Казаки

Костомаров Николай Иванович

Под нравственною пыткою заключения в крепости, принудили обвиняемых наклепать на себя, что действительно было общество ²⁴ ; с своей стороны III отделение дозволило им представить вымышленное общество в елико-возможно извинительном свете. Таким образом они написали, что их общество касалось западных Славян, а не почиющих под кроткою десницею всероссийского монарха, который один может освободить их из уз немецких и турецких. Как ни нелеп был вымысел, как ни противоречил всему, что находилось в бумагах арестованных лиц, однако дело слажено. Свежеиспеченные государственные преступники хотя и получили наказание, но растворенное отеческим милосердием.' Некоторых, главнейших, засадили в крепость — кого на год, кого на три года, а потом послали на службу в великороссийские губернии; но и тех и других отдали под строжайший надзор полиции.

Поэта Шевченко послали рядовым в Оренбург, а потом в Новопетровское укрепление; Николай I строжайше приказал, чтоб ему не позволяли ни писать, ни рисовать (он был и живописец). Шевченко пробыл более десяти лет в такой нравственной пытке, в ужасной стране на восточном берегу Каспийского моря, на солончаках, где даже трава не растет, постоянно под надзором ефрейторов, наблюдавших, чтоб он чего-нибудь не написал или не нарисовал. Как обращались с другими, можно судить из следующего: одного из политических преступников, бывшего киевского профессора Костомарова, сослали в Саратов. Там случилось необыкновенное убийство: нашли двух мальчиков,

замученных и брошенных на лед Волги. Подозрение падало на евреев. Приехавший из Петербурга следователь потребовал через губернатора к себе Костомарова и поручил ему написать записку о том: представляет ли история данные для того, чтобы допускать возможность существования между евреями какой-нибудь кровожадной секты? Костомаров, занявшись этим предметом несколько месяцев, представил следователю записку, где по своему убеждению высказал, что существование такой секты возможно. Между тем губернатору Кожевникову, хотелось, чтоб было напротив. Он призвал Костомарова и несмотря на то, что сам поручил ему исполнить требование следователя, грозил засадить его в острог, пользуясь своим правом над сосланным политическим преступником и придираясь к тому, что Костомаров в своей записке находил кровавую сторону в самых библейских сказаниях и пользовался при составлении этой записки запрещенными книгами. А этот губернатор, как говорят, был либерал! Когда, скоро после того, вместо его прислали не либерала, но воплощенную ничтожность, и следователя, благодаря записке Костомарова (представленной в министерство и выданной следователем за свою), назначили в Саратов вице-губернатором, новоприбывший с губернскими властями полицмейстер в назначенный день пожелал видеть всех состоящих под надзором полиции в Саратове, призвал Костомарова вместе с польским книгопродавцем Завадским и несколькими другими поляками, поставил их в ряд с людьми дурного поведения, отданными под надзор полиции по делу об убийстве мальчиков, и начал читать им отеческое нравоучение, чтоб они вели трезвую жизнь и не шатались по кабакам и зазорным домам.

Этих черт достаточно, чтоб показать, что значила при Николае отдача под надзор полиции политического преступника. Но к чести русского общества надобно сказать, что везде, куда ни ссылал император наших земляков, их опала служила дипломом на участие, уважение и доверие; опальные с своей стороны, честным поведением на службе и в частной жизни доказали, все без исключения, твердость своих нравственных убеждений. В довершение бесстыдства, с каким производился розыск о киевском деле, надобно присовокупить, что Петров, в награду за донос был оставлен на службе в III отделении с деньгами и чином XII класса, на который он, как студент II курса, не имел ни малейшего права. Петров однакож изменил за деньги своим покровителям, продав какие-то бумаги III отделения, за что также был куда-то сослан.

После Киевского дела запрещены были все сочинения обвиненных, и цензура и шпионство начали ужасно свирепствовать против Малороссии; не только малороссийские книги подвергались недозволению являться в свет, преследовались даже ученые статьи о Малороссии на великорусском языке; самые названия Украйна, Малороссия, Гетманщина считались предосудительными.

Благотворное влияние весны (хотя непостоянной, с частыми рецидивами зимних морозов), царствование Александра II пробудило и Малороссию. На украинском языке появилось вдруг несколько прекрасных сочинений. Освобождение крестьян оживляет нас надеждами за бедный угнетенный народ наш, у которого было отнято все, чего он домогался во всю свою жизнь с такою настойчивостью и самопожертвованием. Благодарим императора Александра II и просим только, чтоб пользовался перед законом одина-кими правами с дворянством: иной свободы Украйна, упорная в старых своих убеждениях, не понимает.

Мы желали бы сверх того, чтоб правительство не только не препятствовало нам, украинцам, развивать свой язык, но оказало бы этому делу содействие и сделало теперь же распоряжение, чтобы в школах, которые, — как оно уже само объявило, — будут заведены для нашего народа, предметы преподавались на родном языке, ему понятном, а не официально-великороссийском, иначе народ украинский будет заучивать лишь слова, не развивая своих понятий. Более мы не станем требовать и желать, собственно для себя, ничего, независимо от общих, совокупно со всей Россией, желаний. Никто из нас не думает об отторжении Южной Руси от связи с остальною Россиею. Напротив, мы бы желали, чтоб все другие Славяне соединились с нами в один союз, даже под скипетром русского государя, если этот государь сделается государем свободных народов, а не всепожирающей татарско-немецкой московщины. В будущем славянском союзе, в него же веруем и его же чаем, наша Южная Русь должна составить отдельное, гражданское целое на всем пространстве, где народ говорит южнорусским языком, с сохранением единства, основанного не на губительной, мертвящей централизации, а на ясном сознании равноправности и своих собственных выгод. Чтоб наши потомки увидели то, что едва ли какому-нибудь Симеону из нашего поколения суждено увидеть, — надобно, чтобы Славяне очищались от своих старых предрассудков!

Пусть же ни великорусы, ни поляки не называют своими земли, заселенные нашим народом.

Н. Костомаров

«ЧЕРНОМОРСКИЕ КАЗАКИ»!

РАЗБОР СОЧИНЕНИЯ Г. ПОПКИ

Нет необходимости доказывать важность отдельных монографий, относящихся к известным частям России. При ее разнообразии во всех отношениях, основательное знание общего может быть достигнуто единственно тогда, когда отчетливые описания стран, представляющих своеобразные черты, будут доставлять материалы, которые останется сложить и осветить взглядом, добытым из результатов, представлен- ных самым предметом. В ряду таких монографий, без сомнения, важнейшими окажутся те, которые представляют состояние краев, как в географическом, так и в этнографическом отношениях, имеющих автономическое значение. Явления протекшей нашей истории и разнообразие настоящего народного быта - доставляют возможность всю Россию разбить на группы, более или менее имеющие условия для со- ставления о них самобытных монографий. Достоинствами таких монографий могут и должны быть: полнота, верность и ясность изложения. Полнота может рассматриваться двояко: во-первых, по отношению к сторонам, каких должно касаться описание; во-вторых, по отношению к богатству черт, служащих для изображения каждой из таких сторон. Верность также может быть двоякая: верность фактов и добытых из них результатов. Что касается до ясности изложения,- то при вышеозначенных условиях она без сомнения есть важное обстоятельство, которое такого рода сочинение делает удобоприемлемым, как для науки, так и для чтения, и состоит в точном выражении факта и мысли и в соразмерном сопоставлении сведений по их внутренней связи и внешней последовательности. Сочинение Г. Попки «Черноморские казаки в военном и гражданском быту» представляет изображение края, почти нетранутого описательной нашей литературой, края, имеющего как по естественному своему положению и свойствам, так и по жизни обитателей,- своеобразную физиогномию, и, следовательно, представляющего содержание чрезвычайно важное для знания России. Мы рассмотрим его по отношению к тем достоинствам, которые поставили мерилами значения такого рода сочинений. Сочинение Г. Попки по преимуществу этнографическое. Определив название «Черноморские казаки» в гражданском и военном быту, он разделил его на две части, и в первой рассматривает все, что входит в круг гражданского быта: народонаселение, характер жилых местностей, сельское хозяйство, промышленность, торговлю, образованность и нравственность народа. Вторая часть посвящена очерку военного их состава, образу службы и особенностям ее, принадлежа щим исключительно краю и жителям, его населяющим. Собственно география и история входят в его сочинение как дополнительные сведения, необходимые для этнографии и поясняющие данные последней. Таким образом прежде изложения гражданского быта черноморских казаков, автор предпосылает топографическое описание страны и сообщает сведения о ее климате и произведениях, условливающих народное здоровье и народные занятия. По сообщаемым Г. Попкою сведениям Черноморье представляет две неравномерные части, отличные одна от другой по своей топографии: собственно Черноморье и тамошний полуостров. Последний представляет такие же условия, как Керченский полуостров Крыма, и по словам Г. Попки, до того с ним сходен, что кажется как будто разорванною пополам случайно глыбою земли. Собственно Черноморье, или Черноморье степное, есть обширное луговое пространство, изрезанное множеством протоков или рек, текущих в море и образующих болота и лиманы. Описания этих рек у автора очень кратки и не представляют ответов на многие вопросы, которые естественно могут быть сделаны всяким, кто, заинтересовавшись его книгою, захочет познакомиться с Черноморьем в его подробностях. Таким образом, мы не знаем ни направления течения этих рек, ни глубины их, ни ширины. Точно также и описания почвы и произведений не приноровлены к течению рек и их взаимному положению, тогда как бы это было нужно, чтоб проследить самый порядок заселения страны, которое естественно находится в прямом соотношении с их направлением. Некоторые реки, означенные на карте, не нашли себе места в описании. Почва и произведения описаны также вообще кратко и дают только приблизительное, легкое понятие о'природном состоянии края. Вообще географическая часть у автора слаба, и это может извиняться только тем, что он и не думал описывать Чер-номорье во всех отношениях и тем более его естественного состояния, что цель его была — люди, но не земля. Но дело в том, что людей, живущих на известной земле, нельзя изучить, не зная земли, и кто хочет представить нам ечерк жизни Черноморья, должен прежде познакомить нас в подробности с самою землею.

Автор сообщает известия об изобилии курганов в Чер-номорье и допускает очень смелую мысль: заметив, что курганы идут параллельна с балками или оврагами, он думает, что не только курганы, но и самые балки были делом рук человеческих и вырыты были для осушки низменных равнин и для усиления слабого естественного орошения пастбищных лугов. Что же касается до самых курганов, то, no его мнению, они насыпались для жилищ, или лучше сказать, для крепких убежищ троглодитов. Но, признавая, что в этих курганах находились человеческие кости, он допускает два периода значения курганов: оставленные древними обитателями, они соделались в других поколениях местами погребения умерших. Эта мысль только набросана автором и оставлена без ученых доказательств, необходимых в таком случае; следовало бы или не приступать к ней вовсе, или, no крайней мере, познакомить читателей подробнее с самыми курганами и указать их сходства и отличия в Черноморье от тех, которые рассеяны в бесчисленном 'множестве no степям южной и даже средней России. Догадка автора делается несостоятельною, когда вспомним, что для подобных работ необходимо было бы густое население края и такие условия, которые бы заставляли жителей продолжительным трудом отстранять неудобства жилья, а не оставлять края, ища лучшего. Он указывает в пример на египетские работы. Но долина Нильская, по своей природе, есть такая местность, которая действительно представляла приманку оставаться в ней и употреблять труд; этого не видно в Черноморье. Притом троглодиты, которые не в состоянии сделать себе избы, едва ли способны к осушению болотистых местностей. Самая мысль о рытье курганов для жилья вместо изб едва ли может выдержать критику. Сам же Г. Попка говорит, что в старину край был лесист: поэтому для жителей, в какой бы отдаленной от нас эпохе они ни жили, кажется, проще и удобнее было срубить избу, чем делать земляную насыпь. Известия о климате очень любопытны, хотя желательнее было бы, если б известия, слишком общие, были подтверждены самыми наблюдениями и примерами более частными. Вообще климат Черноморья представляется нездоровым, но это качество усиливается от запруд на балках, образующих стоячую воду, и от гниения камышей. Факт, сообщаемый автором, стоит того, чтоб на него обратить внимание и стараться об искоренении обычая, дополняющего естественные неудобства.

Описывая собственно гражданский быт черноморских жителей, книга автора становится удовлетворительнее и сообщает действительно драгоценные сведения. Очень значительны известия о том, как возникали в Черноморье отдельные хутора и вообще ход установления поземельной собственности (ст.76-82). Здесь события, совершившиеся на памяти нашей и наших отцов, следовательно, свежие, суть повторение того, на что указывают нам акты, относящиеся к быту Малороссии в XVI и XVII столетиях, и наводят аналогически на разрешение таких вопросов вообще в южнорусском племени. Стремление к обособлению, развитие личной свободы, выдвижение из равного общества семейств и образование таким образом зажиточного класса, постепенно идущего к тому, чтоб сделаться аристократией, вследствие этого оппозиция против их общин, которые прежде сами способствовали их возвышению — все это черты, составляющие сущность Прежней истории малороссийского племени, объясняемые и дополняемые фактами более очевидными, более современными, и потому более для нас осязательными и вразумительныыми. Автор, правда, только сообщает нам то, что заметил в Черноморье, не относясь к прошедшему, не вдаваясь в аналогию, но описание его, сделанное ясно и точно, само собою наводит читателя, знакомого с историей малорусского народа, на эту аналогию. Так многое, что совершается в наше время в народе, исходя из его коренных привычек, соединенных с образовавшимся в древности и установившимся в течение столетий взглядом, пояснит для нас прошедшее, которое само по себе дошло к нам в неясных образах.

Автор, знакомя нас с главными отраслями сельского хозяйства, составляющими источник богатства края, представляет земледелие в состоянии довольно неважном; больше внимания обращается на скотоводство и рыболовство: производство этих хозяйственных отраслей описывается. с любопытными подробностями, хотя бы для специального сочинения о крае нужно было представить более подробно и наглядно те особенности, какие отличают местную промышленность (ст.96). О садоводстве и лесоводстве автор указывает, что войсковое правление принимает меры для этих ветвей сельской промышленности; для садоводства заведен общеполезный рассадник на войсковом иждивении. Но вообще автор мало поясняет влияние такой меры; видно только, что эта отрасль идет плохо. Выше, говоря о скотоводстве, он сообщает, что существовали прежде войсковые заводы конский и овечий, но без пользы для края, перевелись сами собою. О саде автор не говорит этого, но почти вероятно из всего хода его описания, что и в этом отношении результаты прямого попечения сверху, от органов управления, несостоятельны. Факт этот повторяется везде. Всякий экономический промысел идет тихо, если указывается сверху, и образцы всегда остаются пустою формою. Между тем, условия Черноморского края, как видно, очень выгодны, как для скотоводства, которое сделалось само собою главнейшей отраслью богатства, выгодны и для садоводства и виноградников. Что не досказывается автором, то ясно само собою: для поощрения первой отрасли и для успешного водворения другой необходимы — не примерные заводы от правительства, а частные предприятия туземцев, которых пример действительно может увлечь общество, потому что укажет прямую выгоду, добываемую таким занятием, тогда как, напротив, казенные попытки, обыкновенно не удающиеся, как потому, что в них форма берет-верх над содержанием, так равно и потому, что для руководителей недостает близкого к ним интереса, только могут отвратить от подражания. Точно так же можно сказать о лесоводстве (стр. 107). Едва ли обычные, принятые у нас повсеместно меры, могут способствовать разведению лесов или сохранению их, пока не распространятся в народе охота и сознание нужды их сохранять. Это несравненно легче в Черноморье и вообще у малороссиян, чем в других краях России, потому что малоросс любит деревья, тогда как великорусский крестьянин их обыкновенно истребляет. Для поддержки и распространения лесоводства нужна тоже предприимчивость частных лиц, которые могут показывать другим примеры. Было бы успешнее для хозяйства, если б издержки, которые употребляются на заведения от казны, от прави-