Казаки
Шрифт:
Молявка-Многопеняжный показал владыке выпись за рукою священника о браке его жены с иным и просил по ней выдать ему разрешение на вступление в новый брак. Владыка, просмотревши выпись, сказал:
— Печать церковная есть. Так. В сведоцстве повенчана называется Анна Филиппова дочь Кус, а я знаю, что та Анна Кусивна с тобою повенчана была. Ergo — от живого мужа в друге замуж пошла. В евангелии Господь возбраняет мужу от жены отторгаться словесе разве прелюбодейного, а прелюбодеяние жены твоей явно и несомненно есть. Имаши и ты право вступить в иное супружество, аще по-желаеши. Лучше бо женитися неже разжизатися. Ты воин, а не инок, давший обет -девства, в мире живешь и трудно тебе в чистоте пребыти, поиеже к тому и млад еси. Повелим тебе дать из нашей консистории сведоцство на вторичный брак, а сию выпись нам оставь: возбудим, аще потребно будет, церковный суд над женою твоею.
Через несколько дней Молявка-Многопеняжный получил из консистории свидетельство на вступление во вторичный брак и показал его матери и Булавке. Оба пришли в восторг. Булавка взялся быть сватом в доме родителей племянницы пани Борковской.
Собрались Молявки к переселению и через неделю выехали в Сосницу, провожаемые Булавкою и его женою. Кусов не видал более Молявка-Многопеняжный и не счел нужным более видеть их... Собственно, он никогда не любил глубоко Ганны, а собрался жениться так себе, как женится большая часть людей, увлекаясь притом ее красотою. Теперь же он сотник, — Ганна — простая казачка, да и не могла она, как ему казалось, быть невинною в своем незаконном браке с воеводским холопом...
XII
Новый сосницкий сотник, приехавши на новоселье, поместился в дом, который занимал прежний сотник, уехавший в пожалованное ему имение. Молявка-Многопеняжный первым делом почел съездить в ранговую сотницкую маетность и заявить о себе тамошнему поспольству, как о новом господине сотнике. Вернувшись в Сосницу, он занялся постройкою двора для ожидаемою туда Дорошенка в просторном, отведенном для того по гетманскому приказанию месте, получил через присланного от гетмана канцеляриста.деньги, нанимал плотников, столяров, маляров, кровельщиков и всяких мастеров, надсматривал над их работами, а для временного помещения Дорошенку нанял двор близь самого того двора, где жил сам. Еще двор, который начали строить для Дорошенка, далеко не был окончен, а Дорошенко 1-го ноября приехал, на первый раз,однако, без семьи.
Бывший чигиринский гетман был встречен сотником, низкорослым, тонким, с птичьим носом писарем и хоружим толстолицым, кругловидным человеком с постоянно открытыми губами. Сотенные старшины, встретивши Дорошенка за городом, шли с открытыми головами обок его коляски. Толпы сосницких жителей, и козаки и посполитые, бежали, глазея на павшее величие, недавно еще наводившее своим именем страх на левобережную Украину, так часто ожидавшую его вторжения с своими союзниками бусурманами.
Привезли Дорошенка в назначенное ему помещение — Дорошенко, узнавши в сотнике Молявку, дружелюбно брал его за руку, радовался, что назначили к нему, сотником знакомого человека, Но тут же запала ему мысль, -что этот предупредительный и на вид услужливый сотник приставлен, чтоб надзирать за ним.
Дорошенко установился в отведенном ему доме, где было два отделения: в одном кухня и кладовая, в другом на противоположной стороне через сени дв-е просторные комнаты. На третий день после того он поехал к Самойловичу в Батурин. Самойлович принял бывшего своего соперника чрезвычайно радушно и гостеприимно: несколько дней сряду пировали, пили, веселились, потешались музыкою, заведенною у себя гетманом, и потешными огнями, ездили вместе на охоту. Желая показать свою верность к царю, Дорошенко сообщал гетману разные предположения и советы относительно обороны от турецкого вторжения, которое тогда ожидалось, и гетман, передавая их московскому правительству, уверял, что Дорошенко держит себя, как прилично верному царскому подданному.
Возвратившись от гетмана, Дорошенко жил в отведенном ему дворе и каждый день, как только он вставал от
сна, перед ним уже стоял неутомимый сотник, докладывал о ходе работ в постройке двора, спрашивал: не нужно ли того, другого и показывал особенное удовольствие, ' когда мог услужить Дорошенку. Не раз ходил с ним вместе Дорошенко глядеть на постройку. Осматривая обширное место, отведенное ему при дворе, Дорошенко изъявил желание-завести там когда-нибудь сад, и сотник на другой же день принялся рассаживать плодовые деревья. Постройка дворовых строений шла с чрезвычайною быстротою; в первых числах декабря, благодаря щедрости в издержках и множеству рабочих рук, дом, где должен был жить сам хозяин, был уже готов, поставлены и первый раз протоплены печи, а 18-го числа совершено было освящение. Дом состоял из четырех покоев, довольно. обширных и светлых, убраны были они просто и чисто, как обыкновенное жилище зажиточного малороссийского хозяина: зеленые муравленые печи, обмазанные мелом с молоком стены, лавки с полавочника-ми, столы, застланные килимами, ряды образов в передних углах с торчащими в маленьких подсвечниках восковыми свечечками, четыре кровати, размещенных в задних комнатах, висячий умывальник над медным большим тазом в сенях... Осматривая новоселье вместе с Молявкою и духовенством, приглашеиным к освящению, Дорошенко казался им очень доволен, говорил, что желает окончить дни свои в этом уголку, а когда остался один на один с сотником, спросил его:
— Козаче товарищу! Скажи мени правду щыру. Призывав тебе особысто гетман, як тебе сюды сотныком на-ставыв.
— Призывав, — отвечал сотник.
— А що вин тоби тоди казав! — говорил Дорошенко. Казав, щоб ты за мною пыльно доглядав и назырав и ему про мен звистку давав? Так, серденько.
— Отже не так, — отвечал Молявка-Многопеняж-ный. — Казав паи гетман, щоб я робыв для тебе усе,- що тоби здаеться потрибным, и був бы тоби у всим на по-слузи. Казав, щоб я не доводыв до того, щоб сам твоя мылост попросыв чого для себе, а щоб запобигав твому хотинню, казав до того, щоб, я, Боже храны, чым твою мылость не уразыв и не роздражныв. Оттоби хрест святый, що се мсни гетман, призвавши до обозу пид Вороновкою, росказував.
А того, щоб я за твоею мылостию назырав, сёго и не потрибно було мене научаты. Бо не в гнив твоей мылосты буде: як бы я що побачыв от твоеи мылости недобре, то и
без гетманьскои науки учиныв бы згидно з присягою, котору давалем цареви.
— Добре кажеш, козаче, — отвечал Дорошенко: — отже и я хочу жыты згидно с прысягою, що далем цар-ському велычеству перед гетманом и царським боярином, и не маю ни с чым ховатысь ни вид тебе, ни вид пана гетмана. Тепер, як царське велычество мене прийняв и я зрикся на вики свого гетмансьтва, то уже ей-Богу не хочу ничого, абы тильки жыты прыватно без клопит. Далеби, не жалию того несчастлывого уряду гетманського! ичым добрым ёго спомъянуты! Дьяковать Богови, що ся вага з моих плечей спала! От, у сёму куточку вику дожыватыму тыхо и смырно, ничого не видаючи, ни о чым не дбаючы, що там на сёму многомятежному свити дияться буде! Вид-крылысь мои слипы очы: побачыв я, що як мы тут доби-ваемось на свити, вси великощы свитовыи — усе порох и смитьтя! Подарував мени паи гетман маетку, по весни поииду туды, буду роспорядковаты, хозяйноваты, а тут у двори сад, бачыш, завожу: може, Бог доведе -и плоду з ёго покуштоваты! Об тым тильки думаю, абы матери моей и родычам зоставлена в Чыгирыни худоба не пропала, як война там почнеться. ,
— Колы не дай Боже те станеться, — сказал Молявка, — паи гетман нагородыть твою мылость и всих родычив твоеи мылосты совыто на сим боци.
— Паи гетман так и обицяв, — сказал Дорошенко. — Я ёму вирю, бо у ёго серце дуже добре, дай Боже ёму здоровья.
На праздниках Рождества Христова приехала семья Дорошенка. За ними приехала прислуга, привезли подводах на двадцати разные припасы и домашнюю рухлядь Дорошенка. Тогда один из покоев в новопостроенном доме оставлен был для приема посетителей, а в остальных разместился он с своею семьею, состоявшею тогда из жены, малолетней дочери, матери и брата Андрея. У Петра Дорошенка с женою тотчас же начались обычные несогласия. Молявка-Многопеняжный постоянно, как и прежде, посещавший Дорошенка и всеми мерами услуживавший ему и угождавший, был свидетелем бурных семейных сцен между несогласными супругами, и Дорошенко, зная от самого Мо-лявки о его несчастном семейном приключении, говорил ему: .
— Не журыся, пане сотныку, що у тебе жинку видня-лы. Бувае с жинкою спражне пекло, от як и мени. Оже-ныться чоловикови бувае дило добре, тильки ридко удачлыве. С тобою може сталось бы такеж, як и зо мною. А колы тебе жинка покынула, то и дьякуй за се Богови!
Молявка-Многопеняжный сказал Дорошенку, что одинокому жить скучно и он, может быть, женится снова. Дорошенко воскликнул:
— А не дай тоби Господы! На що тоби та жинка здала-ся — камень за плечыма!
На праздник Богоявления в 1677 году приехал к Дорошенку тесть его Яненко, проезжавший из Чигирина в Новые Млины, где гетман указал ему жительство и в окрестности этого местечка подарил ему имение. По этому поводу был у Дорошенка роскошный обед. Сотник, разумеется, был приглашен туда. Яненко, видя, что зять его относится к сосницкому сотнику по-дружески, и сам также стал относиться к нему. У Молявки-Многопеняжного между тем назревала лукавая мысль: соблазняла его возможность отличиться перед гетманом своею умелостью надзирать за Дорошенком; очень хотелось ему, чтоб кто-нибудь, либо сам он, либо иной из его родни, переведенной на жительство на левую сторону Днепра, проговорился, а он бы донес о том гетману. Его намерению помог неосторожно брат Петра Дорошенка — Андрей.