Каждому свое
Шрифт:
Гости сели. Рая достала тарелки:
– Пилимени берите!
Пашка особо не ел, пил, экономя силы, рассчетливо оставляя половинки, да и те заталкивал, давясь. Мамай жахал мимоходом, не меняя выраженья лица. Гарбуз сидел, как тумба, подносил ко рту, резко плескал туда, ставил стопку, и делал ладонью возле открытого рта проветривающее движенье. Мамай не умолкал, плел про дорогу - он куда-то ездил:
– ...заберегу проморозило, как втопил по ней - только шуба заворачиватся! Ну давайте!
– Шуба вон отворачиватся, - сострил Гарбуз, отрывисто захохотав, поставив пустой стопарь, потрепыхав ладонью
– Сейчас начальника видел, - сменил тему Мамай, - рожа - хоть прикуривай. Опять забыченный.
Разговор заварился вокруг недавно выбранного начальника, который втихоря продал излишки солярки на самоходку, а на деньги слетал на родину под Ростов.
– Сами выбрали, сами и виноваты- хмыкнула Рая.
– Ясно сами... А он раз пошел, раз доверили - значит обязан человеком быть. У него совести нет, а я виноват. Х-хе! Интересно у вас выходит!
– Кому сгореть - тот не утонет!
– кричал Паша, - Каждому свое!
– разговор ему не нравился, - лучше слушайте историю, по рации слышал. Мужик в тайге сидит, а к нему брат сродный из города приехал. Пошел к нему на участок, а тайги не знает добром. Приходит весь искусанный. Чо такое? Кто тебя? Да собачка, грит, какая-то в капкан попала по дороге, пока выпускал - перекусала всего!
– все кроме Лиды захохотали: мужик отпустил росомаху.
– Я эту историю в книжке читал, - сказал Коля.
– Да ты чо!
– удивился Пашка, и перевел разговор на печенку, мол, хороша, а ведь у него в брошенной по дороге нарте тоже есть.
– Хозяин...
– презрительно хмыкнула Рая, - чужим закусывает, а свое в нарте. Ее уж поди собаки съели. Чо надулся, как мезгирь? Так и есть оно!
Пашка вдруг засобирался назавтра ехать за нартой, норовил затащить в избу и поставить к печке канистру с бензином - развести масло в ведре он уже был не в состоянии, надо на двор идти, мешать. Возмущенная Рая ругала его за эту канистру, грозила выкинуть, тот уперся, как бык - показывал мужикам, кто хозяин. Мужики глядели в тарелки, было неудобно. Паша принес масло в банке. Канистра была налита под завязку, масло не влезло, и бензин вылился, Паша отлил в другую банку, чуть ее не опрокинул. Рая заругалась, что банка от молока. Мужикам надоело бычиться, они уже хохотали:
– Развел вонизьму - Райку поди выживашь!
– Нас-то не выживешь!
– Водку-то не льет так!
– Она его духами, а он ее бензином!
Колька еще посидев, решительно поднялся и ушел. Мороз жал за сорок. Обильно и ошарашенно глядели звезды. Пар изо рта шел густой, гулкий. Укатанная улица - в поперечную насечку от снегоходных гусениц. Дымки еле шевелятся, подымаются вертикально, расширяясь, как кульки - у трубы тонко, выше шире. Вся деревня в кульках. Шел, думал про Пашку: че ему надо - баба ведь и работящая, и добрая, и ладная. Не поймешь его. В деревне пьет, к бабе ни ногой, а в тайге - переживает, ревнует. Слышал по рации - Паша назначил Рае время выйти на связь, она не смогла, а когда вышла наутро, Паша несколько раз спросил ее жалким и безнадежным голосом: “Где ты была?” Дети у них не заводились. Надо было обоим ехать обследоваться, но не хватало денег,
Вечером Коля в полусне смотрел телевизор. “И правильно, что ушел, - подумал он, - не поговорить толком, ни чего. Спать надо, а завтра за пушину браться”. Часов в двенадцатом раздался негромкий стук в дверь. Коля удивился: “обычно так тарабанят, что дохлого разбудят”. Кто бы это? Он открыл: на крыльце стояла Рая.
– Можно к тебе?
– на лице странная улыбка.
– Заходи...
Уселась на диван, накрашенная, остро благоухающая.
– Н-ну?
– с вызывающей улыбкой уставилась в глаза.
Кольку аж вспотел. Надо было сразу не пустить, выгнать, или сказать, что в клуб собрался, а он наоборот вышел демонстративно сонный, рубаха навыпуск.
– Ты чо гостью-то так встречаешь?
– Чаю, может?
– ответил Коля, увязая и протягивая время, лихорадочно думая, что делать, как ее сплавить, не нарушив этикету.
– Ну что?
– Что?
– Иди дверь заложи!
– Щас!
– Да вы чо дураки-то такие!
– Да ниче, - раздражаясь, резанул Коля, чувствуя ненатуральность этого раздражения, - у нас знаешь как?
– Как?
– Жена товарища - все, - Коля и вправду считал, что оно себе дороже.
– Ты гляди какой!
Коля встал, сделал движенье к одежде, мол, пошли:
– Иди, я никуда не пойду... К тебе раз в жизни в гости пришла...
– Ты сдурела.
– Я что не красивая? Что же за мужики-то такие?
– Да я бы с удовольствием, да ты такая женщина, - решил зайти с другого бока Коля, - но Пашка.
– Что Пашка? Пашка в три дырки сопит!
– Когда отсопит, я ему как в глаза посмотрю?
– Ой не смеши! Водка-то есть у тебя? Угощай, Коля!
И вдруг заревела:
– Ведь ты подумай, Коля, вот он три дня как из лесу - ничего не сделано, думала хоть мужик приедет - помощь будет. Нет. Водка. Водка. Водка. Ой, да чо за жизнь-то за такая. Собралися в больницу ехать, сейчас деньги пропьет, еще росомаха его разорила, опять никуда... Давай выпьем, Коля.
Коля расслабился - сейчас выпьем по-товарищески, да спроважу ее.
– Коля, рыба есть у тебя?
Коля вышел в сени, погрохотал мороженными седыми ленками, порубил одного на строганину. Когда вошел с дымящейся грудой на тарелке, Рая, чуть отвалясь меловым торсом, сидела в черном бюстгальтере на диване. Брительки сброшены с плеч. Литая грудь вздувается невыносимым изгибом, двумя белыми волнами уходит под черное кружевце. Ткань чуть прикасается, еле держтися на больших заострившихся сосках. Волосы рассыпаны вдоль щек, в улыбке торжество, темные глаза сияют, ножка постукивает по полу. Коля на секунду замер, а потом ломанулся в сени и заложил дверь.
Уже потом спросил:
– А тебе можно сегодня?, - а она со спокойной горечью ответила:
– Мне всегда можно”, - и его как обожгло: что горожу - у них же с детьми беда.
Рая глотнула чаю, прищурилась:
– А я думала, ты более стойкий. Вот какие вы. Охотнички...
Коля с самого начала ненавидел себя за свою слабость, теперь стало еще гаже. Хотелось, чтоб она быстрее ушла:
– Не пора тебе?
– осторожно спросил.
– Не волнуйся, он до утра теперь. Полежи со мной.