Казаки
Шрифт:
Послы просили, чтоб царь приказал не принимать никаких листов и челобитен из Малой Руси, мимо гетмана, и не давать приема никаким посланцам, если только не привезут с собою гетманского письма, or кого бы они ни приехали: от имени ли Войска Запорожского, от старшины или от черни, от поспольства ^или от запорожцев, были бы то лица духовного или мирского звания, — потому что такие люди приезжают клеветать и друг на друга и на козацкое правительство, да заводить ссоры. На эту просьбу им отвечали, что если кто приедет в Москву без гетманского листа, то в Москве рассмотрят, по царскому повелению, зачем он приехал: для своих ли дел, или для смуты. Если для своих, то царь даст указ, смотря по этим делам, а если окажется, что он приехал для смуты, то его царское величество не поверит ^^^ким наговорам и велит об этом написать к гетману. Пуеть гетман ничего не опасается; а быть по вашему прошению нельзя (сказ^га бояре), — через то вольностям ва^м будет нарушение, и вы сами свои вольности умаляете.
Отговорки были с^амые благовидные, но они не успокаивали козацких послов, потому что с правом каждому приезжать в Москву мимо гетмана неудержимо разрушалась дисц^алниа козацкого правительства; ему нельзя было ничего затеять такого, что бы для Москвы оставалось тайною; оно всегда было под страхом; оно всегда могло опасаться доносчиков, которые, подсмотревши, подслушавши или заметивши в Малой Руси что-нибудь такое, что не нравится в: Москве, располагали бы верховное правительство против гетмана и старшин. Козацкие послы просили, чтобы там,' где царские послы будут договариваться с польскими королями и с окрестными монархами, были послы Войска Запорожского и имели вольный голос. Для малорусов казалось унизительно и .оскорбительно, если соседи станут решать судьбу их отечества, не спрашивая у них самих о их жела- нии. Они представляли в этом случае самое убедительное_ побуждение.- Это требование соединялось у них с вопросом, касавшимся веры. Шло дело об -епархиях, архимандритиях,' игуменствах, захваченных униатами, и вообще о церксл^; ных имуществах. Нужно было домогаться, чтобы униаты отдали православным то, что неправильно захватили: поэ-тому-то и казалось необходимым, чтоб козацкие послы, знавшие местные обстоятельства и подробности, присутствовали при таких съездах. Московское правительство в этом пункте сделало уступку, дозволив, чтобы при съезде московских послов с польскими находилось два или три человека от Войска Запорожского, но с тем, чтобы в числе этих. лиц отнюдь не было сторонников Ивашки Выговского. Вместе с тем посланцы домогались, чтобы гетману дозволено было принимать иностранных послов из окрестных государств, с тем, что эти сношения не обратятся во вред Московскому государству, и гетман будет обязан доставлять царю через своих посланцев подлинные грамоты с печатями, прислаиные от иноземных властей. В довод- того, что такие сношения не будут опасны и предосудительны и что гетман со старшиною не употребит во зло этого права, посланцы представили письма, прислаиные недавно из Крыма. Из них можете уразуметь (говорили они), как иноверцы недовольны согласием между христианами, и как, напротив, радуются смутам и вражде нашей. Бояре отвечали, что царь похваляет гетмана за верность, но, тем не менее, отказали в просьбе о дозволении принимать послов, и сообщили, что царь повелевает оставить все по силе переяславских статей, а дозволяет сноситься с валахским и мультанским владетелями только о малых порубежных делах. Таким образом, и этого важного признака самостоятельности не добились козаки.
Гетман явился тогда ходатаем в пользу осужденных за измену: просиил о Даниле Выговском, Иване Нечае, Григории Гуляницком, Григории Лесницком, Самуиле Богдановиче, Германе «Ганонове» и Федоре Лободе, а также и о взятых в плен козаках Иване Сербине и других, просил отпустить их, чтобы не быть им <<баннитами>>, налагал на себя условие, однако ж, не принимать их в уряд. На это
гетманским посланцам отвечали, что государь жалует гетмана: этим людям не быть баннитами, но указ об этом дан будет тогда, когда гетман сам прибудет в Москву. Насчет приезда его в Москву посланцы извинялись, что он не может этого сделать скоро, по причине внутренних нестроений, но исполнит царскую волю тотчас, как скоро успокоится все в Украине. На это посланцам сказали, что когда гетман увидит государевы пресветлые очи,. а великкий грсударь увидит его верное подданство, то пожалует его по достоинству, — лучше было бы, чтобы он приехал нынешнею зимою.
Послы еще просили, чтобы на войсковую армату (ар:. тиллерию) было отдано староство житомирское; на это отвечали и заметили, что на армату отдан уже Корсун со всем уездом, и следует этому оставаться по силе переяславского договора.
Гетманские посланцы, не добившись совершенно ничего, возвратились с досадою: неудачная просьба еще более раздражила козаков против Москвы. Все это подготовило их показать при случае явное нерасположение.
IV
Между тем, тогда же обращались в Москву лица и места из Малой Руси сами по своим делам, и к ним московское правительство было снисходительнее и щедрее. Из местностей Малой Руси город Нежин, как с своим козац-ким полком, так и с своим мещанством, более других в это время был поставлен в приязненное положение к Москве. Полковник нежинский Василий Золотаренко был одним из руководителей поворота Украины на сторону Москвы и противодействовал Выговскому из Нежина; протопоп Филимонов сообщал в Москву то, что делалось в Украине; зато Нежин особенно и пострадал во время войны с Выговским; а между тем, с другой стороны, нужно было для Нежинского полка испросить особое прощение за участие козаков этого полка в восстании под начальством Гуляниц-кого. Тогда малорусов пугала мысль, что их за измену станут переселять: такой слух носился еще в то время, как Трубецкой заключал договор в Переяславле. Золотаренка отправил в Москву посланцев и выпросил Нежинскому полку особую жалованную грамоту; всем обывателям духовного и мирского чина и всему мещанству и поспольству объявлялось прощение, царское обещание не переселять никого с места жительства и вообще царская милость.
В начале' 1ббО г. город Нежин отправил в Москву просьбу об утверждении своих городских муниципальных прав. Тогда и гетман Юрий Хмельницкий послал от себя ходатайство за-Нежин. Полковник Золотаренко просил за разоренный войною монастырь. Послан был в Москву войт Александр Цурковский с товарищами от мещанских чинов; они испросили у государя жалованную грамоту на неприкосновенность их городского суда: никто не мог нарушать их приговора, не допускалась апелляция в Москву посредством зазывных листов. В уважение понесенных мещанами разорений, царь им дал льготы на три года от платежа" дани, состоявшей в размере двух тысяч польских злотых, ввимаемых с аренд, шинков и мельниц посредством откупного способа; нежинцы в эти льготные годы освобождались также от подводной повинности, но исключая царских посланников И гонцов, а также иностранцев, едущих прямо к царю. Находившиеся в этом посольстве мещане испросили ^для себя каждый особые льготы и данные, кто на грунт, кто на. дом, кто на мельницу, под предлогом,' что он был разорен в прошедшую войну. Такие-то просьбы, обращенные прямо в Москву, мимо гетманского правительства, подрывали невольно, мало-помалу, местную автономию Малой Руси; здесь завязывались почти -те же отношения, какие некогда были в Великом Новгороде перед его покорением Москвою; малорусы находили возможность и выгоду обращаться в Москву прямо, мимо своего правительства, и ездили в Москву по частным делам за судом. Полковники отправляли свои посольства и сами от себя ездили. Кто хотел из начальных людей и имел средства, тот и ехал в Москву в надежде получить подарки, льготы или милости. Так, из дела того времени видно, что приезжали в Москву Яким СомкО, переяславский полковник Тимофей Цыцура с полковою стариною: писарем, обозным, хорунжим, есаулом и сотниками, и другие — и все они получили в Москве соболей, кубки и прочее. В марте приехал Василий Золотаренко с товарищами. Они приехали затем, чтобы отправиться вместе с московским посольством в Борисов, на предполагаемую комиссию, которая собиралась для поре-шения недоразумений и споров с Польшею, так как на участие в этом деле козаков согласилось московское правительство, сделавши в этом единственную уступку просьбам, привезенным Одинцем с товарищами. Настоящие пос^шцы имели с собою инструкции, вероятно, составленные на козацкой раде; там им предписывалось приступать не иначе к миру, как только в таком случае, ког поляки
согласятся исполнить то, что обещали по гадячскому договору и что утвердили уже на сейме: именно, уничтожение церковной унии — чтоб оставлена была в Руси, принадлежащей Речи Посполитой, одна греческая вера; чтобы церковные достоинства, то есть митрополия киевская, епископства, архимандритии и иные монастырские начальства отдавались по вольному избранию без всякого различия людям как шляхетского, так и нешляхетского происхождения, а митрополит был бы рукополагаем от константинопольского патриарха; чтобы русский язык был удержан во всех судебных и административных местах; чтобы посольства к королю и Речи Посполитой от русских были принимаемы не иначе, как на русском языке, а также и ответы словесные и письменные были бы даваемы не иначе, как на этом языке. Таковы были главные требования по отношению к Церкви и общественному устройству соединенных с Польшею русских областей, заявленные в то время Малой Русью в лице послов Войска Запорожского. Кроме того, малорусское посольство должно было домогаться суда над Тетерею и над полковником Пиво. Первый убежал из Войска Запорожского, захватив с собою тысячу червонцев, принадлежавших митрополиту Дионисию Балабану и взяв с собою грамоты и привилегни польских королей и великих литовских князей, начиная от Гедимина и кончая Иоанном Казимиром; сверх того, увез деньги и вещи, принадлежавшие вдове Данила. Выговского, дочери Хмельницкого. Его подозревали в стачках с иезуитами; посланцам поручалось стараться, чтобы все «договоры Тете' ри, составленные Бог знает каким мудрым слогом, на строение и собрание отцов иезуитов, на кляшторы (римско-католические монастыри) и воспиталища, подкрепляемые краденою войсковою казною, не имели силы». На полковника Пиво они жаловались, что он опустошил межигорский монастырь и митрополичьи маетности.
На предполагаемом съезде в Борисове должны были определиться границы русских Земель с Польшей, у которой эти земли должны быть отняты. Польша старалась удержать свой бывший территориальный размер, а Московское Государство хотело удержать за собою все, что добровольно отдавалось или было завоевано оружием в последнее время. Малая Русь хотела соединить во единой целости свой народ под властью Московского Государства, домогалась присоединения провинций, которые населены были одним с нею народом и показывали участие в прошедшей борьбе против Польши. Таким образом, с одной стороны предполагалось присоедйнить к Московскому Государству Белую Русь в следующих границах: начиная от Динабурга до Друи, от Друи шла предполагаемая линия на Дисну, от Дисны рекою Ушачею до верховьев этой реки, отсюда до Доскина, от Доскина до верховьев реки Березины до Борисова, от Борисова до Свислочи, от Свислочи до Позыды реки, против Зьщина, отсюда рекою Позыдою до Припети, а потом рекою Припетью до Днепра. Малая Русь составляла отдельный край с Волынью и Подолью, и польскому королю не следовало вступать в те Земли, где великого государя Войска Запорожского люди: край этот, под именем Малой Руси по реку Буг, должен оставаться при Московском Государстве вовеки. На таких границах должны прекратиться взаимные набеги, и с этих пор как Польша не должна посылать ратных людей за Буг, так равно и гетману, и писарю, и полковникам и всякого звания запорожским людям не задирать поляков, не начинать никаких военных дел и не хотеть им никакого лиха. Царь отправил на комиссию боярина Никиту Ивановича Одоевского, Петра Васильевича Шереметева, князя Федора Федоровича Волконского, думного дьяка Александра Иванова и дьяка Василия Михайлова.
Борисовская комиссия, где долженствовало разграничить Русь с Польшею, ' не имела никакого значения. Едва только открылся съезд, как начались военные действия. Поляки, принявши Выговского с Украиною по гадячскому трактату, тем самым нарушили виленский договор, посягая на земли, еще фактически принадлежащие московской стране. В Польше явно высказывали, что избрание Алексея Михайловича в преемники Яну Казимиру было обман, и на самом деле московскому царю не доведется быть польским королем. Московское правительство также было убеждено, что война неизбежна и, несмотря на борисовский съезд, не прекращало военных действий. .
В Литве было московское войско под начальством Хованского в числе тридцати тысяч и князя Долгорукого, а в январе Хованский взял Брест: город был сожжен, жители истреблены. Весною Хованский подошел под местечко Ля-ховицы, принадлежавшее Сапеге, напал на литовский отряд и разбил его. После этой победы он стал станом под Ляховицами и пытался взять этот городок. Между тем собралось литовское войско к великому литовскому гетману. На. место взятого в плен московскими людьми Гонсевского король послал туда Чарнецкого, достигшего в ту пору высоты военной славы. У него, говорили, было тысяч шесть, да зато хорошего войска. Соединившись с Сапегою, он напал на Хованского, осаждавшего Ляховицы, которые уже изнемогали от голода в осаде и готовы были сдаться московскому воеводе. Хованский был разбит и убежал с войском. Горячий Чарнецкий хотел было гнаться за ним до Смоленска в пределы Московского Государства, но Сапега остановил его, и, по его совету, они оба вместе пошли на Долгорукого, который стоял под Шкловом.