварь.
30 мест, вопреки условию, не было взято и приходится молчать: возмущаться и молчать. Ничего нельзя поделать с этими дикарями, которых только бакшиш двигает вперед, только бакшиш заставляет грузить вещи.
Много нужно терпения, спокойствия, выдержки, чтобы разговаривать с этими люд ми, чтобы иметь с ними дело. Мы потеряли сутки, не догрузили 30 мест (10 верблюдов) и все-таки выступили счастливо. Могли просидеть двое суток, ожидая, когда переговорят, когда согласятся вести. Африка-страна, где можно или научиться терпению, или потерять последнее…
5 (17-го) декабря, пятница. 3-е, 4-е и 5-е декабря проходят в тихой бивачной жизни. Поручик Ч-в уехал с казаком Архиповым в Зейлу за вторым эшелоном верблюдов. Тем временем разложили вьюки и с грустью убедились, что, при обычных капризах сомалей при нагрузке, заказанные 120 верблюдов не поднимут этого груза. Положение тяжелое. Остались все такие вещи, которые кинуть нельзя. Остались царские подарки, казна, продовольствие людей и мулов, палатки, имущество членов миссии… Все это поднять решительно невозможно — остается или оставить часть вещей какому-либо доверенному лицу из французов, обязав его собрать третий караван и послать его нам вслед, или разделиться…
Разделиться, это значит оставить двух или трех офицеров, одного врача и часть провианта. Разделить кухню, столовую, разделить вещи, по существу неделимые. Наконец, разделить конвой. Отдать двух или трех казаков в остающуюся часть, а с пятнадцатью, шестнадцатью казаками взяться охранять и личность Императорского посланца, и казну, и подарки. Какой расчет на службу можно сделать при таких условиях?! скольким ночью придется отдыхать и скольким придется стоять на страже после дня, проведенного в хлопотах по нагрузке и разгрузке каравана, в путешествии на муле в течение 6–8 часов при 30® жаре, при отсутствии воды!.. А как пойдет остальная часть отряда, имея только двух нижних чинов на охрану, для вьючки верблюдов, для надзора за караваном. А охрана необходима и охрана сильная и внимательная. He говоря уже про опасность от хищных зверей, от гиен и шакалов, могущих утащить кожаные предметы, сапоги, седла, чему имелись прецеденты, или изуродовать спящих, нужно считаться и с сомалийскими разбойниками. Целые племена сомалей, до 2,000 человек, поднимаются иногда на грабеж по Сомалийской пустыне. Издали следят за биваком их востроглазые разведчики — они высматривают время, когда усталый, изнуренный походом часовой, склонившись на ружье, задумается о далекой родине и сон невольно смежит его очи, когда страж абиссинец, подстелив свою шаму, разляжется между камней, звезды потухнут, а рассвет еще не заблестит — тогда, раздевшись до-нага, слившись с черными камнями и темным песком, с копьями в руках и кинжалами в зубах, они кидаются со всех сторон на бивак, как змеи скользят между камней и режут сонных путешественников, режут стражу, режут верблюдовожатых. Когда они прикончат со всеми, они кидаются на багаж и делят добычу…
Так был зарезан французский купец с женой, так было зарезано еще шестеро туристов. Мы получили анонимное письмо на имя начальника миссии с извещением, что на нас весьма вероятно будет произведено нападение. И при таких условиях приходилось охранять караван с 16-го казаками, караван из 111 верблюдов с крайне упрямыми верблюдовожатыми. И еще тяжелее, еще более жутко придется тому каравану, который пойдет с двумя казаками.
Вечером пришел караван из 111 верблюдов и ясно стало, что деление необходимо.
Начальник миссии собрал под вечер совет из офицеров и врачей, и в виду крайнего неудобства разделения решено было сделать все возможное к тому, чтобы погрузить всех верблюдов, если же это окажется немыслимым, оставить поручиков А-и и Д-ва, кандидата Кузнецова и казаков Могутина и Демина, а с остальными двинуться, во что бы то ни стало, с бивака. С вечера мною были отданы распоряжения для похода. Назначен караул к денежным ящикам и царским подаркам, оцепление вокруг бивака, люди для снятия палаток и для наблюдения за вьючением. В восемь часов вечера протрубили зарю, пропели молитвы и гимн, я поздравил казаков с походом на завтра и, полные надежд на выступление, мы заснули в палатках Амбули.
6-е декабря, день тезоименитства Государя Императора, должен был быть для нас вдвойне радостным днем: мы должны были выступить, наконец, с бивака. В четыре часа утра проиграли под ем, почистили мулов и начали собирать палатки. Через два часа наш лагерь являл из себя полную картину разрушения. Всюду кипела работа, здесь валили палатки, там укладывали чемоданы, собирали вьюк. Увязая в песке, бродили люди по биваку, торопливо собирая вещи. И в то время, как эта суета, эти свернутые и упакованные палатки показывали наше намерение скоро двинуться в путь, ни одного верблюда не было приведено из стада, ни одного седла не положено им на спину. Абаны беспечно валялись на песке, a сомалийцы, верблюдовожатые, сидели в кругу на корточках, подняв к верху свои копья и думали крепкую думу. Им словно дела не было до нас, будто не мы им платили, не на наши деньги они были наняты, не для наших грузов.
Люди собрались на молитву, потом пропели гимн, прокричали за здоровье Императора «ура», все что могли сделать в этого высокоторжественный день, заставший нас за работой, и были распущены для отдыха. Около десяти часов утра пришли первые шесть верблюдов, абаны, араб Саид-Магомет, получивший вчера за хлопоты по устройству каравана для «Красного Креста» орден Станислава 3-й степени и теперь пришедший помочь нам, несколько верблюдчиков обступили наши «ящики и пробовали их тяжесть, обдумывая способ их погрузки. Повторялась история первого каравана. Того не хочу, другого не желаю — ящики с деньгами так тяжелы, что больше двух их класть на верблюда нельзя (в каждом ящике 1,600 талеров Марии-Терезии 1780 г.), ящики с подарками громоздки, их и совсем брать не желают, словом, по испытании выходило, что более четырех пудов на каждого верблюда класть не приходится и мы можем поднять меньше половины всего груза. И все это заявлялось с нахальным сознанием собственной силы и нашей зависимости от них. Споры длились долго. Саид-Магомет молодой, юркий абан каравана с исхудалым лицом и видом голодного актера изливали трескучие речи на сомалийском языке, — но тщетно, старые сомали с удрученным видом подходили к нашим ящикам и, сильно пыжась, чтобы показать, насколько они тяжелы, с неимоверными усилиями поднимали их. Напрасно я с С-м сейчас же поднимал их и показывал, что они ошибаются, они отрицательно качали головами и отходили. Так посмотрели все ящики и объявили, что, чтобы поднять все грузы, нужно заплатить вдвое. Тогда начальник миссии вышел к абанам и приказал сказать им, что, так как они наняты через посредство английского резидента Зейлы, с уплатой по 18-ти талеров за каждые восемь пудов груза, которые они доставят в Гильдессу, а они не желают брать и шести пудов, то он предлагает им возвратить деньги обратно, оставить, если у них Денег нет, определенное количество верблюдов в залог и отвечать за нарушение контракта перед английским резидентом Зейлы, который за них поручился. «Я сказал — и это решено», закончил свою речь Г. Власов и отошел от старшин. Быстро перевел его слова абанам переводчик. Между абанами поднялся страшный шум и крик, очевидно, заявление на них подействовало. Они ушли и собрали верблюдчиков в сторону на совещание. Мы стали ставить палатки, чтобы показать им, что наше решение неизменно. Прошло еще три часа. Отвесные лучи солнца начали падать несколько косвеннее, день склонялся к вечеру. Абан вернулся с совета и объявил, что завтра с утра начнут грузить верблюдов так, как мы укажем.