Казнь Николая Гумилева. Разгадка трагедии
Шрифт:
Но тогда сразу повисали в воздухе многочисленные новые вопросы, на которые статья ответа не давала.
Если заговор все-таки был, и вина Гумилева заключалась только в "недонесении" о нем, — то как же относиться к тем обвинениям, которые перечислены в общеизвестном "списке расстрелянных" ("содействие составлению прокламаций контрреволюционного содержания, обещание связать с организацией группу интеллигентов, получение денег на технические надобности")? Являются ли они клеветой на поэта? Но тогда почему об этом ничего не сказано?
Зачем специально оговаривать отличие "соучастия" от "недонесения", если речь идет именно и только о "недонесении"?
Почему присутствует апелляция к презумпции невиновности и накладывается тем самым юридическое "табу" на некие данные, не содержащиеся в деле Гумилева?
И какие это данные?
И где они содержатся?
Словом, вопросов было много [140] .
Терехов
140
Некоторые из них остаются у автора этих строк и сейчас. Зачем покойному Г. А. Терехову, который, как это уже понятно нашим читателям, мягко говоря, многое недоговаривал — из самых лучших побуждений, ни в коем случае не хочу ставить это ему в вину! — надо было называть Германа школьным другом и однополчанином Гумилева? Ю. П. Герман был однокашником Георгия Иванова (по Кадетскому корпусу) и на фронте действительно был, но с Гумилевым вместе не служил. Для общей концепции защиты Гумилева, выработанной Г. А Тереховым (блестящей, как мы увидим), этот очевидный и не имеющий никаких оснований в "деле Гумилева" домысел, скажем, забегая вперед, никак не нужен! На ум приходит только простительное желание внести в строгую систему юридической аргументации сентиментальную ноту… Помимо того, о "предрассудках чести, не позволяющих пойти "с доносом" сам Гумилев ничего не заявлял: в ныне известных протоколах его допросов такого нет. Зачем же нужно было вносить эти дополнительные смысловые нюансы в столь важную и столь очевидную формулу версии мотивации его поступков? Или в "Деле № 214224" в 1986 г. были, помимо изъятых ранее доносов секретных осведомителей ПетроЧК, и еще какие-то документы, также изъятые перед тем, как B.К. и С. Н. Лукницкие предали в 1990 г. содержание "Дела Н. С. Гумилева" гласности?
Терехов продолжал молчать.
А потом политическаяактуальность "реабилитации Гумилева" попросту изжила себя. Официальный "Протест по делу Николая Гумилева", заявленный в сентябре 1991 года Генеральным прокурором СССР Н. Трубиным [141] , уже воспринимался как некий символический акт, ибо возвращение к каким-либо официальным запретам творчества Гумилева "за контрреволюцию" было теперь невозможно. Завершалась прежняя политическая эпоха, и "тайна гибели Гумилева" переставала быть "жгущимся в обе стороны жупелом" (выражение В. В. Розанова), — вместе со всем конфликтом "красных" и "белых". И те, и другие с их правдой, неправотой и взаимными грехами становились теперь лишь данностью российской истории.
141
См.: Известия. 1991. 21 сентября (№ 226). С. 6.
Но, перестав быть для читателей — особенно российских — политической необходимостью, раскрытие тайны гибели Гумилевапродолжает оставаться необходимостью нравственной и гражданской — просто чтобы такого больше не повторилось.
Повторим еще раз: он подарил своим читателям не только свою жизнь, но и свою смерть. Один из многих смыслов этого бесценного подарка заключается в том, что Николай Гумилев взял на себя опытноебремя Ржевского полигона, избавив, таким образом, от исторической необходимостиэтого бремени всех своих последующих читателей. По крайней мере, у них теперь есть возможность исследовать Ржевский полигон, не только глядя в глаза палачам на краю расстрельной ямы, а "заочно", мысленно.
И вслушиваться в его молчание.
XIV
В 1987 году, в статье мудрого, хорошо понимающего, что он живет в стране не только с непредсказуемым прошлым, но и с еще более непредсказуемым будущим Г. А. Терехова сознательно не был упомянут один исторический нюанс, который, в крайнем случае, оказался действительно неотразимым аргументом в защиту Гумилева в глазах коммунистов.
"Крайний случай", к счастью не наступил, зато обнародование этого аргумента позволяет снять завесу молчания с самой жуткой и сокровенной завязи "дела ПБО".
Схема юридической "реабилитации"
"По этому же делу <ПБО>, — писал Д. Л. Голинков, — В. И. Ленин рассматривал <…> ходатайство об освобождении инженера-технолога, консультанта Госплана М. К. Названова, приговоренного Петроградской губчека к расстрелу. Вина Названова заключалась в том, что весною 1921 года он через Н. И. Ястребова свел Таганцева с антисоветской группой "уполномоченных представителей фабрик и заводов г. Петрограда". В. И. Ленин получил прошение отца Названова о смягчении участи сына, а также положительные характеристики о работе Названова со стороны Л. Б. Красина, председателя Госплана Г. М. Кржижановского и двух рабочих — членов ЦК профсоюза рабочих сахарной промышленности. Кржижановский рассказал Ленину о том, что Названов раньше был антисоветски настроен, но весной или летом 1921 года (очевидно, после совершения Названовым преступления) он, Кржижановский, заметил у Названова перелом в настроениях и взял его на работу в Госплан. Владимир Ильич, таким образом, убедился в том, что Названов не представлял опасности для Советской власти, и потребовал приостановить исполнение Петроградской губчека и рассмотреть вопрос о судьбе Названова на заседании Политбюро ЦК РКП(б). Со своей стороны Владимир Ильич предложил " отменить приговор Петрогубчека и применить приговор, предложенный Аграновым, т. е. 2 года с допущением условного освобождения" (В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 53, стр. 255). Политбюро ЦК РКП(б) согласилось с этим предложением" [142] .
142
Голинков Д. Л. Крушение антисоветского подполья в СССР. С. 114–115. Выделено везде мною. — Ю.З.
Итак, М. К. Названов преступление совершил, в заговоре участвовал и получил уже смертный приговор. Но его высокий начальник и покровитель Г. М. Кржижановский считает, что Названов — политический путаник, в заговор попал по недомыслию. Г. М. Кржижановский характеризует своего приятеля и подчиненного положительно. Кржижановского поддерживает нарком внешней торговли Л. Б. Красин. Дело доходит до самого верха, до главы советского правительства, который склонен поверить Кржижановскому и Красину и сам считает, что, несмотря на свои прошлые художества, Названов "не представляет опасности для Советской власти".
Ну и — амнистироватьНазванова, а ведение дела против него прекратить! Чего же проще? Правом амнистии советская власть пользовалась в отношении (если была на то политическая необходимость) куда более серьезных преступников, чем Названов, — и до 1921 года, и после.
Но В. И. Ленин идет другим путем!
В. И. Ленин консультируется с Аграновым, и Яков Саулович предлагает заменить приговор. Ленин с Аграновым полностью согласен. Ибо результат тот же, что и в случае амнистии, — Названова отпускают.
Выходит, и Агранов, и Ленин прекрасно понимали, что дело в отношении Названова изначально было построено таким образом, что за его преступление равно законныминаказаниями были и смертная казнь, и… два года исправительных работ (с возможностью условного освобождения). Смертная казнь не понравилась Глебу Максимилиановичу и Леониду Борисовичу — что ж, не будем их расстраивать, приговорим Названова к двум годам исправработ (условно).
Вот это альтернатива!!!
М. К. Названов осуществлял связь Таганцева с антисоветской группой "уполномоченных представителей фабрик и заводов г. Петрограда" — и получил в итоге два года исправительных работ (условно).
Его "подельник", заводской электрик А. С. Векк, "снабдил закупщика организации веревками и солью для обмена на продукты для членов организации" — и был расстрелян [143] .
Как мы видим, преступные действия вполне сопоставимые(соль, заметим, в Петрограде эпохи "военного коммунизма" была валютой, имеющей хождение наравне с золотом), а вот приговор…
143
См. Перченок Ф.Ф. Список расстрелянных. C. 264.